Святые в истории. Жития святых в новом формате. VIII-XI века - Ольга Клюкина

Однажды Чех взобрался на крутой обрыв над рекой Влтавой и, увидев вокруг равнины, пригодные для полей и пастбищ, велел своим людям остановиться.

Но вдвоем с братом на новых землях им тесниться не хотелось, и младший из вождей, Лях, повел часть народа к востоку от этого благодатного места.

Так, по преданию, в Европе появились братские славянские народы: чехи – племя Чеха, и люди Ляха – «поляхи», или поляки.

С этого времени в летописях начинают встречаться чисто славянские имена: Ростислав, что означает «возрастающая слава», Святополк – «предводитель войска», Вячеслав – «наиславнейший», Людмила – «милая людям»…

Людмила Чешская была дочерью одного из князей славянского племени пшованы, обитавшего в начале IX века в центральной части современной Чехии.

Название «пшованы» произошло от древнегреческого слова «пше» – пшеница. Судя по всему, выращивание хлеба было основным занятием племени.

В том месте, где река Влтава впадает в Эльбу, стоял небольшой город-крепость Пшов, где жила семья князя Славибора, отца Людмилы.

Теперь на этом холме находится чешский город Мельник, в названии которого сохранилась память об окрестных полях, многочисленных мельницах и амбарах, наполненных пшеницей. В те времена годы почти напрямую исчислялись в урожаях: давал ли пшеничный колос тридцать, шестьдесят, сто зерен или по какой-то причине вырастал пустым.

Когда Людмиле исполнилось примерно тринадцать-четырнадцать лет, родители выдали ее замуж за князя соседних земель Боривоя (Борживоя). Этот брак, способствовавший объединению и усилению двух славянских племен, для пшован был вдвойне выгодным – ведь жених происходил из знаменитого рода Пржемысловичей!

Можно бесконечно удивляться тому, как, словно в узоре на искусной вышивке, в истории ранних славян переплетаются сказочные легенды, предания и подтвержденные хрониками исторические факты.

Как подметил французский историк Жорж Дюби, говоря о раннем Средневековье: «Это история раннего детства: язык у нее еще заплетается и она выдумывает небылицы». Дюби делает по этому поводу необходимые пояснения: «Западный мир X века, являвший собой мир лесов, населенных многочисленными народами, лесов, где хозяйничали постоянно враждующие между собой разбойники, оставил после себя едва ли не меньше свидетельств, чем так похожий на него мир Центральной Африки XIX века».

У чешского князя Крока, правившего после легендарного Чеха, не было наследников-сыновей, только три дочери. Когда Крок умер, старейшины избрали в правительницы самую младшую и разумную из его дочерей, Либушу (Либуше).

В мужья Либуша взяла простого крестьянина из селения Стадицы, трудолюбивого и расторопного Пржемысла (имя означает «крестьянин», «пахарь»). По преданию, в тот день, когда старейшины пришли сообщить жениху радостную новость, Пржемысл невозмутимо пахал на волах поле. Но он быстро переоделся в принесенные ему нарядные одежды и отправился в город на свадьбу. По свидетельству первого чешского хрониста Космы Пражского, Пржемысл надел княжескую обувь, а лапти взял с собой и велел сохранить их на будущее.

Эти лапти тоже «вплелись» в историю. С тех пор у чехов появилась традиция: каждый новый правитель при короновании должен был надевать лапти, как принято считать – те самые, что хранятся в Вышеградском замке в Праге как национальная реликвия.

Муж Людмилы, Боривой, был правнуком Пржемысла и Либуши. Он же первый чешский князь, чье имя фигурирует в исторических европейских хрониках.

После свадьбы Людмила переехала к мужу в главный город его княжества Вышеград, построенный на высоком берегу Влтавы.

Земли князя Боривоя в то время входили в состав Великоморавского союза-государства, а сам он находился в подчинении у князя Великой Моравии Святополка.

Известно, что в 870 году Боривой участвовал в сражении с королем Восточно-Франкского королевства Людовиком II на стороне князя Святополка и, судя по всему, проявил в том бою рыцарскую доблесть. Вскоре после этого Святополк признал Боривоя князем всех чехов.

Во время торжественной коронации муж Людмилы, наверное, тоже примерил на себя фамильные лапти Пржемысловичей.

Однажды князь Святополк вызвал Боривоя в свою резиденцию (в городе Нитра или в Велеграде). И во время пира не посадил рядом с собой за стол, заявив, что христиане не должны сидеть рядом с язычниками.

Возможно, великоморавский князь услышал краем уха какой-нибудь рассказ из апостольских времен, когда христиане причащались не в церкви, а за столом во время вечерней трапезы, и по простоте ума перенес это правило и на свои княжеские пирушки.

Но молодому и честолюбивому князю Боривою хорошо запомнился тот день, когда ему пришлось обедать не среди равных, а в кругу княжеских слуг. И вскоре он явился в Велеград уже для того, чтобы всем своим домом принять крещение.

Согласно древнечешской «Легенде Кристиана», датируемой концом X века, чешский князь Боривой с супругой были крещены при дворе князя Святополка приблизительно в 874 году.

Священник, совершавший обряд крещения, в те времена обычно становился для новообращенных их духовным отцом. По легенде, чешских князя и княгиню крестил сам архиепископ Мефодий, просветитель славян.

В старославянской «Повести о Мефодии» рассказывается, что уже в детские годы будущий просветитель располагал к себе людей своим внешним обликом и красноречием.

«Потому и любили его первые вельможи с детских лет и вели с ним беседы благочестивые на равных». Святитель Мефодий и сам в «Слове на перенесение мощей Климента Римского» сравнивает возможность высказать перед слушателями «небесное, славное слово» с неким приглашением на духовную трапезу.

В эти годы он часто всем рассказывал о своем младшем брате Константине, принявшем при монашеском постриге имя Кирилл, который всего несколько лет назад умер в Риме. До этого братья многие годы были неразлучны, а в «Повести о Мефодии» говорится даже так: «Повинуясь и служа младшему брату, словно раб».

Обладавший мудростью и монашеским смирением Мефодий в полной мере осознавал гениальность своего младшего брата. То, что Константин, прозванный за ученость Философом, «явил в наши годы буквы языка» и изобрел славянскую азбуку, многими его современниками воспринималось как чудо.

Согласно «Солунской легенде» (вернее, одной из ее интерпретаций), как-то в воскресенье Константин Философ вышел из церкви, присел в задумчивости на мраморную паперть и вдруг увидел перед собой говорящего голубя. Птица держала в клюве пучок из веточек смоковницы, связанных по две, и уронила его Константину на колени.

Тот начал разглядывать причудливо искривленные веточки – при подсчете их оказалось тридцать две (как букв в первой славянской азбуке – глаголице). Они-то и надоумили изобретателя азбуки, каким должно быть начертание славянских букв. Сунув пучок веток за пазуху, Константин поспешил к митрополиту поделиться своим открытием, но по дороге веточки растворились в его теле, и он напрочь забыл греческий язык…