Железный крест - Камилла Лэкберг

— Заболел?

Мальчик кивнул, в подтверждение звучно чихнул и вытер нос платком.

— Пдостудидся, — сказал он голосом, не оставляющим сомнений насчет состояния его носоглотки.

— Можно войти?

— Подалуста, если дискнете. — Он отступил немного и снова чихнул.

Йоста почувствовал на своей руке брызги кишащей вирусами слюны, но не очень огорчился. Пара дней на бюллетене не помешают. Насморк вполне можно пережить, если лежать на диване со стаканом горячего чая с медом и наслаждаться записью последнего турнира «Мастерс».[9] Можно посмотреть свинг Тайгера[10] в рапиде.

— Бабы бет боба, — сообщил Адам.

Йоста посмотрел на него с недоумением, но быстро сообразил — мамы нет дома.

В голове мелькнул параграф: несовершеннолетних разрешается допрашивать только в присутствии родителей или опекунов. Мелькнул и тут же исчез. Кто придумал эти параграфы? Они только затрудняют работу. Эрнст несомненно бы его поддержал. Полицейский Эрнст, уточнил он свою мысль, а не пес Эрнст. Йоста фыркнул.

Адам посмотрел на него как на сумасшедшего.

Они присели за кухонный стол со следами завтрака — крошки, кусочек масла, пролитый «O'boy».

— Значит, так. — Йоста побарабанил пальцами по столу и тут же понял, что этого делать не следовало — пальцы мгновенно стали липкими.

Он вытер их о брюки и начал заново:

— Значит, так. Как ты все это пережил?

Вопрос прозвучал странно даже для него. Он не особенно умел разговаривать с подростками или так называемыми личностями с психической травмой. К тому же не воспринимал всю эту белиберду всерьез — подумаешь, старик же был давно мертв, когда они его нашли, так что ничего особо опасного для психики. Он немало навидался трупов за свою жизнь, и ничего. Никакой психической травмы.

Адам хлюпнул носом.

— Да ничего… Ребята вообще считают, что это круто.

— Давай начнем сначала. Как вы вообще туда попали?

— Маттиас придумал. — Адам, собственно, произнес «Баддиас», но Йоста уже настроился на синхронный перевод. — Все знают, что старики свихнулись на Второй мировой войне. Один парень рассказывал — говорит, чего у них только нет. А Маттиас говорит — давай заглянем. — Он чихнул с такой страстью, что Йоста чуть не подпрыгнул на стуле.

— Значит, взлом — это идея Маттиаса?

— Да какой взлом! — Адам завертелся на стуле. — Мы же не собирались ничего красть, просто посмотреть. И мы думали, они уехали. Старики то есть. Они бы даже не заметили, что мы там были…

— А до этого вы ни разу не… проникали в их дом?

— Нет! Честное слово, нет… — Во взгляде Адама явственно читался испуг. — Что вы! Первый раз…

— Я должен взять у тебя отпечатки пальцев. Чтобы подтвердить твои слова и чтобы исключить из списка подозреваемых. Как ты к этому относишься?

— Правда? — Глаза Адама загорелись. — Я же смотрю «CSI», так что понимаю, как это важно. Чтобы исключить невиновных… А потом пробиваете отпечатки на компе, да? И смотрите, кто еще побывал в комнате?

— Именно так. Так мы и работаем. — Йоста с трудом удержался, чтобы не засмеяться.

Как же, пробиваем отпечатки на компе. С утра до вечера сидим и пробиваем, пробиваем… Привет вашей бабушке.

Он достал из портфеля подушечку и карту с десятью полями, выложил на стол и аккуратно снял отпечатки всех десяти пальцев Адама, один за другим.

— Вот так, — произнес он с удовлетворением.

— А потом сканируете, да? Или как?

— Сканируем, — важно подтвердил Йоста. — И сравниваем с базой данных, о которой ты говорил. У нас есть база данных на всех жителей Швеции старше восемнадцати лет. И на иностранцев тоже, хотя и не всех. Ну, ты знаешь. Интерпол и все такое. Мы подключены к Интерполу. Прямой ссылкой. И к ФБР тоже. И к ЦРУ.

— Круто! — Адам смотрел на Йосту с нескрываемым восхищением.

Всю обратную дорогу в Танумсхеде Йосту то и дело обуревал смех.

Он накрыл стол очень тщательно. Желтая скатерть — Бритта ее так любила. Белый сервиз с рельефным, белым же, рисунком. Подсвечники — им подарили их на свадьбу. Цветы в вазе… Бритта всегда ставила на стол цветы, независимо от сезона. Она постоянная заказчица в цветочном магазине… была, по крайней мере, постоянной заказчицей. Теперь туда заезжал Герман. Он старался, чтобы все было как всегда. Если все останется неизменным, страшная спираль ее болезни, может быть, и не прервется, но хотя бы замедлится.

Самое худшее было вначале, еще до того как ей поставили диагноз. Она всегда была образцом организованности, и они сначала не могли понять, в чем дело: почему она не может найти ключи от машины, почему называет дочь неправильным именем, почему вдруг забывает номер телефона подруги, которой звонила по нескольку раз в день. Усталость, стресс… как только они не пытались объяснить внезапную забывчивость, пока не поняли: это что-то серьезное.

Услышав диагноз, они долго сидели, не говоря ни слова. Потом Бритта всхлипнула. Один раз всхлипнула, и все. И сжала руку Германа что есть силы. Оба понимали, что их ждет. Они прожили вместе пятьдесят пять лет, но теперь все меняется. Болезнь, постепенно разрушающая ее мозг, отнимет все, что делало Бритту Бриттой: воспоминания, привычки, радости — все. Болезнь постепенно отнимет у Бритты Бритту. Как личность она перестанет существовать. Они внезапно оказались на краю бездны.

С того жуткого дня прошел год. Светлые моменты выпадали все реже и реже. Герман попытался сложить салфетки, как всегда складывала Бритта, — веером. Руки дрожали. Он столько раз видел, как она это делает, но так и не запомнил. На четвертой попытке им овладело отчаяние, и он изорвал салфетку на куски. Сел, вытер набежавшую слезу и попробовал взять себя в руки.

Пятьдесят пять лет. Пятьдесят пять хороших, счастливых лет. Конечно, всякое бывало, но без этого не обходится ни один брак. Но они всегда были вместе, он и Бритта, вместе развивались, вместе взрослели — особенно когда появилась Анна-Грета. Он тогда просто лопался от гордости за жену. До родов Бритта была хорошенькой, но очень уж легковесной, а иногда и назойливой. Но тут ее словно подменили. Став матерью, она будто обрела твердую почву под ногами. После этого она родила еще двух дочерей, и с каждым новым ребенком он любил жену все сильнее и сильнее.

Он вздрогнул — на плечо легла чья-то рука.

— Папа? Как дела? Я постучала, но ты не ответил.

Герман быстро вытер глаза и принужденно улыбнулся под обеспокоенным взглядом старшей дочери. Но ее не обманешь — она обвила его шею руками и прижалась щекой к щеке.

— Сегодня плохо, да?

Он кивнул, сморщился, удерживая закипающие слезы, и на какую-то секунду почувствовал себя маленьким ребенком. Они замечательно воспитали дочь — теплая, заботливая женщина, прекрасная бабушка их двоих правнуков. Иной раз он никак не мог заставить себя понять, как это может быть: эта пожилая, седеющая дама за пятьдесят — его родная дочь, которую он когда-то качал в колыбельке.

— Годы идут, девочка… — Он похлопал по ее лежащей на его груди руке.

— Да, папа… годы идут. — Она обняла его еще крепче и отпустила. — Давай посмотрим вместе, все ли в порядке со столом. Мама расстроится, если ты что-то напутал. — Она улыбнулась, но он не ответил на улыбку.

— Салфетки…

— Салфетки я сложу, а ты достань приборы. Судя по всему, веера у тебя не получаются. — Она кивнула на обрывки салфетки в тарелке.

— Так тому и быть. — Теперь улыбнулся и он. Благодарной, печальной улыбкой.

— Когда они придут? — крикнул Патрик из спальни, где по приказу Эрики должен был сменить джинсы и футболку на что-нибудь более подходящее к моменту.

Возражения типа «Да это же всего-навсего твоя сестра со своим Даном!» на Эрику не подействовали. Раз мы приглашаем людей на ужин, сказала она, значит, приглашаем, и неважно, кого именно. Званый ужин есть званый ужин.

Эрика открыла духовку и посмотрела на запеченное свиное филе. Ее немного мучила совесть, что вчера она накричала на Патрика, и хотелось загладить свою вину, приготовив одно из его любимых блюд — свиное филе под соусом из портвейна и картофельное пюре с тертым имбирем. Помимо всего прочего, это блюдо имело еще и мемориальное значение — именно его она поставила на стол, когда в первый раз пригласила Патрика к себе домой.

И в первый же вечер они… Она засмеялась про себя и закрыла духовку. Как давно это было… хотя вроде бы и не так давно, всего несколько лет назад. Она по-настоящему любила и ценила Патрика… но странно, как будни и маленький ребенок убивают желание заниматься любовью пять раз подряд, как было той ночью после свиного филе… Сейчас ее утомляла даже сама мысль о подобных постельных подвигах. Раз в неделю — и то достижение.

— Полчаса осталось! — крикнула Эрика и принялась готовить соус.