Дальние пески - Эндрю Гарв

— Ну и?..

— А теперь допустим, что по какой-то случайности жертве стало известно, кто шантажист. Ситуация совершенно меняется в таком случае, ведь верно? Если полиция знает его личность, за ним можно установить негласное наблюдение, прослушать его разговоры по телефону, собрать другие улики, а потом — хлоп, арест и суд, так?

— Положим…

— А какой приговор ждет за шантаж?

— До семи лет.

— Ага, чувствуешь?! Если шантажист — существо абсолютно безжалостное и он узнает, что его имя жертве стало известно, он вполне может решиться на убийство, чтобы не дать сообщить в полицию и не загреметь в тюрьму.

Хм… Признаюсь, она меня озадачила, хотя ее аргументы не казались мне особенно убедительными.

— Решиться на такое? — сказал я. — Думаю, что боязни разоблачения в данном случае было бы недостаточно, чтобы толкнуть на убийство… Я согласен, что засаду здесь устроить сложно, но полицейские — неглупые парни, и шантажист должен был понимать, что, если им стало бы известно о его существовании, они рано или поздно добрались бы до него, зная его личность или нет. Единственная гарантия для шантажиста — это нежелание его жертвы обращаться в полицию вообще, в принципе, понимаешь? Так что, с моей точки зрения, утро ты потратила впустую. Твои фантазии опять завели тебя в тупик.

— А это не одни только фантазии…

Я бросил на нее недоумевающий взгляд.

— Я много успела, пока тебя не было, Джеймс… Эта идея пришла ко мне не сразу… Начинала я с другой мысли — она тебе и вовсе не понравилась бы. Я подумала: а что, если все, что сказала Фэй, следует понимать буквально, включая и то, что у нее действительно было серьезное дело в Фэйрхавене в то утро.

— Но никакого важного дела у нее не было, ты же знаешь!

— А я предположила, что оно — все-таки могло быть, и стала размышлять, какое именно… Понятно, что ветчина и чай — это не то, она могла купить продукты прямо здесь. Значит, остается одно — фотографии.

— Я их просматривал, — сказал я. — В них нет ничего такого, что…

— А я решила тем не менее взглянуть на них еще раз. Я вспомнила, что они мне попались в доме — полиция, видимо, вернула их. Я взяла ключ и принесла их… — Она открыла сумку, достала из нее желтый пакет и разложила на кровати снимки вместе с негативами.

Я снова просмотрел их. Конечно, я мог упустить что-то в негативах и скова сравнил их с фотографиями — они им полностью соответствовали. И вообще только два снимка казались мне хоть чем-то примечательными. На них можно было увидеть одну из спален дома, но больше — ничего. Может быть, для Артура они что-то значили чисто технически, но мне они ничего не говорили.

— Нет, — сказал я, — я решительно не вижу здесь ничего интересного.

— Вот в том-то и дело! — воскликнула Кэрол.

— Что ты имеешь в виду?

— Скажи мне, Джеймс, сколько кадров обычно бывает на таких вот широких пленках?

Я снова посмотрел на» фотографии.

— Бывает — восемь, — ответил я, — но в данном случае их было, вероятно, двенадцать…

— А негативов здесь только одиннадцать!

Глава 20

На мгновение мне показалось, что эта эффектная концовка получилась у нее чересчур театральной.

— Запросто может быть, что один из кадров просто не получился, вот и все, — нашел я возражение, показавшееся мне убедительным.

Кэрол покачала головой.

— Мне это тоже приходило в голову… Вообще-то так не должно было случиться. В ателье обычно возвращают клиенту все негативы, даже если какие-то из них совсем плохие, но я все-таки решила убедиться. Поэтому я и ездила в Фэйрхавен сегодня. Приемщик помнит, как приходила Фэй и, что взял он с нее за двенадцать фотографий. Так что один снимок и один негатив определенно куда-то делись.

— Поразительно! А он не помнит случайно, что на этом снимке было?

— Нет. Я его спросила, разумеется, но он представления не имеет. Он позвал молодого человека, который проявляет пленки и печатает снимки, но и он не смог ничем помочь. Через его руки проходит столько фотографий…

— Ну, так что же мы имеем?

— Думаю, что имеем мы теперь немало. Ясно, что недостающая фотография была для Фэй важна. Дело было настолько важное — и к тому же секретное, — что она специально ездила в Фэйрхавен, никому ничего не сказав. Я уверена, что это была фотография, которую сделала она сама. И кого-то еще этот снимок интересовал настолько, что он его похитил, а Фэй убил.

— То есть ты считаешь, что она сумела сфотографировать твоего мифического шантажиста?

— Мне это кажется вполне вероятным. Она могла сделать снимок в ту последнюю ночь, когда они с Артуром выходили из дома оба, — за два дня до убийства.

— Это в темноте-то?

— Она могла воспользоваться вспышкой.

— Неужели ты думаешь, — пытался иронизировать я, — что она шаталась ночью по округе, обвешанная фотоаппаратурой?

— Нет, но она могла воспользоваться яликом.

— Яликом?!

— Конечно. Помнишь использованный элемент от вспышки, что в нем нашли? А я что-то не слышала, чтобы Артур когда-нибудь снимал со вспышкой с ялика. Ни одна из фотографий, которые он нам показывал, не была так сделана.

— Все равно держу пари, что лампа осталась от Артура, — заметил я. — Зачем Фэй ее выбросила? Она сделала снимок, к чему же было менять перегоревший элемент?

— Очевидно, она надеялась сделать еще один кадр.

— Она могла надеяться сделать еще одну фотографию только в том случае, если бы у нее еще оставалась пленка. А здесь отсняты все кадры… Уж не думаешь ли ты, что шантажист стал бы ждать, пока она перезарядит камеру?

Кэрол нахмурилась. Снова и снова переводила она взгляд с одной фотографии на другую. Затем ее лицо вдруг прояснилось.

— Я все поняла!

— Что же?

— Разве не понятно? Посмотри на эти две фотографии. Они сделаны в спальне Фэй. У нее действительно осталась пленка, и она дощелкала ее у себя в комнате. Ей, видимо, не хотелось приносить в ателье недоснятую пленку, чтобы никого не удивило, отчего она так торопится ее проявить. Видишь, и это подходит к моей версии.

Это было разумно и даже умно, но все равно что-то во мне протестовало. Подобно Прокрусту Кэрол все подгоняла под свои мерки.

— Мне все-таки трудно себе все это вообразить, — заметил я. — Все предприятие кажется мне невероятным: И вообще, ведь Фэй могла лишь догадываться, что существует некий шантажист…

— У нее была почва для подозрений, — возразила Кэрол. — Конечно, она все поняла не сразу, но такая догадка могла возникнуть у нее довольно скоро. Это ведь ключ и пониманию всего — тайных прогулок Артура, его раздражительности, странного поведения. Этим объясняется, зачем он вставал на колени — чтобы спрятать деньги, разумеется, и почему кто-то посторонний бродил поблизости. К тому же ей все-таки могли попасть на глаза документы из банка…

— Что же, пожалуй… Но как могла надеяться она увидеть кого-то с ялика?

— Мне кажется, и это несложно объяснить. Фэй отметила место, где видела Артура стоящим на коленях, то есть где он оставлял деньги. Поэтому все, что ей оставалось сделать, это поставить ялик на якорь у этого места и ждать, пока кто-нибудь придет забирать деньги… Я понимаю, тебе покажется невероятным, что слабая женщина выходит на ялике одна, среди ночи, чтобы поймать шантажиста, в существовании которого она даже не уверена. Но только Фэй так волновалась за Артура, когда последний раз разговаривала со мной, что, я уверена, она пошла бы на все, чтобы выяснить истинные причины его странного поведения… Чего-чего, а решительности ей было не занимать.

— И потом, следует помнить, — продолжала Кэрол, — что для нее не составляло труда управлять яликом, залив этот она знает как свои пять пальцев, так что ей вполне могло показаться, что это гораздо легче, чем преследовать кого-то в темноте пешком. Да и безопаснее… Она могла подплыть совсем близко к берегу и сделать снимок, ничем не рискуя, она надеялась, что ей удастся получить отличную фотографию этого негодяя прямо на месте преступления. Я задумался.

— Это должно было случиться в ночь с четверга на пятницу, так ведь? А известно, когда Фэй сдала пленку в проявку и печать?

— Да, утром в пятницу, — мне сказали об этом в ателье. Она пришла прямо к открытию, настолько ей не терпелось. И это вполне естественно.

— Тогда почему она сама не проявила пленку? Я уверен, она знала, как это делается.

— Она не хотела, чтобы ее застал за этим Артур.

— Она могла ему рассказать о том, что сделала. Если твоя теория верна, то именно это она собиралась сделать, когда в субботу утром кинулась на остров к Артуру. Так почему нельзя было сказать ему сразу?

— По одной простой причине — она не могла быть уверена, что снимок получился. После всех ссор, которые между ними были, она наверняка хотела быть уверена, что действительно заполучила серьезную улику. Я бы сама на ее месте поступила так же.

Я кивнул. В ее словах был здравый смысл… Теперь версия Кэрол приобрела отчетливость и даже правдоподобие. Однако затем, когда я продолжал так и сяк вертеть ее в голове, у меня возникло новое веское возражение.