Юные садисты - Джорджо Щербаненко

– И в карты, – ответил Этторе. Потом осторожности ради добавил: – Бывало.

– На деньги играли?

– Да так... Кто проиграет, за выпивку платил.

– И только-то? Или на деньги тоже?

– В общественных местах запрещено играть на деньги.

– Я не об этом спрашиваю. Ты играл на деньги или нет?

– Бывало.

– А Фьорелло?

– Нет, он карты не любил.

– Чего ж тогда он таскался в тот бар?

Вдруг, прежде чем парень с красивыми славянскими глазами успел ответить, в зале прозвучал сухой, металлический и какой-то истеричный смех.

– Ну-ка, кто у нас такой смешливый? – Он направился к центру шеренги, где стоял длинный, очень худой парень с круглыми навыкате глазами и подбородком, поросшим длинными волосками, – владелец, видимо, считал их бородой. Его светлые глаза испуганно забегали, потом опустились долу.

– Как тебя зовут? – спросил Дука, так и не получив ответа на первый вопрос.

– Марасси Каролино, – выпалил парень; как на плацу.

– Возраст?

– Четырнадцать.

– А чего ты смеялся? – Дука опять не дождался ответа. – Ну, говори!

– Не знаю.

– Нет, знаешь, – мягко возразил Дука.

Может быть, под влиянием столь неожиданной мягкости в голосе парень вновь засмеялся и посмотрел на Дуку наивным взглядом четырнадцатилетнего, видимо, не до конца испорченного подростка.

– Фьорелло нравился Фрик, вот он и ходил в бар, а играть не играл.

2

– Кто такой Фрик? – по-прежнему мягко расспрашивал Дука.

– Федерико. – Парень лукаво улыбнулся, видно, эта тема доставляла ему удовольствие, потому что он был хоть и испорченным, но все же ребенком.

– Федерико – а фамилия как? Фамилию знаешь?

Смешливый парень хохотнул и ответил:

– Федерико Делль'Анджелетто.

– Так Фьорелло ходил в бар на улице Генерала Фары, чтобы побыть с Федерико? – Дука и ему положил руку на плечо, по-отечески, без угрозы. – Выходит, они были друзьями? А как они дружили?

За спиной у Дуки закашлялся Карруа, но это не был естественный кашель. Карруа просто хотел предупредить его, чтоб не слишком вникал в эти подробности.

А парень с таким странным именем – Каролино – на сей раз не засмеялся, а повернул голову в профиль, чтобы самому не смотреть и устраниться от взгляда полицейского. Затем выговорил очень серьезно, даже с каким-то восхищением:

– Как жених с невестой.

Он хранил серьезность, а остальные семеро, невзирая на присутствие троих надзирателей, директора и полицейских, захохотали – не очень громко, но этот смех эхом пронесся по большому унылому холлу от окна к окну, от стены к стене. Смеялся наглый туберкулезник Карлетто Аттозо; смеялся мускулистый здоровяк Бенито Росси, который предположительно и переломал ребра молодой учительнице Матильде Крешензаги, дочери Микеле Крешензаги и Ады Пирелли; смеялся Сильвано Марчелли, шестнадцатилетний сифилитик; смеялся семнадцатилетний Этторе Доменичи, чья мать таскалась по бульвару Тунизиа и прилегающим улицам; смеялся его ровесник Микеле Кастелло, который из-за отсутствия природной склонности к труду находил себе пожилых и щедрых покровителей; смеялись Этторе Еллусич с прекрасными глазами славянина и Паолино Бовато с томными глазами наркомана. Смеялись все семеро, кроме Каролино Марасси, коему принадлежала фраза, вызвавшая всеобщее веселье; словом, всех учеников вечерней школы Андреа и Марии Фустаньи, кроме Федерико Делль'Анджелетто и Веро Верини (они, как совершеннолетние, содержались в близлежащей тюрьме Сан-Витторе) да еще Фьорелло Грасси (он по невыясненным мотивам личного порядка бросился с крыши Института перевоспитания имени Чезаре Беккариа), обуял неудержимый смех. Но смеялись они недолго, секунды три, затем под взглядом Дуки все враз замолчали.

– Итак, – обратился он, как только смешливое эхо угомонилось, к парню по имени Каролино, и не думавшему смеяться, – ты много знаешь о твоем приятеле Фьорелло, может быть, ты знаешь даже, почему он наложил на себя руки, почему бросился с крыши?

Тот не ответил, и Дука не стал повторять вопрос, он выждал, пока тишина, наступившая после этого точно поставленного вопроса, станет нестерпимой и более многозначительной, чем любой ответ. Потом, повернувшись спиной к парню и ко всем этим подонкам, подошел к директору колонии.

– Я закончил, можете их увести.

Надзиратели повели воспитуемых спать, и зал без них показался еще огромнее. Дука снизу вверх посмотрел на стоящего перед ним Карруа.

– Это напрасно потраченное время, так мы ничего не добьемся, – очень тихо произнес он. – Все они знают правду, но молчат. Всех их настропалили убить учительницу и объяснили, как избежать наказания. Я только хотел выяснить, почему Фьорелло покончил с собой, и они это знают, но ни за что не скажут, пока мы будем допрашивать их согласно правилам.

– А вы как бы хотели их допрашивать? – спросил директор без намека на иронию.

– С кнутом, да? – ядовито подхватил Карруа.

Дука покачал головой и даже попытался улыбнуться.

– Я думаю, у нас есть только один способ подобраться к этому дракону.

– Интересно, какой же? – продолжал язвить Карруа.

– Выдайте мне на поруки одного из этих ребят, – отчеканил Дука. – Скажем, Каролино Марасси, он самый неиспорченный.

– То есть как это – на поруки? – переспросил Карруа; теперь не только голос, но и взгляд его был полон яда.

– Ну, отдайте мне его на несколько дней, – терпеливо разъяснил Дука, не обращая внимания на сарказм шефа. – Он будет при мне днем и ночью, я с ним поговорю и заставлю сказать правду. Эти ребята молчат, потому что кого-то боятся. Если мне удастся убедить одного из них, что бояться не надо, наоборот, он должен помочь нам схватить этого человека, тогда наша миссия будет выполнена. Но чтоб добиться этого, я должен забрать его с собой, внушить ему доверие, убедить, что лучше слушаться меня, чем того, «другого», который напугал его и всех остальных.

Молчание. Директор Беккарии устало провел рукой по лицу. Карруа долго созерцал паркет, потом произнес уже не издевательским, а каким-то растроганным тоном:

– Ты что, правил не знаешь? Прокуратура вверила парней администрации этого учреждения. Что же будет, если всякий полицейский, будь то я или ты, начнет увозить подследственных, когда ему вздумается, и допрашивать их по своему усмотрению? Почем я знаю, может, дома ты эту правду из него поленом будешь вышибать?

Директор нервно рассмеялся, а Дука невозмутимо ответил:

– Я его пальцем не трону.

– А если он от тебя сбежит? Или покончит с собой, как Фьорелло Грасси, что тогда?

– Я не дам ему ни сбежать, ни покончить с собой.

– Ну да! – снова взъярился Карруа. – Ты же у нас Господь Бог! Захочешь – так Земля будет вращаться в другую сторону!

Директор встал, улыбнулся Дуке.

– Если б это зависело от меня, я бы вам без колебаний доверил любого из моих подопечных. Я тоже убежден, что это единственный способ докопаться до истины. Но вряд ли прокуратура одобрит такой, мягко говоря, нетрадиционный подход к делу.

– Попытка не пытка. – Дука оперся обеими руками о длинный стол и переводил взгляд с одного на другого. – Почему бы не попробовать? Дайте мне этого парня на несколько дней, максимум – на неделю, и я найду настоящего виновника.

Карруа тоже поднялся.

– Все равно ничего не выгорит. Прокуратура никогда не даст согласия.

Дука, рассвирепев, ударил кулаком по столу.

– А ты спроси!

– Спрошу, конечно, спрошу? – не менее свирепо отозвался Карруа. – А завтра дам тебе полный отчет о том, куда они меня пошлют!

3

Бульвар Брианца, дом номер 2. Ливия остановила машину. Накануне она побывала в парикмахерской, очень коротко, почти наголо постриглась и напялила большой парик с длинными струящимися по плечам волосами, почти скрывающими ее шрамы. День был какой-то не миланский: несмотря на холод, ярко светило солнце, она воспользовалась этим, надев большие темные очки, также выполнявшие маскировочную функцию.

– Ты чего не выходишь? – спросила она Дуку.

А чего мне выходить? – подумал Дука, заглядывая в глаза сквозь завесу длинных волос. Кому это нужно – никому! Никто не хочет знать правду, учительница умерла, одиннадцать учеников зверски, изощренно ее убили, но ввиду своего возраста наверняка получат смехотворные сроки. Если у них и был подстрекатель, настоящий виновник преступления, никому до этого дела нет; на то, что врачиха снабжала одного из ребят наркотиками и сожительствует с его сестрой, тоже всем наплевать, полиция и прокуратура загружены по горло – им не до нюансов. Так какой смысл было приезжать сюда, на бульвар Брианца, и выпытывать что-то у врача-гинеколога и ее медсестры и сожительницы? Никакого, всем это до лампочки!

– Чего не выходишь? – повторила Ливия.

Она была так хороша с этими длинными волосами, спускающимися на лицо, как две шторки, и в этих больших темных очках, что у него даже сердце защемило.