Pticy - Tarjei Vesaas
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он спокойно вернулся к Хеге.
- Ты все время сидела и вязала?
- Да,— ответила Хеге. О каком времени шла речь, было ясно.
- Это могло плохо кончиться.
- Почему?
- Молния ударила за изгородью,— сказал он твердо, словно произнес приговор.
- Да,— согласилась Хеге,— один удар был особенно сильный.
- Молния ударила в дерево!
- Угу,— ответила Хеге, она считала петли.
- В одну из сухих осин!
Хеге не дрогнула.
- Вот как,— уронила она.
- Ну, скажу я тебе,— рассердился он,— если и это пустяки, тогда, значит, вообще все пустяки.
- Молния любит сухие деревья,— сказала Хеге.
Сказала не думая. Просто так.
- Иди и посмотри, может, она ударила еще в какие-нибудь деревья,— прибавила она.
- Сейчас,— с готовностью согласился Маттис, это дело было ему по силам.
Выбежав из дома, он принялся оглядывать вершины деревьев. Вскоре он догадался, что Хеге перехитрила его. Просто ей не хотелось говорить о той осине, в которую ударила молния, вот она и придумала, чтобы он считал деревья. Но почему не хотелось?
Маттис вернулся в дом и объявил:
- Нет, только в это.
- Ну и хорошо,— не к месту ответила Хеге.
Случай с молнией и осиной поселил в Маттисе тревогу. Он беспокойно бродил вокруг дома и по дороге. Никак не мог разгадать эту загадку.
Он знал, что это вопрос жизни и смерти.
Но кого это касается?
От Хеге он больше ничего не добился: она не желала говорить то, что знала. Оставалось обратиться к чужим, но мысль об этом была ему неприятна. К тому же тут надо было действовать очень умно. Однако это был вопрос жизни и смерти, и если это касалось не Хеге, значит, его самого.
А чего тебе хочется? — спросило в нем что-то.
Об этом нельзя думать, сказал он себе и как обрубил: а я и не думаю!
Маттис сделал вид, что собирается к лавочнику — теперь он ходил туда чаще, чем раньше.
После великого торжества на пристани Маттис спокойно входил в лавку у всех на глазах, раньше он так смело никогда не держался. Кто знает, может, теперь он стал уважаемым человеком — законная награда за то, что он приплыл сюда с девушками.
- Может, сходить сегодня в лавку? — спросил он днем. Побрился он еще с утра.
- Тебя будто подменили,— сказала Хеге.— Сам просишься в лавку.
Пусть говорит, что хочет. Она ведь не знает, в чем дело, не знает, что это вопрос жизни и смерти.
- А деньги? — виновато спросил он и сразу будто стал меньше ростом.
Она дала денег на покупки и несколько эре для него.
- Это тебе...
- Нет, сегодня я леденцов покупать не буду, если ты их имела в виду,— перебил он ее.
- Почему? У нас с деньгами не хуже, чем всегда.
- Человек не должен думать о леденцах, когда молния ударила в дерево,— ответил Маттис, коснувшись опасной темы. Но Хеге будто и дела до этого не было.
- Одно другому не помеха,— сказала она, испугав его своим легкомыслием.
- Но ведь это гораздо важнее, чем леденцы. Неужели ты не понимаешь?
Все-таки возьми десять эре и купи себе леденцов, как обычно,— сказала Хеге, не изменившись в лице.
- Берегись! — взволнованно сказал Маттис. Он вернул ей монетку, взяв денег столько, сколько требовалось на серьезные покупки. И поспешил уйти, пока она не напугала его еще больше.
Ему нужно было одно — законный повод пройти по дороге, где он надеялся встретить кого-нибудь из ближайших соседей, тех, которые хорошо знали эти осины. Лавочник жил слишком далеко, чтобы знать, какая из осин была Хеге, а какая — Маттис. Кого из них поразила молния.
Дорога была безлюдна, в это время жители поселка были заняты работой. Маттис совсем забыл об этом. Мимо него проносились машины. Он зашел в лавку и купил все, что требовалось, спокойно и уверенно. Несколько незнакомых туристов, как всегда, покупали там печенье и лимонад.
Когда он уже собирался уходить, произошло нечто досадное. Поскольку Маттис не купил себе, как обычно, леденцов, лавочник подумал, что у него нет денег, и, зачерпнув совком немного конфет, высыпал их в кулек. Кулек этот он положил рядом с другими покупками и подмигнул Маттису.
Маттис покраснел. Ему случалось видеть, что так лавочник поступает с детьми. Маттис схватил свои покупки и оставил леденцы на прилавке.
- Бери, бери,— сказал лавочник.— А в другой раз заплатишь.
Эти слова уничтожили Маттиса. Ему, как ребенку, дают леденцы, хотя он знает о таких важных вещах, как молния, разбитое дерево и предупреждение о смерти. Он взял гостинец, буркнул «спасибо» и по привычке сунул леденец в рот. Лавочник унизил его. И самое ужасное, что он был добрый. Маттис попытался «пасти положение.
- Впрочем, что с тебя спрашивать, ты не виноват,— громко и отчетливо сказал он лавочнику.
Это подбодрило его.
- В чем не виноват? — Лавочник с удивлением взглянул на Маттиса.
- Да в том, что ты такой, какой есть! — ответил Маттис, решив, что с честью вышел из положения.
Лавочник удовлетворенно засмеялся, он уже успокоился.
- Думаю, что не виноват.
Маттис ушел.
Уже на дороге он, не удержавшись, положил в рот второй леденец, теперь у него за каждой щекой лежало по конфетке, сладость от них текла на язык. Как в давние времена.
На дороге Маттису попадались только чужие. Он прохаживался по ней, глядя пустыми глазами на грохочущие машины, и старался держаться поближе к тому месту, откуда были видны сухие осины. Рабочий день наконец кончился, и люди потянулись с лугов домой. Мимо Маттиса прошло несколько человек. Увидев одного знакомого парня, Маттис подошел к нему; для начала у него был заранее придуман вопрос.
- Что поделывал сегодня?
Начало оказалось неудачным. Усталый парень мрачно поглядел на Маттиса.
- А сам ты что поделывал? — резко спросил он и хотел пройти мимо.
Маттис дрогнул было, но в такую минуту он не разрешил себе испугаться.
- У меня к тебе важное дело,—упрямо сказал он.—А спросил я так просто, для начала.
Парень знал Маттиса и потому заговорил по-другому.
- Косил я, с покосом еще не все управились,— ответил он. И уселся на каменную тумбу, стоящую на обочине.— Давай, Маттис, выкладывай, что там у тебя, а то я устал и хочу есть.
- Даже не знаю, как об этом сказать,— важно' начал Маттис.— Быстро тут не скажешь.
- Тогда поговорим в другой раз. Идет?
Вместо ответа Маттис кивнул на сухие осины, в одну из которых ударила молния.
Парень торопился.
Если ты не можешь сразу сказать, в чем дело, лучше...
- Я же киваю,— сказал Маттис, ошеломив парня своим ответом.
- Ну и что?
- Видишь, на что я киваю?
- На лес.
- Да, но не на весь лес,— ответил Маттис, глядя прямо на осины.
- Кажется, я понял,— сказал парень и вдруг смутился.
Маттис увидел, что имеет дело с проницательным человеком.
- Значит, ты умный,— сказал он парню.— Это уже легче.
Парень и не подозревал, как высоко ценит Маттис это качество.
Теперь Маттису было важно подобрать правильные слова.
- Вон одна, вон другая, видишь? — спросил он и остался доволен собой.
- Вижу.
- А видишь, что с одной сделала молния?
- Да, это тебе не шутки,— ответил проницательный парень.
Теперь — вперед!
- А кто это?
Наконец-то Маттис задал свой вопрос, но дальше дело не пошло, парень сразу переменился.
- Не понимаю я тебя,— коротко бросил он, желая прекратить разговор.
Маттис не поддался. Парень небось все понял. Потому-то и не хочет больше говорить об этом.
- Это та, что сидит сейчас дома? — спросил Маттис, ужасаясь собственному греху. Он понимал, что сделал черное дело.
- Это ты про кого? — Вид у парня был глупый.
Маттису стало жутко. Про кого? То-то и оно-то. Ему было страшно даже подумать об этом.
- Да нет, ничего,— испуганно пробормотал он.— Ты неправильно понял, я так не думал. Она сидит дома и варит кофе, понимаешь! Сидит дома и варит кофе, как все!
Парень встал с камня, у него явно не было охоты продолжать разговор.
- Ну, мне пора,— сказал он.— Завтра опять на покос, сам знаешь.
Но искушение оказалось сильнее Маттиса: ведь разгадка была совсем близко. Он попробовал зайти с другой стороны:
- Как зовут одно дерево и как зовут другое? — спросил он.
- Не знаю,— отрезал парень, пресекая дальнейшие вопросы.
И ушел.
Маттис остался на дороге один, так ничего и не выяснив, к тому же его мучил страх из-за того, что он наговорил. Больше он не осмеливался обращаться к людям с таким вопросом.
26
В глубине души Маттис не сомневался: предупреждение касается Хеге — это ее осину поразила молния. Ведь Хеге была старше, и вообще. Он не хотел признаваться себе, что думает об этом, это думал не он, а какой-то негодяй.
- Теперь мы с тобой живем в неизвестности,— сказал он Хеге.
- Как это понимать? — За свою жизнь Хеге привыкла задавать Маттису такие вопросы.
