Кошки говорят Мяу - Феликс Сарнов

(Большое… Оно было настолько, что просто не могло вместиться в сознание…)

лениво захотеть, оно могло… Могло сотворить со мной все, что угодно — могло убить или оставить жить, могло дать удовольствие или заставить мучиться, могло вообще исчезнуть, а могло и появится так, что от моего жалко трепыхающегося разума останутся обгорелые ошметки. Все, что для меня было жизнью — моей и всех мне подобных, — для этого было лишь игрой, в которой я, заступив за черту…

Если сравнить это с игрой в карты, то вместо изначально предназначенной для меня, я стала какой-то другой… Стала вообще пустой картой. На которой оно могло нарисовать теперь то, что ему заблагорассудится, что ему будет угодно.

Все, что угодно.

17

Мы стали встречаться с Котом. Сначала изредка, потом почаще. С его котом я уладила конфликт в следующую же нашу встречу — спокойно, просто и вежливо, — в конце концов, я сама долго прожила с маленьким зверем и знала, как это делается. И грозный маленький хищник — дымчато-серый пушистый зверь, которому пьяная рыжая дура наступила на хвост, — принял извинения рыжей, но уже более или менее трезвой дуры с холодным равнодушием, а через некоторое время принял и саму рыжую дуру, то есть вроде как признал, хотя… Так можно сказать о собаке, а с кошками — вряд ли. Точнее будет сказано: признал мои редкие появления, как данность, как существующий порядок вещей, который не вызывает у него неприязни и раздражения.

Не ахти какое достижение? Ну, это как сказать. Для кота это — немало. Совсем не мало, а если кого не устраивает, заведите мопсика — там будет и хвостовиляние и все прочее, включая даже домашнее тепло, но… Не то. Совсем не то.

«Инструмент» у Кота был, конечно, не таким автоматом, Ванькой-Встанькой, как у Хорька, но… Кот как-то удивительно чувствовал, просто знал, что, когда и как мне надо. За секунду, или за какую-то долю секунды до того, как в моем мозгу мелькала, скажем, мысль, погладил бы ты меня по животу, его ладонь накрывала мой пупок, вызывая не только «иголочки» возбуждения, завода, но еще и странноватое ощущение тепла и… Тепла и покоя.

Это его знание в каком-то смысле напоминало точность машины, какого-то устройства… Нет! Я пыталась вызвать в себе такое ощущение, пыталась этим как-то отдалиться, но не получалось — его ласки не были механическими, не были… ну, штампованными, что ли. Я бы почувствовала, если бы… Хотя говорил же какой-то гениальный актер своему дружку рангом пониже, что, дескать, у того в запасе пять-шесть штампов, а у него, у гениального, просто штук сто — вот и вся разница, но… Словом, если Кот и был каким-то устройством, автоматом, то — сделанным, запрограммированным словно лично для меня, под меня.

Я стала все реже и реже встречаться с Хорьком. Все в нем начало раздражать меня — сначала какие-то дурацкие мелочи, вроде давно не стриженных ногтей на ногах и рыжеватых волосков в ушных раковинах (никогда в жизни не обращала внимания на такие…), а потом и даже его краса и гордость, его роскошный Ванька-Встанька.

Впрочем, если бы это распространялось только на Хорька…

То же, или почти то же самое раздражение стало появляться в супружеской койке. Я быстро научилась преодолевать его, понимая, что в эту сторону идти нельзя, что так можно и заиграться, что это уже чревато серьезными… Но легко преодолевая это раздражение и заставляя себя лихо кончать под и над литым упругим телом Ковбоя, я все чаще… Ну да, так было легче! Я все чаще представляла себе другого — прикрывала глаза и в красноватой темноте рядом со мной появлялись, выплывали слегка поседевшие растрепанные патлы лижущего мой сосок Кота, и я чувствовала на себе его руки, и вся раскрывалась для него, и входил в меня он, и темные теплые глаза на его стареющей усатой морде вдруг по воле расшалившегося воображения становились круглыми, желтели, и в них загорались и начинали тускло помаргивать, мерцать какие-то странные желтовато-зеленые огоньки, и… Я кончала так, что мой Ковбой довольно стонал и стискивал меня своими накаченными руками аж до хруста в ребрах. Здорово, если бы только…

Если б только не кончилось тогда, на открытии казино, наше партнерство, если б не… Как бы я ни кончала, как бы ни захлебывалась оргазмами, что с ним, что с Хорьком, а все равно была теперь одна.

Только с Котом — немолодым, женатым, довольно потрепанным, и по нашим меркам, нищим мужиком, — это ощущение… Не пропадало, но хотя бы отступало, отодвигалось и не давило. Только с тем, кто ни при какой погоде не мог дать мне хоть сколько-нибудь защищенности, вообще не мог дать ничего — даже места, где трахаться (мне самой пришлось снять недорогую, запущенную квартирку, а ему говорить, что беру ключи у подружки), — у меня… Ну, что вилять перед собой — я запала на него, залипла, зацепилась. Он вытеснил из моего «графика» Хорька, занял его место, но не просто заменил, а… Превратился во что-то, вроде наркотика — стоило нам не встретиться недельку-другую, и у меня начиналась ломка. Такое странное ощущение пустоты, которая ничем и никем не заполнялась, ни «Абсолютом», ни мужем, ни Хорьком.

Кстати, Хорек…

В тот самый день, когда я кинула его на даче и улизнула к Коту, Хорек, как животное, что-то почуял. Я тоже почуяла в нем перемену, но мне было настолько наплевать на него, что… Я его недооценила.

Его глазки стали порой очень внимательно рассматривать меня во время наших (теперь все более редких) кувырканий в койке, и недобрый огонек в них зажигался все чаще и чаще. Потом, получив очередной отлуп, он молча повесил трубку, а через недельку…

Он звякнул с утра и поинтересовался моими планами на этот день.

— Ты в них не входишь, — равнодушно ответила я.

— Понял. Но ты все-таки заскочи около двух. Ненадолго.

— Зачем? Я же сказала, у меня на сегодня другие…

— Ты заскочи. Есть разговор.

Я заскочила. Хорек встретил радушно. Предложил выпить — я отказалась. Предложил раздеться — я отговорилась течкой. Он изобразил удивление.

— Когда нам это мешало? Пошли в ванную.

— Не сегодня… Ну, правда, льет, как из ведра.

— Ну, что ж, пойду сварю кофе, а ты, — он лениво потянулся, подошел к столу, выдвинул ящик и достал оттуда какой-то конверт, — погляди пока вот это, — он кинул конверт на журнальный столик, — полюбуйся, грамотно сделано.

Он ушел на кухню варить кофе, а я, не вставая с кресла, дотянулась до конверта, вытащила из него несколько фотографий, и… Странная, тупая иголочка кольнула меня где-то возле диафрагмы. Где-то очень-очень глубоко.

Сделано было действительно грамотно — на черно-белую пленку снимал или очень хороший любитель, или профессионал.

Я и Кот идем в обнимку по переулку… Стоим у табачного ларька… Обнимаемся у подъезда того дома, где я сняла квартирку… Выходим из того же подъезда — Кот чуть сзади готовиться шлепнуть меня по заднице… Я сажусь в какую-то тачку, а Кот, наклонясь ко мне, держится за дверцу — провожает после встречи…

Я смотрела на них долго, а когда подняла глаза, увидела на столике две дымящиеся чашки с кофе, а в кресле напротив меня — Хорька.

— Что это значит? — спросила я.

— Я тебя хотел спросить, — пожал он плечами. — Что это значит? Ты залипла на какого-то козла, лет на десять старше меня, ты сняла фатеру, чтобы… И это — при муже и при мне, не говоря уже про братика…

— Да какое тебе дело?!. - рявкнула я, плохо вслушиваясь в его слова — на меня накатила дикая злоба, потому что… Это было мое, Кот был моим, и я ни с кем не желала… Господи, я только сейчас поняла, как я залипла на него… — Это — моя жизнь, и никто не будет…

— Будет, Рыжик, — перебил Хорек. — Еще как будет — твой муженек. Он прекрасно знает про меня. И уж, конечно, про… — Хорек усмехнулся. — И ему все это до фени. Но про этого… — с презрительной гримасой он скосил свои прищуренные глазки на фотографии.

— Ах ты, блядь!.. — я рванулась было с кресла, но Хорек быстро перегнулся через столик и вернул меня в сидячее положение крепкой… пощечиной.

Наверное, я целую минуту просидела в каком-то трансе. Никогда и никто… Никто и никогда в жизни не посмел меня ударить, а за последние пятнадцать лет жизни с Ковбоем — даже подумать об этом…

(… Я одна… У меня нет никакой прикрышки, и даже такая мразь может меня…)

Потом я взяла себя в руки

(… Ладно, тварь… Ты за это заплатишь…)