Собрание сочинений. Том 1 - Константин Симонов

В ЗАВОЛЖЬЕ

Не плачь! — Все тот же поздний знойВисит над желтыми степями.Все так же беженцы толпойБредут; и дети за плечами…

Не плачь! Покуда мимо насОни идут из Сталинграда,Идут, не подымая глаз, —От этих глаз не жди пощады.

Иди, сочувствием своимУ них не вымогая взгляда.Иди туда, навстречу им —Вот все, что от тебя им надо.

ПЕСНЯ О ВЕСЕЛОМ РЕПОРТЕРЕ[1]

Оружием обвешан,Подкравшись по тропе,Неукротим и бешен,Он штурмом взял КП.

Был комиссарский ужинИм съеден до конца.Полковник был разбуженИ побледнел с лица.

           Но вышли без задержки           Наутро, как всегда,           «Известия», и «Правда»,            И «Красная звезда».

О взятии плацдарма,Что только в полдень пал,Он раньше командармаНа полчаса узнал.

Во избежанье спораНапоен был пилот,У генерал-майораБыл угнан самолет.

             Но вышли без задержки             Наутро, как всегда,             «Известия», и «Правда»,              И «Красная звезда».

В блокноте есть три факта,Что потрясут весь свет,Но у Бодо контактаВсю ночь с Москвою нет;

Он, чтобы в путь неблизкийОтправить этот факт,Всю ночь с телеграфисткойНалаживал контакт.

              Но вышли без задержки              Наутро, как всегда,              «Известия», и «Правда»,              И «Красная звезда».

Под Купянском, в июле,В полынь, в степной просторУпал, сраженный пулей,Веселый репортер.

Блокнот и «лейку» другаВ Москву, давясь от слез,Его товарищ с югаРедактору привез.

              Но вышли без задержки              Наутро, как всегда,              «Известия», и «Правда»,              И «Красная звезда».

ФЛЯГА

Когда в последний путьТы отправляешь друга,Есть в дружбе, не забудь,Посмертная услуга:

Оружье рядом с нимПусть в землю не ложится,Оно еще с другимУспеет подружиться.

Но флягу, что с ним дниИ ночи коротала,Над ухом ты встряхни,Чтоб влага не пропала,

И, коль ударит в дноЗеленый хмель солдатский, —На два глотка виноТы раздели по-братски.

Один глоток отпей,В земле чтоб мертвым спалосьИ дольше чтоб по нейЖивым ходить осталось.

Оставь глоток второйИ, прах предав покою,С ним флягу ты зарой,Была чтоб под рукою.

Чтоб в день победы смогКак равный вместе с намиОн выпить свой глотокХолодными губами.

КОРРЕСПОНДЕНТСКАЯ ЗАСТОЛЬНАЯ

От Москвы до БрестаНет такого места,Где бы не скитались мы в пыли,С «лейкой» и с блокнотом,А то и с пулеметомСквозь огонь и стужу мы прошли.

Без глотка, товарищ,Песню не заваришь,Так давай по маленькой хлебнем!Выпьем за писавших,Выпьем за снимавших,Выпьем за шагавших под огнем.Есть, чтоб выпить, повод —

За военный провод,За У-2, за «эмку», за успех…Как пешком шагали,Как плечом толкали,Как мы поспевали раньше всех.

От ветров и водкиХрипли наши глотки,Но мы скажем тем, кто упрекнет:— С наше покочуйте,наше поночуйте,С наше повоюйте хоть бы год.

Там, где мы бывали,Нам танков не давали,Репортер погибнет — не беда.Но на «эмке» дранойИ с одним наганомМы первыми въезжали в города.

Помянуть нам впоруМертвых репортеров.Стал могилой Киев им и Крым.Хоть они пороюБыли и герои,Не поставят памятника им.

Так выпьем за победу,За свою газету,А не доживем, мой дорогой,Кто-нибудь услышит,Снимет и напишет,Кто-нибудь помянет нас с тобой.

Припев:          Жив ты или помер —          Главное, чтоб в номер          Материал успел ты передать.          И чтоб, между прочим,          Был фитиль всем прочим,          А на остальное — наплевать!

СКАЗКА О ГОРОДЕ ПРОПОЙСКЕ

Когда от войны мы устанем,От грома, от пушек, от войск,С друзьями мы денег достанемИ выедем в город Пропойск.

Должно быть, название этоНедаром Пропойску дано,Должно быть, и зиму, и летоТам пьют беспробудно вино.

Должно быть, в Пропойске по-русскиГрешит до конца человек,И пьет, как в раю, — без закуски,Под дождик, под ветер, под снег.

Мы будем — ни слуху ни духу —Там жить, пока нас не найдут.Когда же по винному духуНас жены отыщут и тут, —

Под нежным влиянием женскимМы все до конца там допьем,И город Пропойск — Протрезвенском,На радость всех жен, назовем.

Домой увозимые ими,Над городом милым взлетимИ новое трезвое имя,Качаясь, начертим над ним.

Но буквы небесные тленны,А змий-искуситель — силен!Надеюсь, опять постепенноПропойском окрестится он.

Такое уж русское горе:Как водка на память придет,Так даже Каспийское мореНет-нет и селедкой пахнет.

СТАРАЯ СОЛДАТСКАЯ

Как служил солдатСлужбу ратную,Службу ратную,Службу трудную.Двадцать лет служил,Да еще пять лет, —Генерал-аншефЕму отпуск дал.

Как пришел солдатВо родимый дом,Вся-то грудь в крестах,Сам седой как лунь,На крыльце стоитМолода жена —Двадцати годовСловно не было.

Ни морщинки нетНа щеках ее,Ни сединки нетВ косах девичьих,Посмотрел солдатНа жену свою,И сказал солдатСлово горькое:

— Видно, ты, жена,Хорошо жила,Хорошо жила,Не состарилась! —Как в ответ с крыльцаГоворит она,Говорит она,Сама плачет вся:

— Не жена твояЯ законная,А я дочь твоя,Дочь сиротская.А жена твояПятый год лежитВо сырой землеПод березонькой.

Как вошел в избу,Сел за стол солдат,Зелена винаПриказал подать.Пьет всю ночь солдат.По седым усамТо ль вино течет,То ли слезоньки.

ВОЗВРАЩЕНИЕ В ГОРОД

Когда ты входишь в город свойИ женщины тебя встречают,Над побелевшей головойДетей высоко поднимают;

Пусть даже ты героем был,Но не гордись — ты в день вступленьяНе благодарность заслужилОт них, а только лишь прощенье.

Ты только отдал страшный долг,Который сделал в ту годину,Когда твой отступивший полкИх на год отдал на чужбину.

СЛЕПЕЦ

На видевшей виды гармони,Перебирая хриплый строй,Слепец играл в чужом вагоне«Вдоль по дороге столбовой».

Ослепнувший под МолодечноЕще на той, на той войне,Из лазарета он, увечный,Пошел, зажмурясь, по стране.

Сама Россия положилаГармонь с ним рядом в забытьиИ во владенье подарилаДороги длинные свои.

Он шел, к увечью привыкая,Струились слезы по лицу.Вилась дорога столбовая,Навеки данная слепцу.

Все люди русские хранилиЕго, чтоб был он невредим,Его крестьяне подвозили,И бабы плакали над ним.

Проводники вагонов жесткихЧерез Сибирь его везли.От слез засохшие полоскиВдоль черных щек его легли.

Он слеп, кому какое делоДо горестей его чужих?Но вот гармонь его запела,И кто-то первый вдруг затих…

И сразу на сердца людскиеПечаль, сводящая с ума,Легла, как будто вдруг РоссияВзяла их за руки сама.

И повела под эти звукиТуда, где пепел и зола,Где женщины ломают рукиИ кто-то бьет в колокола.

По деревням и пепелищам,Среди нагнувшихся теней.— Чего вы ищете? — Мы ищемСвоих детей, своих детей…

По бедным, вымершим равнинам,По желтым волчьим огонькам,По дымным заревам, по длиннымСтепным бесснежным пустырям,

Где со штыком в груди открытойВо чистом поле, у ракит,Рукой родною не обмытый,Сын русской матери лежит.

Где, если будет месть на свете,Нам по пути то там, то тутНепохороненные детиГвоздикой красной прорастут,

Где ничего не напророчишьЧерней того, что было там…— Стой, гармонист! Чего ты хочешь?Зачем ты ходишь по пятам?

Свое израненное телоУже я нес в огонь атак.Тебе Россия петь велела?Я ей не изменю и так.

Скажи ей про меня: не станетСолдат напрасно отдыхать,Как только раны чуть затянет,Пойдет солдат на бой опять.

Скажи ей: не ища покоя,Пройдет солдат свой крестный путь.Ну, и сыграй еще такое,Чтоб мог я сердцем отдохнуть…

Слепец лады перебирает,Он снова только стар и слеп.И раненый слезу стираетИ режет пополам свой хлеб.

ТРИ БРАТА