Частная Академия (СИ) - Ланская Алина

— На кого ты там пялишься, убогая?! — цедит Шумский. — Я здесь главный. И рот вымой! Но вообще ты права, Мирослава, не люблю я руки пачкать о разное дерьмо. За меня это другие сделают. Давай, вали в свое стойло.

— Чего?!

Стэн отходит в сторону и щелкает пальцами. Громко, даже эффектно получается. Оборачиваюсь — ко мне бегут Света с Катей Ларченко. Вид у обеих не очень довольный.

Перевожу взгляд на «стойло». Меня передергивает от возмущения. Недалеко от белоснежного шатра стоит нечто, похожее на загон для скота, только размером поменьше, а так все как у нас в деревне. Невысокая жердевая изгородь и калиточка. А внутри вместо овец я вижу всех наших. Семеро из десяти первокурсников, принятых по дотации, неловко топчутся на месте. Спинами к ним — вся эта гребаная элита в белом и с бокалами шампанского в руках.

Как же я хочу все это развидеть и исчезнуть отсюда!

— Говорили же тебе, что здесь окажешься! — злорадно шипит раскрасневшаяся Светка. Волосы у нее растрепаны. — Давай, пошли с нами. Скоро начало.

— Да вы с ума посходили? Это же вообще зоопарк какой-то! — Я надеюсь переубедить сокурсниц. Катька молчит, поджав губы. — Мы не должны позволять себя унижать! Мы такие же студенты, как и они все!

— Захлопнись, Шанина, — неожиданно зло обрывает меня Ларченко. — Стэн из-за тебя вразнос пошел, а я не хочу еще больших проблем. Шевелись!

Они тянут меня за руки, заставляя идти к остальным. Хватает сил разве что обернуться — ловлю довольный взгляд Шумского. Он издевательски поднимает ладони и крутит ими, мол, «я же говорил, что за меня другие все сделают».

Катька толкает меня в спину. Чуть не врезаюсь в калитку, рядом с которой стоит Краснов.

— Давайте уже, — нетерпеливо подгоняет он. — Стэн не любит ждать.

Федька Чернышев подхватывает меня, не давая упасть. Но быстро отходит, не глядя на меня.

Не успеваю ничего толком сообразить, как слышу громкий голос Шумского. Он говорит явно в микрофон:

— Дамы и господа! В честь моего дня рождения начинаем традиционное ежегодное посвящение первокурсников нашей доблестной академии! Этот день вы все запомните надолго!

Глава 19

Кровь приливает к моим щекам — на нас пялятся все те, кто в белом. Явно идея Шумского или его подружки — наглядно показать разницу между ними и нами.

На самом деле мажоров больше, чем я сначала подумала — человек сорок, может, даже пятьдесят.

— Завтра весь курс будет знать, как нас тут юзали!

— Так их и позвали для этого. Неужели непонятно?!

— Вон сколько с телефонами стоят, снимают нас!

Парни возмущаются громче девчонок. Это дает мне надежду, что хоть они меня послушают.

Шумский болтает с двумя фитоняшками с третьего курса. И пока он занят, оборачиваюсь к ребятам:

— Надо отказаться участвовать в этой вписке! — говорю Андрюхе Шмелеву. Из парней он выглядит самым смелым. — Мы им кто вообще?! Это не посвящение в студенты — это издевательство! Они пытаются нас затравить, чтобы мы чувствовали себя в академии вторым сортом.

Андрей отводит глаза и нехотя выдает:

— Думаешь, мне тут нравится клоуном скакать? Мир, но они же потом жизни не дадут. Я даже рыпнуться не смогу, если б и хотел.

— Забей, — качает головой Чернышев. — Все равно ничего не добьешься, и к тому же…

— И к тому же лично я не собираюсь рисковать своим будущим, — перебивает Катька. Она на взводе. — Час позора — и все закончится. Мы станем такими же, как все.

— Не станем, — неожиданно изрекает тихая Юлька Шелест. — Не станем мы такими же, как все, Кать. Мирослава права, мы тут люди второго сорта, но этого не изменить ведь? Это их академия, они имеют права делать здесь что хотят.

Ее слова тонут в противном звуке сирены. Раздается довольный голос Шумского:

— Те, у кого есть яйца, прошу на выход из стойла. Шанина, к тебе это не относится, если что.

Краснею под громкий хохот. Петюня больше всех старается, так ему весело. А ведь он сам на дотации учится.

Чернышев открывает калитку, следом за ним остальные парни медленно идут к Шумскому. Но ведь идут! Как бараны на заклание!

— Начнем с разминки. — Стэн сидит за круглым белым столом и снисходительно взирает на подошедших парней. — Раздевайтесь, пацаны. До трусов. Но если кто хочет потрясти своими причиндалами, пусть трясет.

Меня обдает холодной волной ярости. Да он издевается?!

— Капец, — тихонько произносит Катька Ларченко. Она в таком же шоке, как и я. — Может, все-таки пранк? На прошлых вписках вроде никого не раздевали…

— Это все из-за Шаниной, — негодует Света. Девчонки помалкивают, никто не спорит. — Говорю же, это она довела Стэна. Молчала б как все, может, и пронесло бы. А теперь пацанов раздевают, а потом и за нас возьмутся. Середина октября вообще-то! Холодно же!

— Может, и не возьмутся, — дрожащим от волнения голосом возражаю я, но понимаю: эту вписку повесят на меня. Одна я буду виновата — не Шумский с кучкой таких же, как и он, уродов-психопатов.

Отказываюсь принимать происходящее за реальность.

Я готова расплакаться от бессилия, когда Эдик, потом Чернышев, а за ними и Андрей со Славкой начинают стягивать с себя куртки. А я ничего не могу для них сделать!

Или могу?

Адреналин зашкаливает, я легко перепрыгиваю через заграждение, оставив за спиной возмущенные охи девчонок. На меня удивленно таращатся, кто-то свистит. Я же вижу только наших пацанов, стоящих в паре метров от Шумского.

— Вы охренели совсем?! — Я кричу, хотя от холодного воздуха перехватывает горло. — Ребят, вы чего? — обращаюсь к нашим. — Вы так и будете им подчиняться?! Вы что, их рабы, что ли?!

Оглядываю всю эту элитную свору. На меня смотрят: кто-то любопытством, словно на зверушку, кто-то с полнейшим равнодушием, как Инга и Янка Савицкая; кто-то презрительно поджимает губы. Но главный тут, конечно, — Шумский. И он выжидающе пялится на меня.

Отворачиваюсь от него и говорю Андрею:

— Шмелев! Ну давай! Скажи им! Вы что, реально решили тут все раздеться?

Он не отвечает, отводит взгляд. Остальные тоже взгляды потупили. Поверить не могу!

— Так никто же никого не держит, Шанина! — издевательски бодро выкрикивает Стэн. — Здесь все пришли по своей воле. Так, пацаны?

Те едва заметно кивают и… начинают расстегивать штаны. Мне безумно стыдно, хочу провалиться сквозь землю и развидеть этот кошмар. Ветер бьет по лицу, отчего глаза слезятся.

— Мира, иди уже, — тихо и неприязненно произносит Чернышев. — Спасибо, удружила.

— Да пошли вы все! — взрываюсь я. — Моральные уроды и трусы!

— О-о-о… — Дружный возглас быстро скатывается на громкий смех. Но я его всеми силами игнорирую. Не знаю как, но я выберусь отсюда!

— Сколько драмы, — насмешливо вздыхает Вэл. Он сидит за столом с Шумским и демонстративно аплодирует мне. — Стэн, может, пусть валит отсюда, раз мы ей так не нравимся?

— Да легко! — лыбится Стэн. — Пошла вон! Если хочешь, конечно, чтобы пацаны без трусов прыгали.

— Чего?! Что ты несешь?!

— Не хочешь? — с издевкой спрашивает Шумский. — Тогда вали обратно в загон, сука, и рот свой закрой, пока тебе его не заткнули.

Истомин отпускает непристойную шутку, чем бы он заткнул мне рот прямо сейчас. В ушах шумит, от бессилия на глазах у меня появляются слезы. Понимаю, что проиграла.

— Да вали уже отсюда! — шипит на меня Чернышев.

Смотрю на его голые ноги, боюсь поднять взгляд.

Перед глазами все плывет, под улюлюканье и свист возвращаюсь в загон.

— Ну что, выебнулась, коза? — Ларченко злобно толкает меня плечом. — Если с ними и с нами что-то случится, тебе не жить, поняла?

Внутри меня будто что-то ломается. И виной тому не страх перед Катькой, а собственная беспомощность.

Парням тем временем вручают маркеры для игры в пейнтбол. Из защиты — только шлемы на голову. Отворачиваюсь — не могу смотреть на почти голых ребят.

— Все просто, — объясняет им Селиванов. — Кто первый добежит вон до того дерева, тот и победил. Стрелять можно куда угодно, хоть в яйца друг другу. Вперед!