Шаг за край - Тина Сескис

Отделение банка маленькое и мрачное, сижу, кажется, вечность, разглядывая людей, пока откуда–то не появляется суетливая женщина в черном костюме из полиэстера и не ведет меня в тоскливую комнатушку с полупустой бумагорезкой, служащей границей, отделяющей меня от нее, сидящей за рабочим столом. Она вполне радушна, но, чувствуется, у нее вызывает подозрение то, что я ничем не могу подтвердить проживание по адресу, зато ношу в сумочке почти две тысячи фунтов пятидесятифунтовыми купюрами. Хоть она и не спрашивает, я все же рассказываю глупую историю про недавнее возвращение из–за границы, она мне, по–моему, не верит, но счет все же открывает, должно быть, всякого навидалась в своем отделении.

Теперь мне гораздо спокойнее, и я продолжаю свои бесцельные хождения за покупками, переходя из лавки в лавку, едва замечая, чем в них торгуют, не обращая внимания на других покупателей. Зато на одной из улочек с благотворительными лавками нахожу покрытый пылью старый плакат с фото тех ребят из Нью — Йорка, что сидят высоко–высоко в небе на стреле подъемного крана и ногами болтают — беспечно, сродни богам. Не уверена, что картина мне очень нравится (она вызывает легкое головокружение), но стоит она всего семь фунтов, а у меня в мыслях голая бугристая стена во всю длину моей кровати, да и размер вполне подходящий, так что я ее покупаю. Через два дома на улочке захожу в супермаркет, в нем оживленно, полно безрадостных людей, покупающих ящиками пакеты с чипсами и огромные бутыли газированных напитков для своих и без того растолстевших деток. Хочется закричать: «Да позаботьтесь же вы о них. Вам повезло, они у вас есть!»

Держу нервы в узде довольно долго, успеваю купить каш, фруктов, салат в упаковке, шоколад (безопасно ли ему будет в этом доме, не рискую ли?) и несколько упаковок готовых блюд, так сразу, с нуля, я кашеварить не готова. В супермаркете есть бумажные тарелки, подмывает купить их, но, по–моему, пользоваться своими собственными тарелками похоже на чудачество, так что стараюсь не вспоминать о Бев и ее привычках, исполняясь решимости жить как все… может, она, во всяком случае, и права насчет жидкости для мытья посуды. Нести одновременно пакет со съестным и картину неудобно: я накупила всякой всячины больше, чем собиралась. Пластиковые ручки глубоко врезаются в ладони, и мне вспоминается Кэролайн. Мимоходом думаю, что она скажет, когда узнает, что я пропала, огорчится ли, только, кажется, ее чувства меня больше не беспокоят — ни на йоту. Сажусь на переднее, обращенное назад, сиденье в полупустом автобусе, на местах, которые полагается уступать немощным людям. У других пассажиров вид такой грустный и замученный жарой, они буквально плавятся от нее, и я напоминаю себе, что я не одна такая на свете, у кого за плечами есть тайная история. У дамы, сидящей напротив меня, коленные суставы распухли, она елозит на сиденье, доносится запах пота. На ней футболка с изображением популярного лет сорок назад Барри Манилоу, даже не думала, что их еще выпускают, а потом удивляюсь, как это я вообще обратила внимание. Может, это еще один знак, вслед за пересмешками с Ангел и волнением от лихорадочного обустройства, что я понемногу просыпаюсь, наконец–то вновь обретаю свои чувства, так перенастраиваю связующие ниточки своей личности, чтобы могла появиться теперь Кэт Браун вместо Эмили Коулман. Понимаю, что Кэт, похоже, уже отличается от Эмили, она менее устойчива, наверное, больше на Кэролайн похожа? Меня передергивает. Все это так странно. Ведь вот она я, госпожа Кэтрин Браун, сижу в автобусе, едущем по Холлоуэю. Я уже официально живу в Лондоне: это подтверждает выписка о состоянии банковского счета. Вот она я, тут: живу в настоящем, и в прошлом меня никак не найти.

12

Эмили предупреждала Бена, чтó у нее за семья, и потому он был готов — до какой–то степени.

— Мама у меня чудесная, и я обожаю своего отца, — говорила она. — Пусть порой он и кажется немного отрешенным, ты поймешь, что я имею в виду. А вот с Кэролайн, боюсь, будет сложнее, если на нее найдет. Но она хорошая, если узнать ее поближе, и я уверена, что тебя она полюбит.

Бен до сей поры дивился тому, что у Эмили есть сестра — одно лицо с нею. Он ловил себя на греховных мыслях вроде того, что будет, если он перепутает сестер, что, если Кэролайн вдруг покажется ему привлекательной, что, если она им увлечется? Когда машина остановилась, он почувствовал, как непривычно взволнован. Знал, что любит Эмили, знал даже, что хочет связать с нею свою жизнь (хотя пока ни о чем таком еще не заговаривал, все же слишком быстро это случилось), так что знакомство с ее семьей было делом важным. Нужно было, чтобы он им понравился.

Дом был под крутой крышей, современный, выстроенный в семидесятых, с беленой деревянной облицовкой, четырьмя спальными комнатами, опрятным садиком у входа и сияющим «БМВ» у крыльца. На его вкус, немного слишком уж обыкновенно для такой необыкновенной особы, как Эмили. Бен вспомнил о своем семейном доме, стоявшем особняком, с хрустящим гравием и обширным садиком, и подумал, что именно такой домашний кров они когда–нибудь создадут: при том, что он бухгалтер, а Эмили юрист, рано или поздно они смогут себе такое позволить. Ему показалось странным, что у него в голове такие мысли, ведь всего–то месяц и прошел с той ночи, когда он, спустив на такси целое состояние, примчался из Манчестера в дом Эмили в Честере. Но ведь была еще и поездка на прыжки с парашютом за три месяца до этого, и он с тех пор, считай, постоянно думал о девушке. Поверить не мог, что им никогда не столкнуться на работе, — и каждый божий день выискивал ее взглядом. А потом, когда наконец столкнулся, произошло это на улице, и он оказался не готов и, того хуже, шел не один, а вместе с Ясмин, своей коллегой. Оторопел так, что только и мог сказать «здравствуйте». Даже не остановился спросить у Эмили, как у нее дела, пережила ли она свой травмирующий испуг после прыжка, да что угодно спросить, чтоб показать: она ему нравится, по крайней мере, как друг — вот каким должно было бы быть начало. Бен улыбнулся, вспомнив, как весь день он кипятился, был не в себе, не мог ни на чем сосредоточиться, как у него вообще все из рук валилось, до того он был зол на себя, что все испортил.

Настолько странным казалось, что сейчас он в ее машине, вот–вот познакомится с ее родителями, ведь он–то воображал (пока не получил ее сообщение по электронной почте), будто, что бы он ни старался предпринять, в действительности у него нулевой шанс, ведь она так несравненно великолепна. Когда он прочел сообщение Эмили, уже полупьяный после паба, то стал скакать, молотить кулаками воздух, словно был на Старом Траффорде[11], а не в нескольких кварталах от него. Он позвонил ей прежде, чем успел сообразить, сколько было времени, впрочем, если бы и сообразил, то все равно позвонил бы.