Ведьма с зелеными глазами - Анна Данилова

Эмма. Эмма Китаева. Золотой с оранжевым и зеленым орнамент на старинной фреске – вот как я воспринимал ее имя.

Она ушла, заполнив комнату ароматом своих духов и сухим постукиванием каблучков, и я некоторое время не мог поверить, что на меня свалилась такая громада счастья – возможность снова увидеть ее, слушать ее голос, дышать одним с ней воздухом. Любовь наполнила меня невиданной силой, и я сам, лично готовил варианты проектов, долгими часами чертил, рисовал, а потом переносил на экран компьютера свои фантазии.

Я ничего не знал об Эмме, но хотел знать все, поэтому нашел человека, который быстро собрал о ней информацию: кто она, с кем живет, чем занимается, все-все! И вот уже через пару дней на моем столе лежали профессионально сделанные снимки Эммы, большие цветные фотографии ее нежного лица, ее порывистых движений, ее озабоченного взгляда, улыбки…

Она была образованная молодая женщина, не успевшая стать журналисткой по воле случая, но ставшая владелицей уютного кафе «Эмма» в Кузьминках. Конечно же, я поехал туда в надежде увидеть ее, поймать ее взгляд. Я завтракал, обедал и даже ужинал там, не узнанный, сидящий в полумраке за огромной пальмой прожорливый посетитель, не сводящий взгляда с барной стойки, уверенный, что она должна появиться именно оттуда. Лишь через два дня мне повезло и я увидел ее, но не у бара, она вошла в кафе уверенной походкой, с полевыми цветами, к ней тотчас подлетела официантка и приняла из рук букет, отошла в сторону и принялась разбирать на маленькие букетики, которые потом на моих глазах ставила в прозрачных вазочках на столики с белыми скатертями.

– Эмма! – тихонько позвал я ее, когда она спустя полчаса снова появилась в зале, но уже в длинном зеленом фартуке. Волосы ее были заколоты высоко на затылке.

Она повернула голову, увидела меня, и я заметил, как она смутилась и какими-то нервными движениями словно стряхивала с фартука брызги воды, застыла передо мной.

– Вы? Что вы здесь делаете?

– Пожалуйста, присядьте! Я приехал, чтобы увидеть вас.

Вообще-то я не собирался признаваться ей в этом, хотел сказать, что просто проезжал мимо, голодный, и решил перекусить в первом попавшемся кафе. Но кто-то умный внутри меня не позволил мне совершить эту глупость.

Она присела рядом.

– Знаете, а я тоже хотела видеть вас… – Ее лицо порозовело, она улыбнулась, и я увидел ее белые зубки. Чудесная женщина, настоящая красавица!

Мгновенье счастья, переполнявшего меня, когда я услышал ее признание, было прервано появлением назойливой, как мне тогда показалось, официантки, которая с видом доверенного лица хозяйки что-то шепнула ей на ухо. Эмма кивнула головой, и та отошла.

– Я женат, но это ничего не значит, – зачем-то сказал я, и теперь уже была моя очередь краснеть.

– А я не замужем. – Она смешно сморщила свой аккуратный носик, как бы извиняясь за то, что еще свободна.

– Я хотел бы встретиться с вами.

– Ну вот поедем в Сухово, там и встретимся! – И снова эта обворожительная улыбка.

Она согласна была на свидание, понял я, и решил, что она дает мне шанс.

– Эмма, такое красивое имя. – Я подрядился произносить глупости, одну за другой.

– Ну да, Эмма Бовари… Это в честь нее меня так назвали… – И она тихонько расхохоталась. – Ладно, Борис Константинович…

– Борис! Зовите меня просто Борис! – взмолился я.

– Ну хорошо, Борис. Мне надо идти. Привезли продукты, я должна все проверить… Кстати говоря, как вам наше кафе, меню? Что-нибудь понравилось?

– Не то слово! Венгерский гуляш…

– Паприкаш, – мягко поправила она меня. – Венгерский паприкаш, этот рецепт я привезла из Венгрии.

– Очень вкусно и сытно. А еще яблоки в тесте! Великолепно!

– Я рада!

– Я позвоню вам, Эмма, когда определюсь со временем нашей поездки.

– Хорошо, я буду ждать. – Она склонила голову и замерла, словно фотографируя меня своими медовыми глазами.

Кажется, это было в другой жизни или очень давно. А ведь прошло всего несколько дней. Не могу принять, понять, осознать, что ее нет. Так не бывает. Мне подарили ее в общей сложности на несколько часов, словно для того, чтобы я понял, что такое настоящая любовь, прекрасная женщина, надежда на счастье, страсть, освещенная солнцем длинная дорога в будущее. И резко отобрали, чтобы я познал, что такое горе, страдание, настоящая, наполняющая чернотой сердце беда, разочарование, боль, тупик.

Моя любовь к Эмме разрушила во мне все построенные мною же ограничения и основы приличия по отношению к моей жене, Марине, жизнь с которой в последний год особенно тяготила меня. И только моя нерешительность и жалость, которую я к ней испытывал, не позволяли мне порвать с ней, подать на развод.

Между нами никогда не было душевной близости, понимания, того тепла, что хочет получить от женщины мужчина. Я понимал, что брак для Марины является защитой от внешнего, полного невзгод и лишений, мира, и что само понятие «брак» стало для нее, особенно в последнее время, синонимом уютной, комфортной и полной благ квартирой, которую, кстати говоря, после развода я намеревался ей оставить.

Я знал, что она воспринимает меня исключительно как своего благодетеля и защитника, человека, способного простить ей абсолютно все, даже измену. То, что она выдавала в течение нескольких месяцев своего любовника за ученика, казалось мне верхом непристойности и цинизма. Вероятно, ослепленная своим плотским счастьем с ним, она потеряла всякое ощущение реальности происходящего и считала меня полным идиотом, да к тому же еще и слепым! Однако, встретив Эмму, я уже иначе воспринимал этот ее роман с мальчиком по имени Саша, и его присутствие в жизни Марины воспринималось мною как прекрасный способ расстаться, наконец, с женой, причем бескровно.

После пикника, который положил начало нашим с Эммой нежным отношениям, мой план по соединению с ней был простым: я оставляю квартиру жене, и мы с Эммой переезжаем в мой новый, недостроенный дом в Горках.

Я так торопился рассказать Эмме об этом, что сделал это прямо там, в Сухово, между грушами и виноградом, которыми мы кормили друг друга с рук.

Сейчас-то я понимаю, что мы с ней спешили невероятно, словно откуда-то знали, что через два дня ее не станет. Хотя никакого предчувствия, волнения не было. Было одно огромное, необъятное, как летнее бездонное небо, счастье. Была любовь, было взаимное влечение, и никто не знает, как я сожалею о том, что после пикника, заехав на чашку чая к ней домой, я не посмел пойти дальше своих осторожных ласк и касаний. Что-то происходило со мной, болезненная робость, страх быть отвергнутым или высмеянным – и я пришел в себя уже в машине, с ужасом поглядывая на окна моей ласточки, понимая, что упустил такой шанс доказать ей свою любовь. С другой стороны, мое малодушие успокаивало меня, баюкало мою досаду тем, что, возможно, Эмма как раз оценит эту мою нерешительность совершенно по-другому, оденет ее в благородные одежды, сделает меня в ее глазах героем сентиментального романа, что совсем неплохо! Сегодня не смог, но есть завтра, когда я смогу позволить себе быть страстным, напористым и даже грубоватым. И Эмма станет моей!

А завтра не было. И послезавтра тоже. И не будет. И теперь я увижу Эмму только на похоронах, в гробу. Смешаюсь с толпой скорбящих, и хорошо, если есть загробная жизнь, и Эмма, глядя на меня сверху, с прозрачного облачка в прозрачных одеждах, улыбнется мне, мол, ты пришел, я рада, Боря…

…Звонок разрезал ночь, как электропилой. Я вскочил, дрожа всем телом, включил свет. Марины дома не было, она днем позвонила мне и сказала, что едет на дачу, что следовало переводить на язык самой грубой и реальной жизни: я с любовником, меня не беспокой, еда в холодильнике, а ты дурак.

Включив свет, я добрел до двери, заглянул в глазок и увидел Сашу. Серые, коротко стриженные волосы, белая курточка с капюшоном.

Шальная и опасная мысль, что теперь настала очередь Марины (исчезнуть, раствориться, улететь на небо), заставила меня похолодеть от ужаса. Я распахнул дверь.

– Что с ней? – спросил я, хватая его за безвольную руку и втаскивая в прихожую. – Она жива?

– Кто? Марина?

– Нет, дядя Петя с мыльного завода! – заорал я на него. – Она же с тобой укатила на дачу, сукин ты сын!

– Нет, я ничего не знаю про дачу.

– Чего тогда пришел?

– Поговорить, – промямлил он.

– Входи. – Я с трудом сдерживался, чтобы не врезать ему. Пригрелся, прикормился, с кем затеял игру, мальчишка?! Наверняка все, что на нем, включая трусы, куплены на мои деньги. Какая мерзость!

Кухня, вся в бело-голубых тонах, напоминала медицинский кабинет. Я достал водки, плеснул себе и Саше.

– Говори! Уж не жениться ли надумал? – Усмешка искривила мой рот.

– Это она убила Эмму Китаеву, – вдруг услышал я и на какой-то миг окаменел. Даже шею повернуть не смог.