Ракета - Петр Семилетов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И сердечко ее стало камушком.
13
В тот день все отметили чрезвычайную бледность Храмова. И как будто лицом изменился. Вот что с человеком болезнь делает. Но шагал он бодро. Даже моложаво.
— В нем открылось третье дыхание. Такое бывает, — сказал Снегур одному знакомому. Знакомый сидел за столом, нога за ногу.
— Да, — кивнул знакомый. И они замолчали.
Утром Храмова видели во многих местах. Был у Снегура. Был слишком говорлив. Протянул Снегуру пакет в коричневой обертке. Пояснил:
— Это рукопись, мне передала ее моя сиделка, Надежда Бармалеева. Она, оказывается, писательница! Я ознакомился и вот — рекомендую к печати. За качество прозы ручаюсь. Ну и все такое прочее.
Снегур принял пакет, сорвал бумагу, протрещал уголками страниц. Сказал:
— Я почитаю.
— Почитай-почитай. Тебе понравится.
И ушел. Стал бродить по застывшим от мороза, скрипучим улицам. Кажется, его узнавали. И наверное думали — вот он, сам Храмов пошел. Наверное, видели его фотографию в газете.
Он нарочно не кутал лицо в шарф, не натягивал капюшон куртки. А другие кутались. И от каждого лица мерно исходили струи пара, при каждом дыхании. Похоже на инопланетную атмосферу.
Люди шагали быстро, сгорбив плечи. В носах у людей кристально замерзло. Лопались вдоль губы. Глаза остро слезились, часто моргали. Пальцы деревенели в перчатках. Надо носить рукавицы.
День прошел.
Зима давила сумерками. Мороз говорил — ха! Люди закрывали рты и молчали. Иначе холод обжигал внутри. В три над городом повисела ракета. Повисела-повисела огненным светом за тучами, тусклым шаром, и унеслась туда, где нет этого неба с насморком. В городе освободилось много квартир, на которые уже претендовали нуждающиеся в жилье. Многие из них были строители, приехали строить Бздов, делать его еще больше и краше. Им было до соплей обидно, что строят они город, а сами квартирами в нем не обзавелись.
Снегур уже вернулся домой и сидел в кресле-качалке возле горящего камина. Он любил тепло. Он держал в руках переданную ему Храмовым рукопись. Над спинкой кресла была видна лысина, окруженная волосами — как серый грязный облетающий одуванчик на обочине.
Проплыла жена Снегура, Лена. Она была молодая. Лена следила за своим весом. По квартире она перемещалась, обхватив руками и ногами воздушный шарик и отталкиваясь от стен. Если вместо парения между полом и потолком шарик начинал опускаться, Лена резко садилась на диету. И снова начинала парить в воздухе.
— Умоляю, только не выходи на балкон! — просил Снегур. Он боялся, что ее унесет ветром.
14
И Хробаков пришел вовремя. Аня чуть опоздала, на пять минут. Они встретились возле театра. Оперного, где рядом каменные кони встали на дыбы. Старые каменные кони.
От театра пошли в киноклуб, который, по словам Хробакова, был настоящий. По дороге почти не говорили. Но Хробаков спросил странное — сколько будет два плюс два? И настаивал на ответе. Четыре. Правильно.
Угол улиц, две — как клюв клёста, перехлёстом. И дома, приземистые печенеги. Вековой кирпич, потемневший от дождя. Подворотня, внутренний двор, стоят не то кареты, не то лимузины — средства передвижения богатых людей.
Парадное, стеклянная дверь. Хробаков предупредительно пропускает Аню вперед. Гардероб, сдавайте пальто, не кладите шапки в рукава — могут выпасть. Номерок из того металла, как ложки в столовых. В прежнее время. И номер 14 — красным вдавленный. Поднялись по лестнице. На второй этаж. Широкая дверь, как спина.
В зале был приглушенный свет. Пол устлан черным, крадущим звук материалом. Если запрокинуть голову, видно осветительные приборы на шарнирах. За ними темнота.
В углу стул с какими-то бумагами.
Напротив экрана на ярусных деревянных помостах стоят лавки, еще пахнущие свежим деревом. Светлые. Люди уже собираются. Некоторые из молодых сидят в проходе. Пришла студентка второго курса и легла на пол. Ноги свела в коленях, достала карманный телефон, тот вспыхнул подсветкой.
Появился человек, высокий, с мягкими манерами, несколько крысиным лицом. Свитер навыпуск, довольно короткий. Темные джинсы. Ботинки в каплях белой краски. Тридцать шесть или пятьдесят четыре года. Почти принюхиваясь, он взглядом окинул присутствующих. И прошел к стулу в углу. Аня спросила у Хробакова:
— Кто это?
— Ведущий. Киновед.
Киновед взял бумаги и плавными движениями выплыл на середину. Начал говорить, играя руками в воздухе. Нарочито спокойно. У него были бледные руки и пальцы с длинными нестриженными ногтями. У него была прическа с претензией на богему. До плеч, но аккуратно. Он немного щурил глаза, когда смотрел на задние ряды. Говорил вкрадчиво, делал ощутимые паузы — как юморист, ждущий определенной реакции от сказанного.
— Я приветствую вас в студии исследований современного кинематографа. Для тех, кто здесь впервые, я представлюсь, меня зовут Сидор Михайлович Сорока. Кто сегодня в первый раз, поднимите пожалуйста руки.
Подняло человек восемь, а всего набилось около тридцати. Сорока привстал на цыпочках, считая глазами. Потом опустил взгляд в бумаги. Оторвался. Пауза. Углубился в себя. Затем прозвучало:
— Те кто принесли фотографии на абонемент, пожалуйста… Я сейчас подойду и возьму.
— Абонемент? — спросила Аня у Хробакова.
— Да, — сказал он, неотрывно глядя на Сороку. Полез в карман, достал фотокарточку. Киновед замедленно протянул руку, взял карточку:
— Спасибо. Вы подписали?
— Да, на обратной стороне.
— Спасибо. Так, кто еще? Вы? — он обратился к следующему ряду. Аня старалась не смотреть на киноведа. Она ведь не принесла фотографию. Но киновед всем улыбался.
Затем Сорока стал говорить о сюрреализме и неоурбанизме. Он ходил, глядел на зрителей и плавно сопровождал речь жестами. На его левом ботинке была белая краска. Продолжая свою речь, Сорока достал из кармана большое грузило на леске и стал раскручивать его над головой, не прерывая монолог. Леска свистела. Вдруг что-то перекрутилось. Леска обвилась вокруг головы Сороки и грузило ударило в рот. Сорока выплюнул в руку красные зубы.
— Сальвадор Дали, — сказал он, — выбил себе зуб и подарил своей жене Гале. Не Галя, а Гала.
Его подбородок был в крови. И он снова стал раскручивать грузило. Два человека из первого ряда встали и пошли к выходу. Сорока бросил грузило в них и попал в спину. Спина повернулась и лицо у спины было искажено. Ушибленный человек быстрыми шагами оказался возле Сороки и с размаху дал тому кулаком в скулу. Сорока упал, но сделал рукой упор в пол. И пнул того, ушибленного. Ботинком по икре.
