Героин - Михаил Маковецкий

— Ты не сможешь меня разозлить, даже если очень захочешь.

— Потому что ты ко мне относишься как чурка. Я для тебя не человек. Существо, предназначенное для доставления удовольствия и рождения детей. Это существо положено хранить в сухом прохладном месте, чтобы товарный вид не потеряло. И игрушки покупать, чтобы существо не скучало и не капризничало. Как такое существо может разозлить своего хозяина? Да никак.

— Во-первых, это не правда. А во-вторых, это то, что есть. Тебе придется с этим смириться.

— Саранча, Лысого привезли, — прервал его воспоминания Ахмед, — может в больницу поедем?

— Всей толпой на ночь глядя пришли, — констатировала Антонина. Она начала улыбаться разбитыми губами, но поморщилась от боли. Братки между собой не поделили, а у бедной девушки сотрясение мозга и два ребра сломано.

— Антонина, ты меня за чужое приговариваешь, не по понятиям это, — осипшим голосом сказал Лысый.

— Тоня, послушай меня внимательно. Ты мне скажешь, обычными человеческими словами, кто тебя избил. Я тебе клянусь тебе, я сделаю с ними только то, что ты разрешишь.

— Миша, они на меня набросились в подъезде, повалили на пол и стали избивать ногами. Потом сняли сережки, забрали сумки и ушли. И еще сказали, что если я обращусь в милицию, они мою Люду на общак пустят. Мне страшно, Миша. Где Люда?

— Я ее вместе с твоей мамой к себе забрал, успокойся.

— Они ее там не найдут? Ко мне приходил сам пожилой следователь снимать показания, хотя я никуда не обращалась.

— Баба она баба и есть, — не сдержался Лысый. Перспектива того, что мелкая уличная шпана полезет в дом одного из двух уголовных авторитетов, контролирующих весь город, да еще для того, чтобы изнасиловать ребенка его подруги… Такая перспектива была мало вероятной.

— Да вы садитесь, чего вы стоите. В последнее время Хомяк почему-то проникся ко мне трогательной заботой и натаскал мне сюда море еды. Одной мне это все равно не съесть. Она начала доставать из тумбочки продукты, но вдруг сморщилась от резкой боли.

— Тихо ты, господи, — остановил ее Саранча. Лысый и кто-то из охраны Саранчи быстро придвинули стол и начали раскладывать продукты.

— Вот черт, все по новой. Опять голова болеть будет несколько месяцев, а из-за сломанных ребер и повернуться страшно. Мишка, как ты меня в постели крутить будешь? Из-за сломанных ребер у меня сильнейшие боли, если повернусь неудачно, — шепнула она на ухо Саранче, когда он помогал ей подняться. И слушай, пригласи соседок, они милые тетки, неудобно как-то.

— Ты хозяйка, ты и приглашай.

— Девочки, прошу к нашему шалашу. Здесь и мальчики, и продукты. Рекомендую.

Когда Антонину привезли в больницу, ее положили в отдельную палату.

— Или меня сейчас переведут в общую палату, или я пойду домой, — сказала Антонина, глядя прямо в глаза желтого от ярости Саранче, — только не надо спорить со мной, я себя очень плохо чувствую.

— Кто?

— Что «кто»? — Антонина Федоровна, вы знаете тех людей, которые на вас напали? — мягко спросил у нее Ахмед. Антонина свесила голову с кровати и вырвала в стоящий перед ней тазик.

— Миша, уходи отсюда. Ты не должен видеть меня в таком виде. За Людой присмотри, я прошу тебя, мама совсем себя плохо чувствует. И проследи, насколько это возможно, чтобы ларек не растащили. Мне сейчас только этого не хватало.

— Мобильник оставить? Она молча утвердительно кивнула головой. Ее вновь сильно тошнило. До этого брать у Саранчи мобильный телефон она категорически отказывалась.

— Пошли, Саранча, — сказал ему Ахмед по-узбекски, — Ты ей ничем не поможешь, а она будет чувствовать себя неловко. Сейчас все под контролем, она получит все, что нужно. В ее палату я положу только наших. Не дергай ее. День, два, мы их найдем. В крайнем случае, пожилой следователь их вычислит. Он весь город как свои пять пальцев знает, не мне тебе рассказывать. Куда они денутся.

— Опять вы на нерусском языке обо мне болтаете?

— Тоня, успокойся, Люду с твоей мамой я привезу к себе. Лечись спокойно, все будет хорошо.

— А если они сюда придут?

— Они не придут, к сожалению. Понимают, что в этом случае мы их туалет спустим. По частям. Ты не думай об этом, а лучше попробуй поспать.

— Антонина Федоровна, да успокойтесь вы, — широко улыбаясь, сказал Ахмед. Из-под его распахнутого узбекского халата виднелся компактный израильский автомат «Узи», — все будет хорошо, вот увидите. Соседки по палате аккуратно делали вид, что не замечают ни Ахмеда, ни его автомата.

— Здравствуйте, Антонина Федоровна, как вы себя чувствуйте? — войдя в палату, пожилой следователь аккуратно поставил в бутылку букет гвоздик, — Сегодня вы уже прекрасно выглядите.

— Если мне родная милиция устраивает ночные допросы, то как вы обращаетесь с заключенными?

— Ох, Антонина Федоровна, по-разному мы обращаемся с ними, ох по-разному. Гражданин Провоторов, если мне память не изменяет, девять лет под нашим присмотром находился, он соврать не даст. К молодым людям, которые, прямо скажем, не подумав, совершили на вас разбойное нападение и ныне пребывают в камере предварительного заключения, боюсь, мы отнесемся плохо. Вы мне только скажите, сережки, которые я вам сейчас покажу, ваши или не ваши, и на этом я больше беспокоить вас не буду. Договорились?

Услышав слова пожилого следователя, Хомяк облегченно вздохнул.

— А граждане Хомяков и Провоторов вас тоже навестили? Как это мило с их стороны. Ну да может пусть они домой пойдут, как вы думайте, Антонина Федоровна? А то время сейчас позднее, еще на хулиганов, не приведи господи, нарвутся.

— Выйдем, — не выдержал Саранча.

— Выйдем, — охотно согласился пожилой следователь.

— Взял? — переспросил Саранча, когда они вышли из палаты.

— Куда ж они, голубчики, денутся. Сережки продавать на рынок понесли. На барыге сэкономить решили, как дети малые, честное слово.

— Мне отдашь?

— Нет, конечно. Весь город говорит, что твою подругу в подъезде ногами били. Я их взял, а потом тебе отдал? Как же я потом на улицу выйду. Судить их будут за разбойное нападение.

— Кто такие? — Два отъеханных малолетки. Не с кем не связаны, да таких и не взял бы к себе никто. Раздавили пузырь, захотели другой, денег нет. Зашли в соседний дом и навалились на первую попавшуюся женщину с сумками. Она тебе, между прочим, коньяк несла.

— Почему именно на нее?

— Случайность, говорю тебе. У тебя все люди заняты, охрану к своей подруге приставить нет возможности — вот результат.

— Она запретила.

— Запрещать она тебе в постели будет. Это ее святое женское право. А о приставленной к ней охране ей и знать не нужно, ее мозги другим должны быть заняты. Ты что, этого сам не понимал?

— Но она запретила приставлять к себе охрану.

— Саранча, ты, случаем, не пьяный? Что ты несешь?

— Где же ты раньше был, почему раньше не сказал? Ты же начальник моей службы безопасности.

— Да мне в голову не пришло, что ты свою родную бабу без охраны можешь даже в туалет пустить! Игрушки всякие, в ларьке она продолжила работать, в своей конуре продолжила жить, все понять могу. Женщина нравиться, ее капризы выполнять приятно. Но без охраны ее оставить? Всему граница должна быть.

— Ладно, все, закрыто это дело, проехали. Ахмед, скажи Хомяку и Лысому, пусть сваливают. Но если еще раз ей сосулька упадет на голову посреди лета… Ну, в общем, ты найдешь, что им сказать.

Доза 2

— Давайте закончим с этим делом, — в голосе Олигарха явно звучало раздражения, — Ноготь, доложи внятно, что там произошло. Наехали люди Саранчи на бригаду Хомяка или просто братаны телку не поделили?

— И не то, и не то, — сообщил Ноготь.

— А что? — Олигарх явно начинал терять терпение, — Развей туман и закончим с этим.

— Начну с начала. Пришел Ахмед к Хомяку и говорит…

— Кто такой Ахмед?

— Да черт у них разберет, кто за что там отвечает. Бардак у них, чурки, одним словом. Ахмед этот все время при Саранче состоит. Вроде охранник, а вроде и иногда явно не в свои дела лезет.

— Ну ладно. Пришел Ахмед к Хомяку и говорит. Дальше что?

— Слушай, говорит, есть тут у тебя на твоем участке одна телочка, зовут Антонина…

— Ага, так значит, все-таки бабу не подели. И я должен думать, будет у меня с Саранчой из-за этого война или нет. Где Хомяк? Я его орган на половину укорочу, и всем сразу спокойнее станет.

— Олигарх, ты меня будешь слушать или нет? Никто там бабу не делил. Ну, так вот, Антонина. Говорит ему Ахмед, не обижайте эту Антонину, помягче с ней поступайте. Ну и руку на нее поднимать не надо. Обрати внимание, не сказал, «бабки с нее не берите». Просто вежливо попросил не молотить ее в случай чего. Эта Антонина держит ларек на вокзале. Оборот две копейки. Кстати, может ты помнишь, когда мы начинали, у нас бригадиром ходил Плетень.