Ищите девочку - Алексей Макеев

Как ни странно, ничего он там себе не сломал. Пятки встретили откос, пробороздили глину. Он свалился в груду перегнившего бытового месива и даже не выронил автомат. Проделал кувырок, пытался встать на ноги… Туман застилал глаза. Рычание приближалось – несогласный с такой бесславной охотой, пес катился в овраг. Где-то далеко трещали кусты, раздавался крик – Варюша, одурев от страха, чесала, не видя дороги. Собака тоже окунулась в туман. А аромат перепревших отбросов, похоже, сбил ее с толку. Запах жертвы растворился. Максимов пятился, загремел какой-то консервной банкой. Собака припадочно залаяла. Прыгнула! Он поднялся, махнул прикладом. Псина увидела его! Зарычала, обнажив кривые клыки… Но крики на обрыве раздались как нельзя кстати. Хотя и как сказать, эти люди похлеще иных собак… Собака растерялась, не зная, на кого бросаться. Подняла морду, залаяла. Максимов пятился…

Вряд ли зэки поняли, что происходит внизу. Но огонь открыли ураганный – из автомата и двух берданок. Не привыкать им мочить собак – особый кайф в этом находят. Максимов развернулся, побежал. Подбитая собака захлебнулась рычанием, жалобно заскулила. В графе «Причина смерти» можно смело написать: «Дура».

Он бежал по оврагу, обливаясь потом. От бандитов он уйдет, кто бы сомневался? Но где противная девчонка? Он успел привязаться к этому смышленому, непредсказуемому существу. «Кролик… – бормотал Максимов, – куда ты делась? А ну вылазь…»

Девчонки не было! Хорошо ударило по мозгам – совсем забыла и про Максимова, и про то, где находится. Чесанула, заблудилась… Он выбрался из оврага, скрипя зубами, напротив треугольной дачки, крытой драным рубероидом. Заставил себя остановиться, прислушаться. Сквозь порывы ветра доносились крики. Бандиты перекликались. Звук по ветру обманчив: сколько до них – двадцать метров? Сто? «Не бойся, если ты один, – философски изрекала Екатерина. – Бойся, если ты ноль». Он рванул в ближайший переулок, отчаянно надеясь найти Варюшу раньше, чем это сделают бандиты. Ведь не может ей безостановочно везти…

Он плутал по закоулкам, пока окончательно не заблудился. Хмарь, туман, куда идти? Птицы на юг не летят… Какое-то металлическое поскрипывание за углом. Ноги вынесли к деревянному колодцу, рядом с которым, к неописуемому изумлению, он увидел живого человека!

Встал, остолбенев, проморгался. Натуральный живой человек – пожилой дядька в заурядной народной телогрейке – крутил скрипучий барабан, поднимая на поверхность ведро с водой! На земле – коромысло и два пустых ведра.

Он не слышал, как сзади к нему подкрался Максимов. И выстрелов в непосредственной близости не слышал. «Глухой», – догадался сыщик. Что и подтвердилось, когда он положил руку человеку на плечо. Тот подпрыгнул! Выпустил барабан, который завертелся как сумасшедший, и бросил ведро с водой обратно в колодец. Испуганно обернулся. Дачник-отшельник? Лет под семьдесят, на вид вполне крепкий, глаза навыкате и, похоже, с вечера принял – душевный такой выхлоп изо рта…

– Мужик, ну ты даешь. Обитаешь в этой тьмутаракани? – на всякий случай поинтересовался Максимов.

Дачник не ответил. Отступил, забыв про свои ведра, выставил заскорузлые руки, как будто защищаясь.

– Ясненько с тобой, – проворчал Максимов. – Глухня полная. И говорить не умеешь. И вопросы задавать тебе бессмысленно, верно?

Мужик непонимающе хлопал глазами. Не притворялся он глухим. И с мозгами у него, должно быть, не вполне о-кей – иначе не сидел бы в эту пакостную пору на даче.

«А не ему ли принадлежало милейшее создание, павшее в овраге?» – просочилась интересная мысль. Тогда понятно, почему не боится жить товарищ в этой глуши.

– Послушай, любезный, сгинь куда-нибудь, – по-доброму посоветовал Максимов. – Сейчас прибегут лихие люди, а им случайные свидетели, даже глухие, немые и чудаковатые, совершенно ни к чему.

Лихие люди, по всей видимости, уже подбирались к колодцу. Затылок нестерпимо жгло. Глухой дачник продолжал испуганно таращиться. Он схватил его за шиворот и без лишних формальностей потащил в ближайшие кусты, теснящиеся за грязно-зеленой трансформаторной будкой. Бесцеремонно загрузил перепуганного товарища в хитросплетения ветвей, а чтобы сразу не вылез, отшвырнул подальше и выразительно погрозил кулаком: дескать, встанешь – убью.

Он выбрался из кустов, поводя во все стороны автоматом, и припустил в ближайший проулок…

Этот странный бег по пересеченной местности напоминал черепашьи гонки. Спустя недолгое время, шатаясь, как маятник, с гордо опущенной головой, он выбрался на окольцованный дачными участками пустырь, призванный, очевидно, служить центральной площадью садового общества. Разрезанный пополам вагончик путеизмерителя, приспособленный под правление – чахлые клумбы в шинах от «КамАЗа», доска объявлений, на которой колышутся какие-то лохмотья. Напротив правления – приземистый магазинчик. Ставни закрыты изнутри, увесистая дверь на перекрещенных скобах. В стороне, за двумя заскорузлыми осинами, – несуразная конструкция из бруса и досок – то ли голубятня, то ли сеновал, то ли тренировочная пожарная вышка, то ли большой скворечник. Четыре бревенчатые опоры и лестница сомнительной прочности, ведущая во чрево сооружения.

Принимать обдуманные решения Максимов уже не мог. Усталость взывала к покою. Он пошел к «голубятне», вскарабкался наверх. Какое ни есть, а укрытие от дождя…

И только взгромоздившись на скрипучий, шаткий настил, он оценил по-настоящему меру своей усталости. Рухнул на сырую, сопревшую солому, клочками которой была завалена «голубятня». Напряжение в позвоночнике отпустило. Он оттолкнул смертельно надоевший «АКС» (не сбежит), замер. Три минуты покоя…

По прошествии трех минут его нешуточно затрясло от холода. Мокрый насквозь, облепленный грязью, а на дворе осень, и в горле уже противно першило, а из носа текли сопли… Он сделал несколько упражнений, призванных отодвинуть летальный исход, отыскал в сырых бревнах широкую горизонтальную щель и оценил обстановку. Тихо в ареале. В щель неплохо просматривалась центральная «площадь» поселка и окружающие пустырь дома. Дождик, кажется, пошел на спад…

Назначение этой «голубиной» конструкции оставалось загадкой, но применяли эту штуку активно: пустые водочные и пивные бутылки, пара использованных презервативов… Чуток согревшись, Максимов опустился на колени, извлек из автомата магазин и выбил по одному оставшиеся патроны. Разложил их в ряд, задумчиво покатал пальцами. Девять узеньких, остроконечных патронов калибра 5,45, обладающих хорошей пробивной способностью и убойной силой. Десятый патрон – в стволе. Центр тяжести у пуль смещен назад. Попадая в тело человека, такая дура теряет устойчивость и начинает кувыркаться, полностью отдавая энергию и нанося тяжелые рваные раны. Бережливый он сегодня… Вторично пересчитав патроны (больше не стало), он вставил их обратно в магазин, магазин воткнул в гнездо, установил переводчик огня на стрельбу одиночными и откинул сварную рамку приклада. Так удобнее… Опять сидел на коленях, тупо разглядывая индивидуальное стрелковое оружие, совершенно не нужное и вопиющее в мирной жизни. Хозяин автомата мертв двое суток. Лежит себе в морге при полковой больнице. Мать оповещена, выплакала все слезы и собирается в дорогу за телом сына. Отец с сухими глазами сидит у окна, проклинает государство. Девушка плачет. А ублюдки на свободе, куролесят и не остановятся перед новыми жертвами…

Он стянул с себя ботинки, превратившиеся в куски грязи. Закатав штанину, осмотрел укус. Кровь уже свернулась, запеклась. Прокусило чудище, возможно, до кости, но терпеть можно. А если гадина не страдает бешенством – то и вовсе хорошо. На всякий случай он оторвал от рубашки подол, замотал рану, предварительно повозив по ней слюнями. Сделал слабую попытку очистить ботинки. Грязь присохла, словно доброкачественный цемент. Свежая очищалась, а та, что ночная и вечерняя, решительно не желала. Оставив тщетные попытки, он обулся. Эти качественные итальянские бутсы теперь заслуживали только одного – мусорного контейнера. Со всеми почестями и словами благодарности.

Порыв ветра за бортом донес мужские голоса. Максимов насторожился. Приник к щели и машинально подтянул к себе оружие.

Подобно тому, как в Париже от площади Звезды лучами расходятся прямые проспекты, в здешнем поселении все проулки вели от пустыря. Из одного такого «коридора» и стали выбредать люди. Максимов чуть не засмеялся – довели они с Варюшей подонков…

Первым волокся Мазай с невыразимо злой, окровавленной физиономией. Как-то кривовато волокся, боком. То ли ключицу выбил, падая с крыльца Демидыча, то ли плечо зашиб. Автомат тащился по земле, рукояткой в грязи. За ним ковылял Лупатый с «тозовкой» – смертельно бледный, продрогший. За живот держался. Этому досталось еще больше. Сперва Варюша чуть достоинства не лишила, затем на пень с сюрпризом напоролся, чуть не проведя собственное вскрытие, да еще и мордой по песку бороздил… Третьим вылупился Цапля – согнутый вопросительным знаком, подволакивал ногу. Этот тип, похоже, и кувыркался на разбросанных Варюшей горошинах. Держался за отбитый бок, пугливо ерзал глазами по сторонам. Отметина от капусты сорта «Подарок» цвела на физиономии махровым цветом, разбив зэку хрящи и обратив небритый анфас в забавную пародию на человеческое лицо. Смыть кровь, разбавленную соплями, в голову не приходило, да и некогда. Сама отвалится.