Пентаграмма - Ю Несбё

— Насколько я тебя знаю, — произнес наконец Мёллер, — на ноги тебя может поставить только одно — работа.

Харри не ответил.

— И работа для тебя есть. Если захочешь.

— Что за работа?

— Вот это я получил сегодня в конверте и сразу бросился искать тебя.

Мёллер разжал кулак, луна и фонарь осветили ладонь и пластиковый пакет из службы криминалистической экспертизы. Начальник ждал, что скажет Харри.

— Хм… — отреагировал тот. — А где остальное тело?

В пакете лежал длинный тонкий палец с красным лаком на ногте. На пальце было кольцо с драгоценным камнем в виде пятиконечной звезды.

— Больше ничего нет, — ответил Мёллер. — Только средний палец левой руки.

— Эксперты определили чей?

Бьярне Мёллер кивнул.

— Так быстро?

Мёллер еще раз кивнул и схватился рукой за живот.

— Хм… Стало быть, Лисбет Барли, — сказал Харри.

Часть III

Глава 13

Понедельник. Прикосновение

«Ты на телеэкранах, любовь моя. Целая стена — тебя. Двенадцать изображений, которые двигаются одинаково, отличаясь лишь малейшими оттенками и яркостью. Ты идешь по парижскому подиуму, останавливаешься, поводишь бедрами, смотришь на меня заученным холодным, невидящим взглядом, а потом поворачиваешься спиной. Эффектно. Отворачиваться — всегда эффектно, и ты это знаешь, любовь моя.

Сюжет окончен, и вот ты смотришь на меня двенадцатью строгими взглядами, и по твоим губам я читаю двенадцать одинаковых новостей. Ты сообщаешь их беззвучно, и я люблю тебя за эту беззвучность.

Потом — наводнение где-то в Европе. Смотри, любовь моя, это мы бредем в воде по улицам.

И я рисую пальцем твою звезду на выключенном телевизоре, на мертвом и пыльном экране. Но между ним и кончиком моего пальца проскальзывает напряжение. Электричество. Крупица жизни. Она рождается от моего прикосновения.

Вершина звезды касается тротуара перед красным кирпичным домом на другой стороне перекрестка. Отсюда, из магазина, я хорошо вижу его в промежутках между телевизорами. Один из самых оживленных городских перекрестков, любовь моя, и обычно здесь огромные пробки, но сегодня машины стоят лишь на двух из пяти лучей, расходящихся от черной асфальтированной сердцевины. Пять лучей, любовь моя! Сегодня ты весь день лежишь в постели и ждешь меня. У меня осталось только одно дело, и я приду. Если хочешь, я могу положить в тайник письмо и прошептать тебе заученные наизусть слова: «Любовь моя, я постоянно думаю о тебе. До сих пор ощущаю поцелуи твоих губ, прикосновение твоего тела…»

Открываю дверь и выхожу из магазина. Мир заливает солнце. Солнце. Заливает. Жди меня».

День для Мёллера начался скверно.

Ночью вызволял Харри из изолятора, а с утра проснулся от болей. Живот раздуло, как воздушный шар.

Но самое плохое впереди.

Впрочем, в девять он в этом засомневался, когда трезвый Харри явился на утреннее совещание. За столом к тому времени уже сидели Том Волер, Беата Лённ, четверо оперативников и двое сотрудников криминального отдела, которых вчера вечером вызвали из отпуска.

— Всем доброе утро, — начал Мёллер. — Надеюсь, все уже в курсе, над чем мы сейчас работаем. Два дела, предположительно два убийства, совершенные, по всем признакам, одним преступником. Короче, все слишком уж похоже на кошмар. — Он зарядил в проектор первый слайд. — Слева мы видим левую руку Камиллы Луен с отрезанным указательным пальцем. Справа — средний палец Лисбет Барли, присланный мне в конверте. Трупа ее у нас, конечно, нет, но Беата сравнила отпечатки пальцев, снятые в квартире Барли. Беата, молодец! Отличная интуиция, отличная работа.

Покрасневшая Беата, стараясь казаться равнодушной, сидела и тихо постукивала карандашом по блокноту.

Мёллер сменил изображение и продолжил:

— Под веком Камиллы Луен был найден вот этот драгоценный камень, красноватый бриллиант пятиугольной формы. А справа — перстень с пальца Лисбет Барли. Как видите, красный оттенок чуть светлее, но форма идентичная.

— Мы пытались определить происхождение первого бриллианта, — сказал Волер. — Безуспешно. Направили изображения в Антверпен в две крупнейшие мастерские по огранке, но оттуда пришел ответ, что это не их работа и если она была сделана в Европе, то, возможно, в России или на юге Германии.

— Мы связались с «Де Бирс» — крупнейшим в мире покупателем алмазов, — добавила Беата. — Их специалист говорит, что при помощи спектрометрического анализа можно точно определить, откуда этот бриллиант. Для оказания помощи следствию этот специалист сегодня вечером прилетит из Лондона.

Руку поднял Магнус Скарре — молодой следователь, в отделе относительно новенький.

— Возвращаясь к сказанному. Мёллер, я не понимаю, почему это кошмар. Ведь это же двойное убийство, а значит, искать придется не двух преступников, а одного. По-моему, напротив, следовало бы…

Он услышал тихое покашливание и заметил, что внимание собравшихся обратилось на Харри Холе, до сих пор тихо сидевшего в кресле в глубине комнаты.

— Как, говоришь, тебя зовут? — спросил Харри.

— Магнус.

— Фамилия?

— Скарре. — В голосе следователя слышалось раздражение. — Можно было и запомнить…

— Нет, Скарре, я не запомнил. А вот ты постарайся запомнить, что я сейчас тебе скажу. Когда следователю приходится работать с преднамеренным, а значит, хорошо спланированным убийством, он знает, что у преступника масса преимуществ. Он может подчистить следы, обзавестись неплохим алиби на момент убийства, избавиться от орудия преступления и так далее. Но одного преступник от следователя скрыть не может. Чего?

Магнус Скарре дважды моргнул.

— Мотива, — сам ответил Харри на вопрос. — Прописная ведь истина? Мотив. Именно с него мы начинаем оперативное расследование. Настолько фундаментальное понятие, что про него порой забывают. Пока однажды не появится воплощение самого страшного кошмара следователя — преступник без мотива. Вернее, с таким мотивом, который не укладывается в человеческой голове.

— Холе, вы рисуете черта на стене. — Скарре посмотрел на остальных. — Мы ведь еще не знаем, что за мотив у этих преступлений.

Теперь кашлянул Том Волер.

Мёллер заметил, что Харри стиснул зубы.

— Он прав, — сказал Волер.

— Разумеется, я прав, — откликнулся Скарре. — Это ведь очевидно…

— Замолчи, Скарре, — оборвал его Волер. — Прав инспектор Холе. Над этими делами мы работаем уже десять и пять дней соответственно. И до сих пор мы не обнаружили между жертвами никакой связи. До сих пор. А когда единственная связь между жертвами — это то, как их лишают жизни, а также ритуалы и какие-то закодированные послания, в голову приходит слово, которое я бы рекомендовал вслух не произносить, но и не забывать. А еще я рекомендовал бы Скарре и остальным недавним выпускникам полицейской академии закрывать рты и открывать уши, когда говорит Холе.

В комнате стало тихо.

Мёллер увидел, что Харри пристально смотрит на Волера.

— Подытожим, — сказал Мёллер. — Теперь вам будет еще сложнее: продолжаем усиленно работать над двумя отдельными убийствами и рисуем на стене большого, толстого и страшного черта. Никто, кроме меня, с журналистами не говорит. Следующая планерка — в пять. Вперед!

В лучах прожектора стоял мужчина в элегантном твидовом костюме. Поигрывая изогнутой трубкой и покачиваясь с пятки на носок, он надменным взглядом мерил оборванку перед собой.

— Сколько вы думаете платить мне за уроки? — обратился он к ней.

Оборванка тряхнула головой и, уперев руки в боки, ответила:

— Да уж я знаю, сколько полагается. Одна моя подружка учится по-французски у самого настоящего француза, так он с нее берет восемнадцать пенсов в час. Но с вашей стороны бессовестно было бы столько запрашивать, — ведь то француз, а вы меня будете учить моему родному языку; так что больше шиллинга я платить не собираюсь. Не хотите — не надо.[12]

Вилли Барли сидел в полумраке двенадцатого ряда и не сдерживал слез. Они стекали по шее и, миновав расстегнутый ворот рубашки из тайского шелка, текли дальше — по груди и животу. Не переставая. Он сидел зажав рот ладонью, чтобы всхлипывания не отвлекали актеров и режиссера в пятом ряду.

Когда кто-то коснулся его плеча, он вздрогнул и обернулся. Над ним нависла огромная мужская фигура. В беспомощном ожидании Барли не мог пошевелиться.

— Да? — прошептал он, давясь слезами.

— Это я, — прошептала в ответ фигура. — Харри Холе. Из полиции.

Вилли Барли отнял руку ото рта и посмотрел на фигуру пристальнее.

— А, ну да, конечно, — сказал он с облегчением в голосе. — Извините, Холе, тут так темно, и я решил…