Путешествия вокруг света - Василий Головнин

Кроме вышеизъясненных препятствий, были еще другие, не столь важные, как первые, однако ж такого рода, что намерение наше могло открыться неприятелю прежде исполнения оного. Коротко знакомые и по-дружески обходившиеся со мною капитаны английских кораблей просили меня поверить их хронометры вместе с нашими в обсерватории, которую мы имели на берегу. С адмиральского корабля у нас было три хронометра; возвратить мы их никак не могли без причины; взять свои заблаговременно на шлюп, а их оставить было бы подозрительно; а прислать за ними ночью перед самым отправлением уже и совсем не годилось.

Другое затруднение находил я в расплате с подрядчиками, ставившими свежее мясо и хлеб для команды. Приняв намерение уйти, я желал сберечь сухари и производил служителям хлеб; без сомнения, деньги их не пропали бы, и, конечно, был бы случай им заплатить даже с избытком, вместо процентов, и они были бы довольны. Но если бы, к несчастью, нас англичане взяли и привели назад, то какими бы глазами стали на нас смотреть в колонии, когда бы покушение с нашей стороны было сделано уйти не расплатясь.

А третье затруднение состояло в верном доставлении писем к тем особам, к коим они писаны.

Для отдаления сего препятствия разные средства были предлагаемы, из коих следующее мне показалось лучше всех. Хронометры наши стояли в доме Сартина, того самого человека, который хлеб на шлюп ставил. Из трех хронометров я оставил на берегу один, который во весь вояж хуже всех шел, и с ним мы сравнивали принадлежащие англичанам хронометры, выдавая его за самый верный, а потому они и не имели причины сомневаться, видя всегда, что наш лучший хронометр на берегу.

К Сартину я написал письмо, в коем, объясня ему причину тайного нашего ухода и невозможность явным образом с ним расплатиться, я просил его оставленный хронометр продать с аукциона и что следует ему за хлеб, чтобы он взял, а остальную сумму перевел бы в Портсмут на дом Гари, Джокс и компания, кои во время мира с Англией были агенты русского консула в Лондоне и снабжали наши военные суда, заходившие в Портсмут, всем нужным. Господину де Биту, от коего мы брали мясо, я такого же содержания письмо написал, только что в заплату должных ему денег препроводил письмо в форме векселя на вышеупомянутый коммерческий дом, в надежде, что Гари, Джокс и компания не откажутся заплатить такую малость, которую они всегда могут получить с надлежащими процентами.

Что принадлежит до писем, то все оные я запечатал в один конверт с письмом к командору Роулею и положил в ящик его хронометра, хранившегося в нашей обсерватории, и так как ключи от хронометров всегда были у меня, то мы и не имели причины опасаться, чтобы письма открылись прежде нашего ухода. Командор Роулей, человек весьма добрый и строгой честности, притом ко мне был весьма ласков и ко всем нам лучше расположен, нежели другие англичане, почему я мог быть совершенно уверен, что от него все мои письма будут непременно доставлены по надписям.

Долго не было случая, благоприятствовавшего моему намерению: когда ветер способствовал, то на рейде стояли фрегаты, совсем готовые идти в море, а когда с сей стороны было безопасно, то ветер нас удерживал. Несколько раз днем свежий ветер, нам попутный, от NW или от W начал дуть, и мы всегда приготовлялись в таких случаях к походу, но к ночи ветер или утихал, или совсем переменялся и делался противный.

Я знал, что во всех гаванях и рейдах, лежащих при высоких гористых берегах, ветры очень часто дуют не те, какие в то же время бывают в открытом море, а потому я хотел точно узнать, какое здесь имеют отношение прибрежные ветры к морским. На сей конец я часто на шлюпке езжал в Фалс-Бай, брал с собой компас и замечал силу и направление ветра; на шлюпе то же в те же часы делалось. После многих опытов я удостоверился, что когда в Симанском заливе ветер дует NW или W при ясной или при облачной, но сухой погоде, то в море он дует от SW или S, а иногда и от SO. Всегда, когда в такие погоды я езжал в Фалс-Бай, свежий порывистый ветер от NW или W мигом пронесет шлюпку заливом, а на пределах Симанского залива и Фалс-Бая шлюпка входила в штилевую полосу сажен на 50 или на 100, которую пройти надобно на веслах. Потом лишь откроется море, то тишина минуется и подхватит южный ветер, более или менее уклонившийся к О или к W, между тем как в Симанском заливе, у шлюпа, по-прежнему продолжает дуть свежо и беспрестанно до самой ночи тот же NW и W ветер. Но когда сии ветры начнут дуть крепкими шквалами, принесут облачную мокрую погоду и дождливые тучи, быстро по воздуху несущиеся к SO, тогда можно смело быть уверенным, что и в открытом море тот же ветер дует.

NW ветры господствуют здесь в зимние месяцы, а летом они бывают чрезвычайно редки; а потому-то мы их очень, очень долго ожидали. Напоследок, 19 мая, сделался крепкий ветер от NW. На вице-адмиральском корабле паруса не были привязаны, а другие военные суда, превосходившие силой «Диану», не были готовы идти в море, и хотя по сигналам с гор мы знали, что к SO видны были два судна, лавирующие в залив, которые могли быть военные и, может быть, фрегаты, но им невозможно было приблизиться к входу прежде ночи. Так как положение наше оправдывало всякий риск, то, приготовясь к походу и в сумерках привязав штормовые стаксели, в половине седьмого часа вечера, при нашедшем сильном шквале с дождем и пасмурностью, я велел отрубить канаты и пошел под штормовыми стакселями в путь.

Едва успели мы переменить место, как со стоявшего от нас недалеко судна тотчас в рупор дали знать на вице-адмиральский корабль о нашем вступлении под паруса. Какие меры ими были приняты нас остановить, мне неизвестно. На шлюпе во все время была сохраняема глубокая тишина.

Коль скоро мы миновали все суда, тогда, спустясь в проход, в ту же минуту начали поднимать брам-стеньги и привязывать паруса. Офицеры, гардемарины, унтер-офицеры и рядовые – все работали до одного на марсах и реях. Я с величайшим удовольствием вспоминаю, что в два часа они успели, невзирая на крепкий ветер, дождь и на темноту ночи, привязать фок-, грот-марсели и поставить их, выстрелить брам-стеньги на места, поднять брам-реи и брамсели поставить; поднять на свои места лисель-спирты, продеть все лисельные снасти и изготовить лисели так, что если бы ветер позволил, то мы могли бы вдруг поставить все паруса.

В 10 часов вечера мы были в открытом океане. Таким образом кончилось наше задержание, или, лучше сказать, наш арест на мысе Доброй Надежды, продолжавшийся один год и 25 дней.

На мысе Доброй Надежды мы лишились шхиперского помощника Егора Ильина, который 9 мая, за неделю до нашего ухода, умер от лопнувшего внутри нарыва. Потеря сия для нас была весьма чувствительна, а особенно для меня: он был отменно добрый, усердный, расторопный человек, должность по своему званию во всех частях знал очень хорошо и был содержателем всех припасов по шхиперской должности. Мы хотели почтить его могилу пристойным памятником и уже приготовили его, но не удалось поставить; а потому согласились оставить оный в церкви в Петропавловской гавани, с надписью, по какому случаю памятник поставлен на Камчатке для тела, погребенного на мысе Доброй Надежды.

Часть вторая

Глава первая

Состояние колонии мыса Доброй Надежды. Описание вод, его окружающих, и метеорологические замечания

Я уверен, что во всем южном полушарии нет ни одной страны и очень мало земель и государств в нашем просвещенном свете, о которых столько было бы писано, сколько о мысе Доброй Надежды. Кроме нашей братии мореходцев, писавших о сей славной колонии, многие знаменитые мужи, известные в свете своими дарованиями и ученостью, нарочно посещали оную и издали в свет описания своих путешествий. Итак, я здесь ограничу себя описанием нынешнего состояния мыса Доброй Надежды; а чего, по недостатку случаев, способов или нужных сведений, я не мог сам узнать достоверно или заметить, то взято мною из сочинения Барро, изданного в Англии под названием Travels into the interior of southen Africa. By John Barrow, esq. F. R. S. London, 1806. Барро, весьма умный, ученый человек, во время путешествия своего по Южной Африке, был секретарем губернатора колонии лорда Макартнея. Следовательно, он имел все способы в своих руках извлекать самые верные материалы из колониальных архивов и получать из других источников нужные и обстоятельные сведения для своего сочинения.

Капштат{117}

Высокая гора, находящаяся от оконечности мыса Доброй Надежды к северу в 15 милях, получила с давних времен название Столовой горы, потому что имеет вершину совершенно плоскую, простирающуюся на значительное расстояние. А от имени сей горы и открытый залив, впадающий в западный берег Южной Африки, назван Столовым. При самой южной впадине сего залива находится небольшая долина, подымающаяся от морского берега едва приметной пологостию до подошвы трех гор, ее окружающих с береговой стороны. Гора, прилежащая к сей долине с юго-запада и запада, имеет подобие покоящегося льва и потому называется Львиной горой. К югу помянутой долины полагает предел Столовая гора, а к юго-востоку возвышается Дьявольская гора, названная так голландскими матросами.