Год на острове Врангеля. Северная воздушная экспедиция - Эдуард Лухт

Этот перелет может быть отнесен к классически трудным перелетам. Он особенно врезался в память. Лена стала еще уже и еще извилистее, а берега еще круче и выше.

Шел дождь, берега были еле видны. Козырек обтекателя заливался струями воды, а наша высота равнялась 100–150 м при высоте берегов до 600–700 м.

Подняться выше было нельзя, так как весь коридор реки был накрыт густыми облаками. Мы неслись по этому коридору вперед, окачивая изредка слабо видимые внизу суда грохотом и воем моторов…

Скалы вырастали и проявлялись из тумана в несколько долей секунды. Так же быстро было необходимо и реагировать в ответ, чтобы не разбиться в лепешку о них…

Но в четком, спортивном спокойствии, почти ежеминутно меняя курс, следуя извивам капризной реки, мы неслись вперед.

«Утро в фиордах» и утро в Киренске

Прилет в город Киренск…Встреча вознаградила нас за наши испытания. Несмотря на большой дождь, все жители города ждали на берегу…

Встреча вознаградила нас за наши испытания. Несмотря на большой дождь, все жители города ждали на берегу и тепло приветствовали нас. Вечером в городском народном доме состоялся наш доклад.

Погода на другой день была невозможная. Стояли туманы, и шел дождь. Лететь было нельзя, но все же, рассчитывая на улучшение погоды, я приказал летному составу приготовиться к одиннадцати часам утра. Об этом каким-то путем стало известно властям. В назначенное для отлета время погода не изменилась, но ровно в одиннадцать часов на лесопильном заводе был дан тревожный гудок.

Все жители города во главе с рабочими организациями, с оркестром музыки, несмотря на дождь, явились к берегу.

Мы в это время сидели в кабинке «Юнкерса»…

К нам подошел председатель местной ячейки Осоавиахима, чтобы точно выяснить время отлета, но мы ответили ему, что полетим только тогда, когда окончится дождь.

Он не поверил, засмеялся, и через пять минут берег огласился звуками музыки.

Оркестр исполнил «Утро в фиордах» Грига.

«…Как странно и непонятно, — думал я, слушая музыку. — Где-то далеко, далеко от нас, в холодной Скандинавии, было ясное и бодрое утро… Свежее, омываемое морским ветром.

Глубоко внизу темнела вода фиорда. Голубые паруса судов и черный остов парохода, тянущий сзади расходящиеся в стороны белые полосы, бесшумно скользили по воде.

Морозно-весенний воздух был разлит кругом в торжественно-покойной тишине… На каменных откосах разбросаны рыбачьи хижины, и выше всех прилепился белый домик… Там жил энергический лирик, человек, который пил эту тишину и передал ее в звуках…»

«Утро в фиордах» и утро в… Киренске…

И мы решили не портить впечатления и, несмотря на дождь и туман, провожаемые искренними пожеланиями успеха, полетели.

Ветер выл в снастях «Савойи», когда она разбегалась по реке. На полном ходу я задел за невидимую подводную мель и немного потерял скорость. До берега оставалось всего лишь 50 м, но «Савойя», пробежав метров двадцать по песку, все-таки оторвалась и полетела вслед за «Юнкерсом».

«Умирать, так с музыкой» — вспомнились мне слова Егера…

Пролетев 360 км под дождем, мы благополучно спустились в Усть-Куте и обнаружили… большую пробоину в днище «Савойи». 25 августа ремонт был закончен, но ливший как из ведра дождь еще два дня мешал нам вылететь.

Наконец, мы улетели в Жигалов и переночевали там, а 27 августа, в хороший, солнечный день, прибыли в Качуг.

Последнее испытание — 250 км над сушей

…Последний этап — Качуг — Иркутск!..

Позади — около 7.300 км воздушного пути. Надобно сознаться, что мы изрядно утомились в пути. А путь был нелегок.

Мы похудели, наша одежда истрепалась, а чемоданы плыли где-то вместе с «Колымой».

Наши самолеты, и особенно моторы, стали сильно «истрепаны»: их забраковала бы любая комиссия.

И в заключение, в самом конце перелета нас ожидает самый трудный этап.

Качуг — последний пункт нашего пути по реке Лене, откуда наш маршрут идет к реке Ангаре, отстоящей на 250 км к югу.

Эти 250 км и предстояло нам перескочить над дикой гористой местностью, на морских самолетах, не приспособленных для спуска на суше.

Правда, такие перелеты иногда бывали. Я сам во время гражданской войны, спасая самолет и не имея возможности спуститься в море, произвел спуск далеко от моря, на суше, но это было зимой и посадка произошла на снежный наст.

Здесь же камни, горы и тайга.

Были случаи и полетов сухопутных самолетов над морем, например, Веллинга, но все эти полеты были совершены на свежих моторах, детально проверенных в мастерских…

Обстановка обязывает, и мы целый день 28 августа провозились над нашими самолетами. Помимо изношенности самолетов, была и другая опасность: Лена здесь узка, извилиста и мелка и кроме того заставлена плотами. С одной стороны этого гидродрома висели провода телефона, а на расстоянии 1.500 м в другую сторону низко над водой был протянут канат парома.

Первым попытался взлететь «Юнкерс», но эта попытка едва не окончилась катастрофой. При разбеге самолет задел за подводную мель. Видя, что оторваться не удастся, Кошелев, не растерявшись, выключил мотор.

Однако по инерции самолет все же ударился о берег, выскочил на него и при ударе поломал поперечную стойку и помял крыло.

Пришлось заняться ремонтом. Новую стойку изготовили на кузнице из куска железа, а помятость крыла удалось выправить самим.

В Иркутске — на Ангаре…Сотни прогулочных судов заняли всю реку, и нам долго пришлось выискивать место для посадки…

Лишь в три часа дня мы попытались снова взлететь. С большим трудом, после ряда неудачных, но благополучно кончившихся, попыток оба самолета взвились в воздух.

Мы шли впервые над сушей на высоте 1.100 м по компасу. Стояла хорошая осенняя погода. Видимость была «на 20 минут вперед». Это значит, что в данный момент я видел те предметы горизонта, над которыми буду пролетать через двадцать минут.

Два часа нервного напряженного внимания и настороженного прислушивания к работе мотора… В случае его остановки — верный «гроб»…

Внизу скалы, леса, в далекой дымке горизонта поблескивает стальная лента реки…

Она приближается, ползет к нам, за ней начинают вырисовываться, словно мираж, какие-то далекие здания, и скоро Иркутск становится виден нам.

Мы долго кружимся над рекой, выискивая место для посадки, но сотни прогулочных судов заняли всю ее середину.

Не выдержав напряжения, я оглядываюсь на Егера и вижу, как он едва заметно кивает мне головой. Мы так сроднились с ним в этом перелете, что, кажется, понимаем друг друга с одного взгляда.