Перенос - Елена Грушковская

— Ну… — Эдик возводит глаза к потолку. — Она может, скажем, уйти куда-нибудь, не предупредив. Может сделать какую-нибудь сумасбродную вещь… Когда ей что-то захочется, она непременно должна это выполнить, чем бы это ни было чревато. Часто она при этом ни с кем не советуется, а делает, как сама хочет. Она даже за рулём стала вести себя иначе. Водит, я бы сказал, лихо. Я уже начинаю опасаться и за её жизнь, и за жизни детей, которых она отвозит в школу и из школы.

— Ну, а в повседневной жизни, в общении? — спрашивает Роберт Даниилович. И добавляет, слегка понизив голос: — В интимной жизни?

Глаза Эдика смущённо бегают.

— Как сказать… В повседневном общении тоже есть некоторые изменения. В основном она доброжелательна, но стало больше прямолинейности. Она высказывает всё, что думает, иногда не совсем приятные вещи… Своё мнение при себе она не держит. Иногда отпускает шуточки… я бы сказал, на грани.

— Обидные? — подсказывает Роберт Даниилович. — Непристойные?

— Да нет, не то чтобы непристойные… Довольно едкие. Ну, в общем, это тоже мелочь — если взять это отдельно. Но в совокупности из всех мелочей складывается довольно странная картина. Вроде бы это моя жена, и в то же время — не она. Я стараюсь принять это и привыкнуть, но временами мне становится не по себе.

— А интимный вопрос? — интересуется Роберт Даниилович.

— А это обязательно рассказывать? — смущается Эдик.

— Ну, если не хотите, не рассказывайте, я не настаиваю. Но для полноты картины этот аспект немаловажен.

Эдик, вздохнув и пошевелив бровями, говорит:

— В этом вопросе у меня претензий нет. Стало даже лучше. Интереснее, ярче. Ну, вы понимаете, в этом деле новизна только на пользу. У нас было что-то вроде второго медового месяца.

— Как вы оцениваете изменения в характере и образе жизни вашей жены? Вы считаете, они идут на пользу вашей семейной жизни, или же, наоборот, расстраивают её?

Эдик надолго задумывается.

— Трудно сказать однозначно, — наконец отвечает он. — В какие-то моменты мне кажется, что эта новая Натэлла мне нравится. В иные — она меня настораживает. Признаюсь, иногда раздражает. Она многое стала делать по-новому. Появилась непредсказуемость. Мне иногда даже интересно, — Эдик смеётся, — что она выкинет в следующий раз. Но это хорошо лишь изредка. Когда это постоянно, это утомляет. Иногда безумно хочется, чтобы она стала прежней. Но прежней она, похоже, становиться не желает. Мне трудно всё это объяснить… Я сам пока не всё понимаю до конца. Признаюсь откровенно, не все эти изменения в моей жене мне по душе.

Роберт Даниилович, сделав в воздухе пальцем подчёркивающее движение, спрашивает:

— Но есть нечто, что вас однозначно огорчает?

Эдик вздыхает.

— К сожалению, да. Наша дочь… Понимаете, если даже мне, взрослому человеку, трудно всё это понять — ну, я имею в виду суть этой операции — то как это доступно объяснить ребёнку? Мы, как могли, попытались ей всё объяснить — то, что маму перенесут в новое тело, но она по-прежнему останется мамой, и что не нужно бояться. С ней работала ваша коллега, Арабелла Викторовна, но успехов не добилась. Мне кажется, Маша не воспринимает Натэллу как свою маму, или её что-то в ней настораживает и пугает, а может быть, принять и признать маму с новой внешностью оказалось для неё труднее, чем мы думали. В общем, это пока не решённый и очень больной вопрос. Она отказывается общаться с Натэллой. Наш старший сын, Ваня, вроде бы принял Натэллу, общается с ней, но Маша отказывается наотрез.

— Операция переноса вашей жены оказалась для вашего младшего ребёнка психологической травмой, — изрекает Роберт Даниилович. — Возможно, следовало перед операцией провести более тщательную и более длительную психологическую подготовку, но ваш случай, как вы сами понимаете, был нестандартный. Перенос в совершенно чужое тело — первый случай в нашей практике, и методы психологической работы при нём, безусловно, должны отличаться от стандартной схемы. Так как до вашего случая у нас такого опыта не было, то, вполне возможно, работавший с вами психолог что-то упустил, не всё просчитал и не всё предугадал. Так часто бывает, когда что-то делают впервые.

— Но нас заверили, что было сделано уже много таких операций, и никаких подобных проблем не возникало, — возмущённо выпрямляется Эдик. — Ни о чём таком нас не предупреждали!

— Операций, действительно, проведено немало, — говорит Роберт Даниилович, — но подобная вашей была сделана впервые. На кону была жизнь вашей жены, и перед нами стоял выбор: дать ей умереть или дать ей новое тело, пусть и чужое. Мы выбрали второе. Ваша жена жива и здорова, болезнь побеждена, а нормализация вашей семейной жизни — это, несомненно, вопрос времени. Возможно, вам потребуется ещё какое-то время, но кроме этого совершенно необходимым условием является ваша работа по сближению, сплачиванию вашей семьи, а не отдалению друг от друга. Найдите общие интересы. Какое-то совместное дело. Вы должны как можно больше времени проводить вместе, общаться, а не просто проживать под одной крышей, изредка встречаясь и говоря друг другу «привет» и «пока». Словом, быть семьёй. Вашему младшему ребёнку необходимы положительные эмоции, источником которых может быть что угодно — семейный праздник, интересная поездка, совместные развлечения, какие-то приятные мелочи. Ваша задача — вытеснить отрицательные переживания положительными, обеспечить психологический комфорт и атмосферу единства и сплочённости вашей семьи. Живите полной жизнью. Делайте то, что вам нравится, не отказывайте себе в удовольствиях, но при условии, что всё это или по большей части будет делаться вами совместно. Веселитесь, наслаждайтесь и будьте вместе.

Эдик смотрит на меня.

— Может, нам съездить в Дисней-Лэнд на Новый год?

Я разбираю свои старые вещи — одежду, фотографии. Куда их девать? Одежда мне больше не впору, на фотографиях я другая — такой я больше не стану. Есть ли смысл их хранить? Нужно освободить место для нового — новых вещей и новых фотографий. Я складываю всё в старый чемодан.

В дверях спальни стоит Маша и смотрит, как я собираю старые вещи и фотографии в чемодан.

— Что, моё солнышко? — спрашиваю я. — Ты что-то хотела? Ты есть хочешь?

Она смотрит странно, такого взгляда я у неё ещё не видела — злого, ненавидящего. Я слышу от неё первый вопрос, обращённый ко мне за последнее время:

— Что ты делаешь?

— Я собираю мои старые вещи, — отвечаю я. — Они мне больше не нужны, и я хочу их выбросить.

Она подбегает к чемодану, лежащему на кровати, и тянет его за ручку.