Чрезвычайное положение - Ричард Рив

Потом они долго еще лежали, обнявшись, и слушали последнюю часть. Музыка снова победно утверждала вторую тему. Затем под мощные звуки рояля грянул весь оркестр. Концерт кончился затихающим диалогом между солистом и оркестром. В комнате воцарилось безмолвие робеющей страсти.

— Руфь?

— Да, Энди.

— Мы совершили поступок, недостойный европейцев.

— Где-то я читала о подобном.

— Да. Я и моя белая леди совершили поступок, недостойный европейцев.

— А все-таки я тебя люблю.

— Ия тебя тоже.

— Мне нет дела ни до полиции, ни до семьи, ни до того, что подумают люди, — я только хочу быть с тобой.

— Это Южная Африка, дорогая.

— Ну и пусть.

Она тихо плакала в его объятиях. Прошло много времени, прежде чем он встал и поправил одежду.

— Хочешь еще джина? — спросил он, включая свет.

— Я и первого бокала не выпила.

— А я налью себе бренди на дорожку и пойду.

— Ты непременно должен уйти, Энди?

— Не могу же я спать здесь!

— Почему?

— С белой леди? Это было бы совсем не по-южноафрикански. — Он кисло усмехнулся.

— Куда же ты пойдешь?

— Думаю заглянуть к своей сестре Мириам. Мы не виделись два года — с тех нор, как я поссорился с ее мужем.

— 11о ведь она тебя не ждет.

— Не беспокойся, я как-нибудь устроюсь.

— Тебя не задержат?

— Все будет в ажуре.

— Но автобусы сейчас уже не ходят.

— Ничего, кто-нибудь подвезет.

— Возьми мою машину.

— А как же ты?

— Поеду в университет на автобусе.

— Когда мы теперь увидимся?

— Я буду свободна завтра с трех до четырех.

— Подождать тебя в библиотеке?

— Хорошо, Энди. Ключи в кармане моей куртки.

— Ладно.

Он проглотил бренди одним залпом и простился.

— До свидания, Энди.

— До свидания, Руфь.

Эндрю быстро сбежал по лестнице, подошел к стоянке и завел «остин». Когда он отъезжал, ему показалось, будто в машине, стоявшей на другой стороне улицы, сидит Блигенхаут.

Перевод Т. Редько

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Вторник, 29 марта 1960 года

Жилищное и промышленное строительство в Кейптауне почти полностью остановлено. Уголь, молоко и газеты доставляются нерегулярно и с опозданием. Покупатели вынуждены получать молоко непосредственно на складе. Хлеба не хватает. Число служащих в отелях и гаражах значительно сократилось. В доках Дункана скопилось множество судов. В магазинах Ланги продукты раскуплены подчистую — все до последнего мешка маиса, до последней буханки хлеба; положение с продовольствием в локации отчаянное. Свыше двух тысяч африканцев спешно возвращаются в Транскей. Как утверждают официальные источники, агитаторы якобы ходят по предприятиям и стройкам, по лавкам и домам жителей локации и угрожают суровой расправой, если они не прекратят работу.

Глава первая

Около двух часов Эндрю подъехал к дому Мириам. Свет во всех комнатах был погашен, и шторы на окнах плотно задернуты. Эндрю обрадовался, не обнаружив машины Кеннета на ее обычном месте у проволочной изгороди — ему так не хотелось нового скандала. Он поставил машину Руфи за углом и вернулся к парадному. Нажал кнопку звонка, и в памяти воскрес тот далекий вечер, когда он вот так же звонил в эту дверь. Сейчас никто не отзывается на его звонок, хотя он разносится по всему дому. Может быть, Мириам куда-нибудь ушла, но это маловероятно. Он стоял в нерешительности, не зная, что предпринять. Над бухтой плыл узенький прозрачный серп луны, окруженный косматыми облаками. Он снова нажал кнопку, и ему показалось, что на этот раз за дверью послышались шаги… Как давно это было! Тринадцать лет назад. День похорон матери. Теплый вечер, пришедший на смену ветрам и дождю. Над Столовой бухтой — желтая вангоговская луна. Пронизанные желтым светом сумерки в марте 1947 года. Воздух насыщен электричеством. Да, давно это было… Он решил позвонить еще раз. В прихожей вспыхнул свет.

— Кто там? — спросила Мириам каким-то странным голосом.

— Это я, Эндрю.

— Кто?

— Эндрю, твой брат.

— А-а… — Последовала длинная пауза, затем он услышал, как поворачивается в скважине ключ, и дверь слегка приоткрылась. — Входи, Эндрю!

— Мириам!

Он поразился происшедшей в ней перемене. Кожа на лице поблекла и сделалась прозрачной, как пергамент, под глазами набухли мешки. Теперь она казалась более хрупкой, чем прежде, и обнаруживала удивительное сходство с матерью, чего никогда раньше Эндрю не замечал.

— Да, Мириам, это я.

Она отчужденно взглянула на него и скривила губы. Потом неожиданно смягчилась и, стараясь не смотреть в его сторону, спросила:

— Что тебе здесь нужно в такой поздний час?

— Я ищу, где бы переночевать.

— А ты не можешь пойти к кому-нибудь еще?

— Я вернулся к тебе.

— Это связано с политикой?

— В какой-то степени да.

— Я так и думала.

Она тяжело опустилась на стул, не предложив ему сесть. Эндрю догадался, что в доме творится неладное. Два часа ночи, а Мириам еще не ложилась. Что-то стряслось. Что-то очень серьезное.

— Послушай, Мириам!

— Да, Эндрю.

— Что-нибудь случилось?

— Я устала.

— Извини, что я тебя побеспокоил.

— Ты тут ни при чем. В последнее время я чувствую себя совсем разбитой. Все меня угнетает, все. Что-то болит у меня вот здесь. Внутри. Глубоко под кожей.

— Из-за Кеннета?

— Нет, не из-за Кеннета. — Он знал, что она говорит неправду. — Нет, нет, с чего ты взял?

Ее слова не убедили Эндрю.

— Мириам, можно переночевать здесь? Может быть, мне придется пожить у тебя несколько дней.

Он нервно рассмеялся, но она никак не отреагировала на его смех.

— Не знаю. Право, не знаю. Зачем тебе понадобилось идти сюда?

— Ну, так случилось, что я вынужден был куда-то идти, а ты мне как-никак сестра.

— В самом деле? Ты все еще считаешь меня сестрой, хотя мы не виделись два года?

— Я не приходил сюда из-за твоего мужа.

— Из-за Кеннета?

— Да, из-за Кеннета.

— Да, из-за Кеннета, — повторила она шепотом.

— Он сейчас на работе?

— Не знаю.

— Но в конце концов ты обязана знать.

— Я не знаю, и меня это не интересует.

— Мириам, тут что-то неладное.

— Ничего неладного.

— Скажи мне, в чем дело. Может быть, я тебе помогу.

— Я сварю кофе.

Она медленно встала, держась за край стола, и, с трудом переставляя ноги, направилась к плите.

— Прости, если я разбудил тебя.

— Ты меня не разбудил. В это время я обычно еще не сплю.

— Ждешь Кеннета?

— Просто жду.

— Он плохо к тебе относится?

— Кто?

— Кеннет.

— Нет, что ты!

Эндрю обратил внимание на то, что в кухне не так чисто, как бывало прежде. Грязные чашки были сложены в мойке, календарь на стене висел косо, и на всем лежала печать неряшливости и беспорядка.

— Но ведь должна же быть какая-нибудь причина.

Мириам разливала кофе, и он не мог с уверенностью сказать, что она его слушает. Он встал, чтобы достать с верхней полки сахар и ложечки. За кофе они не обмолвились ни словом.

— Ничего, если я останусь?

— Право, не знаю.

— Мириам, ты боишься Кеннета!

— Просто боюсь.

Он вспомнил, как ушел из этого дома два года назад. Налитые кровью глаза Кеннета, и непреодолимое желание схватить его за горло и задушить, прикончить негодяя на месте. Жаль, что он тогда не сделал этого.

— Как он сейчас?

Впервые за все время она посмотрела на Эндрю в упор; губы ее дрожали.

— В доме ад, Эндрю, сущий ад. Кеннет непрерывно пьет.

— Я знаю. Два года назад, когда я ушел от вас, он только начинал.

— Да, но он пьет все сильнее и сильнее. Вместе с Джеймсом.

— Неужели?

— Они неплохо спелись.

Эндрю вспомнил, как Джеймс исподволь науськивал на него Кеннета. Дрянь! Его и сейчас жгла обида при одном воспоминании о том, как избил его брат в день смерти матери.

— Каждый день сидят в этих дешевых барах для белых. На уме у них только вино да женщины.

— А где он сейчас?

— Должен быть на работе. Он по-прежнему работает водителем автобуса.

— Я спрашиваю о Джеймсе, не о Кеннете.

— Джеймс разошелся с женой. Живет где-то около Обсерватории.

— Выдает себя за белого?

— Да.

— И по-прежнему ходит сюда?

— Почти каждый вечер. Они все время пьянствуют вместе. В барах, здесь, там, всюду. Я не могу дольше терпеть. Все это у меня в печенках сидит, Эндрю, вот здесь.

— Мне очень больно за тебя, Мириам.

Она плакала тихо, как-то устало и монотонно.

— По-настоящему всерьез это началось в июне прошлого года.