Снежные волки - Александр Больных

Однако повеление короля направить в Анталанандур остатки Северного легиона не было выполнено. Командир Легиона Скъельд спросил: за что мы должны умирать? На что нам неведомые южные края, где, говорят, земля горит под ногами? И весь Атинъярхан восстал. Южанам припомнили все, начиная с походов армий Кариаппы. Уцелели из них немногие. После этого Торедд и окружающие его острова отпали от Анталанандура. Скъельд короновался и назвал свое государство Тъерквингом — Северным Краем на местном наречии. Взбешенный Агастья, забыв про юг, направил в Торедд несколько карательных отрядов, но все они были разгромлены, и король почел за благо помириться с бунтовщиками, тем более, что отряды северян начали высаживаться на берегах Анталанандура. Агастья признал Скъельда королем, но в хрониках это имя сопровождалось эпитетом «Кровавый».

Однако Скъельдинги были воинственны и свирепы. По чьему-то наущению они начали постоянно разорять берега Анталанандура. Король Додиаппа Светозарный был вынужден построить Великую стену, протянувшуюся по всему берегу Холодного моря. Снова наступила недолгая передышка. Так война пришла на землю самого Анталанандура, начавшись где-то далеко…

Принявший скипетр правителя Тъерквинга Когг Четвертый Безумный собрал громадную армию, на множестве кораблей проплыл вдоль восточных берегов Анталанандура и высадился возле злосчастной Кхатты. Ведь там уже стены не было… Он сжег Кхатту, перебил всех жителей и двинулся прямо на Джайнангалу. Король Вираджай Золотой вышел ему навстречу, под стенами столицы разыгралась самая жуткая, самая кровавая из битв. Воины Анталанандура сражались отчаянно, так как сейчас они уже защищали свои дома, своих жен и детей. Но северяне были искуснее в бою, они были свирепы и безжалостны. Армия Вираджая была разгромлена. Но наступил вечер, и Когг не рискнул в потемках вступать в столицу поверженного врага, отложив это на утро. Вираджай кинулся к Бездонному провалу. Загнав насмерть трех коней, он прискакал к единственной сохранившейся шахте и бросился в нее. Те немногие, кто уцелел, рассказывают страшное. Будто сама земля вздыбилась, потоки мутной воды и горячей лавы, смешанной с грязью, хлынули наружу. Вираджай пропал. А на месте копей возникло теперь уже Большое Болото, ибо за одну ночь оно достигло поля битвы, похоронив под собой мертвых и раненых. Лишь жалкие остатки армии Когга спаслись из-под стен Джайнангалы Стобашенной. Но и саму Джайнангалу проглотило болото. Вираджай не отдал столицу захватчикам, погубив ее.

После этой войны Анталанандур лежал в руинах, но и Тъерквингу пришлось худо. На его берегах появились новые враги — морские племена, которые много позже превратились в народ Тан-Хореза. Они начали грабить северные города, так как пошел слух, что Когг вывез все богатства Анталанандура к себе. Однако старая вражда не утихала. Кое-как справившись с пиратами, король Глаудрут Свирепый высадился с армией прямо в том месте, где северный тракт выходил к Холодному морю, прорвал Великую Стену, разбил армию последнего короля Анталанандура Манданны Великолепного и двинулся на юг. Манданна успел бежать…

Когда армия Глаудрута подошла к Черным горам, ее встретило войско, собранное Манданной в Приозерном крае. Разыгралась последняя битва. Снова армия Манданны была разбита, на сей раз король погиб. Но и армия Глаудрута была практически уничтожена. Остатки ее бежали на север.

Наместник Приозерного края объявил, что теперь он не зависит от Анталанандура, и тоже короновался. Никто этого решения не оспаривал, однако на всякий случай Лост закрыл границы своих владений, сказав, что Найклост уцелел именно потому, что отгородился горами от остального мира. От Анталанандура остались только несколько городов, сообщение между которыми почти прервалось. Постепенно забылся старый язык, старые обычаи… Обезлюдевший Тъерквинг медленно, но верно превращался в ледяную пустыню. Только Найклост процветал, если такое существование можно назвать процветанием…

8. И СНОВА ГРИФОН

Утро было таким же хмурым, грязным и липким, как болото вокруг островка. Кстати, островок оказался довольно необычным. Гладкая пепельно-серая земля была такой плотной, что даже кованые железом тяжелые сапоги не оставляли на ней ни малейшего следа. Он был не столь велик, как показалось вчера измученным путникам, — не более тысячи локтей в поперечнике — и имел почти правильную круглую форму, словно бы в болоте утонул шлем неведомого великана. Как гребень шлема, из трясины выныривали остатки толстой крепостной стены, поднимались на вершину островка и бесследно пропадали, как обрезанные ножом. Там же, на вершине, стояла огромная статуя. Красный гранит, когда-то отполированный до зеркального блеска, теперь был изглодан ядовитыми болотными испарениями, покрылся крошечными язвами и оспинами. Болото одолело камень. Постамент был выщерблен ударами молотов, точно кто-то в безумном гневе пытался разбить статую, но сил не хватило.

Воин в диковинных доспехах смотрел на север, подняв меч. На суровом и властном лице не было заметно решимости, скорее затаенный испуг. Скульптор не пощадил изображенного.

Путники долго смотрели на статую. Наконец Чани, который почти пришел в себя, глухо спросил:

— Кто это?

— Король Вираджай Золотой, — ответила Рюби.

— Да, конечно, — невпопад, видимо, отвечая собственным мыслям, сказал Чани.

Скрестив руки на груди, он долго еще смотрел на статую. Хани, стоявшему поодаль, вдруг померещилось, что у него начинает двоиться в глазах, что он видит ожившую копию статуи, особенно после того, как Чани поднял правую руку точно таким же жестом. Как? Почему? В том, что великие короли Анталанандура не имеют никакого отношения к брату, Хани был совершенно уверен. Откуда же такое сходство? Приглядевшись, Хани уловил и различия — все-таки черты лица короля были несколько иными. Но мало ли как потомок может отличаться от предка… Словом, тут была еще одна загадка, одна из многих в этом путешествии.

Все последовавшее потом развивалось так стремительно, что человеческий глаз не в силах был уследить за происходящим. Чани произнес несколько слов на незнакомом языке, может, он прочитал почти совсем стершуюся надпись на постаменте статуи. Тотчас из густой чернильной тени, прилепившейся к основанию стены, вылетела тускло блеснувшая серебряная молния. Или нет. Не молния, а непонятная серо-серебристая вспышка. Она ударила в грудь Чани, как копье, опрокинула навзничь, и он покатился по земле. Если бы не Рюби, подхватившая его, Чани так и кувыркался бы по пологому склону до самого болота и дальше. Когда он, ошалело тряся головой, сконфуженный и злой, поднялся, то увидел исполинскую змею, свернувшуюся тугими кольцами у подножия постамента. Ее треугольная голова с угрожающе поблескивающими глазами медленно раскачивалась, словно змея выбирала — на кого броситься.