Алакет из рода Быка - Роман Николаев

— Алакет! Держись! — сквозь зубы выдавил раненый динлин. Конь понес его к палатке.

Алакета охватило напряжение боя. Сердце его было полно ярости. К тому же в пленнице он узнал Мингюль — девушку из своего рода.

Боевые уроки Хангэя и старого Хориана не пропали даром. Алакет поднял лук. Он прицелился в крайнего справа телохранителя. Но спуская тетиву, внезапно повернулся в седле. И стрела помчалась не в крайнего хунна, прикрывшегося кожаным щитом, а в того, который стрелял в Дунгу. Стрела впилась в глаз не успевшего защититься воина, и он свалился с седла. Конь, с привязанной к седлу Мингюль, поскакал вдоль подножия холма.

Женщины не оставались в стороне от схватки. Когда хунн издали метнул аркан, пытаясь набросить его на шею жены Дунгу, женщина нагнулась. Ремень больно хлестнул по спине. Не успел хунн подтянуть аркан, как женщина отсекла кинжалом петлю и погналась за конем убитого Алакетом хунна, к седлу которого была прикручена Мингюль.

Быстро освободив девушку от ремней, она помогла ей сесть в седле. В это время Фаран, держа в правой руке клевец, а в левой — кинжал, с трудом отбивалась от рослого хунна, который не переставая сыпал быстрые удары мечом.

Жена Дунгу бросилась на помощь. Налетев сзади на противника, который не ждал отсюда нападения, она вонзила ему в шею кинжал. Тем временем Дунгу подскакал к палатке. Он с силой выдернул стрелу, вырвал из палатки клок войлока, прижал его под халатом к кровоточащей ране и быстро обвязал сверху поясом. Затем не медля бросился на помощь племяннику. А тому приходилось туго. Седоусый хунн, умело направив коня, избежал смертельного удара клевцом и сам вонзил копье в грудь коня Алакета. Юноша едва успел спрыгнуть. Хунн занес меч, но, внезапно вскрикнув, выронил его. Пес Алакета повис на руке, занесенной было над головой хозяина. С трудом удержавшись в седле, хунн ударил смелое животное в голову кинжалом, и пес, взвизгнув, покатился по траве. В эту минуту рядом оказался Дунгу. Хунн бросился к нему, сжимая копье. Дунгу поднял коня на дыбы и занес клевец. Клевец со звоном опустился на шлем седоусого врага. В этот страшный удар были вложены и вес коня Дунгу, и сила скакуна, рванувшегося навстречу хунна, и крепость мускулов динлина. Деревянная рукоять клевца переломилась надвое, хуннский конь упал на колени, а всадник, перелетев через голову коня, замертво распластался на земле.

Потеряв хозяина, конь попытался броситься в степь, но Алакет крепко держал его за узду. Минута — и юноша снова в седле. Теперь из пятерых хуннов, которые могли принять участие в бою, один был без коня, а остальные отбивались от собак, которые стаей бросались на врагов, пытаясь схватить их за горло. Хунны были растерянны и ошеломлены. Они никак не ожидали такого отпора от четырех динлинов, двое из которых к тому же были женщинами, а третий — юноша, почти мальчик.

В укреплении заметили схватку. Несколько всадников быстро скакали от вала на помощь своим. Один из хуннов, громко вскрикнув, указал на них товарищам: пеший хунн оказался на крупе коня другого воина. Враги динлинов исчезли за холмом, преследуемые лаем собак и возгласами победителей.

Прошло тридцать дней. Пятитысячная орда тесным кольцом обложила укрепление. В степи раскинулись шатры. Поднимались дымы походных костров.

На расстоянии полета стрелы от рва, опоясывающего укрепление, разъезжали группы конных хуннов. Стоило динлину неосторожно показаться из-за вала или хунну ближе подъехать ко рву, как стрелы со свистом прорезали воздух, грозя гибелью смельчаку. Несколько раз хунны пытались идти на приступ. Прикрываясь кожаными щитами, они толпами бросались в ров и по грудь в воде шли к валу. Набрасывали на колья частокола, увенчивающего вал, длинные арканы, приставляли наскоро сделанные лестницы. Лезли на вал.

Динлины отталкивали от стен лестницы, перерезали арканы; если хуннам удавалось взобраться, завязывалась схватка на валу, и тела убитых защитников и осаждающих срывались со стены и с плеском падали в ров. Иногда, если ночь была темной и небо заволакивали облака, смельчаки динлины устраивали вылазку. Тридцать-сорок человек, раздевшись догола, натирали тело бараньим жиром, раскрашивали лица в боевые цвета, красный и черный, и, взяв оружие и корзину с тлеющими углями, выходили на вал.

Тихо, без единого всплеска, переплывали ров. Пользуясь каждым углублением в земле, каждым бугорком, ползли в лагерь противника. Минута — и железные пальцы сжимают горло караульного хунна. Еще минута — горят шатры. С громким боевым кличем динлины набрасываются на спящих врагов, сея ужас и панику. Если опомнившимся хуннам удается схватить кого-нибудь из смельчаков, смазанное жиром тело легко выскальзывает из рук преследователей. А затем динлины исчезают, растворяются в темноте так же внезапно, как и появились.

Обороной крепости руководил Ченбак — племянник старейшины. Сам старейшина с частью воинов укрылся в горах и оттуда нападал на врага, пытаясь пробиться на помощь крепости, но каждый раз натиск динлинов разбивался о панцирные массы хуннской конницы.

Так прошло тридцать дней, а на тридцатую ночь к серебрящейся под лунным светом белой палатке Ченбака прибежал караульный динлин. Ченбак спал чутким сном, подложив под голову седло и накрывшись халатом. Услыхав сквозь сон торопливые шаги, он мгновенно вскочил на ноги. Рука привычным движением пристегнула к поясу кинжал. В железном шлеме с клевцом в руках Ченбак встал у входа. Он сразу узнал молодого караульного:

— Что случилось, Алакет?

— Слышишь, начальник?

Алакет указал в сторону хуннского стана.

Ченбак прислушался. Донесся топот копыт, скрип колес, звон металла, приглушенные голоса. По всему полю двигались темные тени. Мелькнула мысль: «Не думают ли хунны идти ночью на приступ?»

— Прикажи нашим смельчакам выйти за вал, — как будто читая мысли собеседника, проговорил Алакет.

— Да, позови разведчиков. Пусть всё узнают. Умахет, — обратился он к динлину, стоявшему на часах у палатки, — подними воинов, пусть приготовятся к бою.

Алакет и Умахет исчезли во мраке. Через некоторое время в укреплении послышались осторожные шаги, приглушенные голоса. Иногда чуть звякали удила конской сбруи. Томительно тянулось время. Ченбак и несколько старых опытных воинов, сидя на шкурах в шатре, ждали новостей.

Наконец у входа появился Алакет. Лицо его выражало недоумение:

— Хунны поспешно уходят!

Старые воины переглянулись.

— Так ли, юноша? — спросил широкоплечий с окладистой каштановой бородой Чжигас. — Не обманула ли тебя ночная мгла или неверный свет месяца?