Честь виконта - Жаклин Санд

Сердце Ивейн, вопреки внешнему впечатлению о ней, не было каменным. Она умела и любить, и сопереживать; ее собственный отец, неприспособленный к жизни, слишком мягкий для того, чтобы его существование стало ярким, вызывал у нее щемящее и глубокое чувство. Потому Ивейн без сожалений оставила его в их замке в Провансе, стоящем на скале высоко над лавандовой долиной; там отцу хорошо, там его жизнь скрашивают любимые книги и непритязательные соседи, да и с сельским священником он водит дружбу, а потому вполне счастлив. Для Ивейн же красота полей, синяя чистота горных речушек и облачная белизна ни в коей мере не могли компенсировать возможность что-то сделать на своем жизненном пути. А свершить что-то хорошее (графиня не рисковала говорить «великое») можно в первую очередь в Париже – и потому она жила здесь.

Сейчас, сидя у камина и обхватив плечи руками, глядя, как языки пламени пританцовывают на обуглившемся полене, Ивейн думала о человеке, которого сегодня встретила снова. О виконте де Моро.

Когда он возник перед нею, словно ангел ада, – запаянный в узкий жилет, будто в футляр, с закатанными рукавами рубашки, открывавшими сильные руки, и без своей щегольской трости, – он показался Ивейн совсем не таким, как на пикнике в Булонском лесу. Ах, как же он был насмешлив тогда и холоден! Поддавшись любопытству, надеясь выиграть партию, Ивейн пошла с ним прогуляться – а он оскорбил ее и унизил, хотя обещал этого не делать. Хорошо хоть, свидетелей не было, никто не слышал, как виконт де Моро отчитывает графиню де Бриан, словно ребенка. Сначала она взбесилась, а потом… обида была настолько жгучей, что, уходя, Ивейн еле сдерживала слезы. Она быстро велела слуге собираться и покинула общество, не обратившее внимания на это. И только в карете Ивейн позволила себе разрыдаться. К счастью, путь до дома был неблизок, поэтому она успела немного прийти в себя. Но потом, запершись в своей спальне, вновь плакала.

Почему он так поступил с нею? Незнакомый человек, который так нравился мадам де Жерве. Люсиль де Жерве – типичная представительница общества: кокетничает с мужчинами, как будто без их внимания и прожить невозможно. И этот заносчивый виконт… ох, как Ивейн вчера его ненавидела!

Она на мгновение поверила, что он способен ее выслушать. Остальные просто отворачивались, когда Ивейн начинала говорить о том, что ее волнует, что для нее важно. Как будто беседы о тканях и шляпках значимее, чем само существование женщин в этом мире, их повседневная жизнь! Но нет, последователей графиня не находила. А мужчины смотрели на нее снисходительно, и потому Ивейн почти отказалась от идеи донести до них истину. Виконт на несколько минут показался хорошим слушателем. А потом сказал ей такое… такое…

При воспоминании о его резкой отповеди слезы снова навернулись на глаза. Ивейн ни на мгновение не допускала, что виконт прав; но, похоже, он действительно так думал – Люсиль отзывалась о нем как о человеке прямолинейном. Однако он поторопился. Как он может судить ее, совсем не зная? Как может делать такие выводы, и дня не будучи знакомым с нею? Ивейн перебрала уже тысячи способов доказать виконту свою правоту – все-таки он сильно ее задел! – и не придумала ничего лучше, как в дальнейшем держаться от него подальше.

И тут он возникает среди ночи, несет Мари к карете на руках и вообще ведет себя как нормальный человек. Как мужчина, которого еще хоть как-то можно переносить.

От недосыпа глаза немного жгло, и Ивейн поморгала. Хватит думать о виконте де Моро, нужно поразмыслить, что же делать теперь. Мари и Жюстина, конечно же, останутся у нее, равно как и Патрик; дом велик, места на всех хватит. Мари была кузиной Ивейн со стороны матери, и хотя молодые женщины были не очень близки (мадам де Буавер не разделяла прогрессивных взглядов графини де Бриан), все же родственные узы многое значат. Скорее всего, потом Мари уедет вместе с сыном и дочерью из Парижа, чтобы справиться с чувствами и выдержать положенный траур. А пока Ивейн позаботится о них.

Ей не давало покоя то, что все время всплывала в памяти эта история с Парижским Поджигателем; насмешливый голос виконта, уверявшего, что это всего лишь розыгрыш, чья-то шутка. Случился ли пожар потому, что кто-то забыл на столе свечу, или потому, что это – злая воля неизвестного человека, решившего за что-то наказать семью де Буавер? Это сумасшествие или рок? Ивейн не знала ответа.

В конце концов она заснула прямо в кресле.

Патрик приехал рано утром, около восьми. Служанка разбудила Ивейн, и та вышла навстречу юноше. Он выглядел очень бледным, но успел переодеться в чистую одежду, которая казалась ему слегка великовата.

– Тетя Ивейн, – он так называл ее, – неужели вы не спали? – Он спрашивал об этом, но отстраненно, словно мысли его блуждали далеко.

– Я ждала вас. Вы были все время там, у особняка?

– Нет. Виконт де Моро любезно предоставил мне кров и постель и даже ссудил одеждой. – Патрик невесело усмехнулся. – Но я не мог спать долго.

– Что случилось, когда мы уехали? – осторожно спросила Ивейн.

– Мы нашли отца. – Он закусил губу и отвернулся.

Графиня не привыкла раздаривать нежности направо и налево, однако тут не удержалась и обняла Патрика.

– О боже! Мне очень жаль.

– Да. Я хотел бы увидеть маму.

– Слуга проводит вас.

Ей самой следовало одеться и позавтракать. Кусок в горло не лез, однако Ивейн все-таки одолела яблоко и ломтик хлеба, а после кликнула горничную.

– Мне нужно одеться для выезда. Живо.

– Какое платье, мадемуазель?

Ивейн задумалась.

– Зеленое, – сказала она наконец, – то, с белым кружевом.

– Мадемуазель. – Горничная присела в реверансе, хотя было видно, что она удивлена.

С зеленым платьем у Ивейн были странные отношения: оно казалось ей таким… светским. Разумеется, у нее имелся большой гардероб, как у всякой приличной наследницы рода, однако графиня не уделяла ему должного внимания. Время от времени горничная напоминала ей, что хорошо бы заказать несколько новых платьев; тогда на дом вызывалась модистка, снимавшая мерки, и через некоторое время появлялось несколько очередных ворохов шелка, лент и кружев, которые прятались затем в сундуки и шкафы, так как надевала их Ивейн крайне редко. Разве что туда, где немыслимо появиться без настоящего бального платья.

Зеленое же платье было не бальным, но все же очень элегантным и делало Ивейн похожей на одну из тех женщин, которых она терпеть не могла, – самодовольных красоток, бабочек-однодневок. Чтобы подчеркнуть свою непохожесть на них, обычно графиня носила другую одежду – строгую и неярких тонов, что выделяло ее среди молодежи и любительниц увеселений. Ее жизненная цель – не бесконечное кружение на балах, а просвещение. Если на тебе небесно-голубое, или сиреневое, или желтое платье, никто не воспримет тебя всерьез, тебя посчитают легкомысленной, тебе предложат танец, а не разговор. Этого виконт де Моро не понимал. В этом он был неправ.