Библия: Биография книги - Карен Армстронг

Некоторые христиане пытались убедить своих ближних-язычников, что христианство не было пагубным отказом от прошлого благочестия, и с этой целью создавали апологии — «рациональные объяснения» своей веры. Одним из главных их доводов стало то, что жизнь и смерть Иисуса были предсказаны еврейскими пророками, — аргумент, который римляне, с их уважением к гаданиям и предсказаниям, принимали весьма серьёзно. Евангелисты с лёгкостью применяли свой способ толкования — пешер, но апологеты находили его более сложным. С тех пор как Маркион призвал христиан отвергнуть древние писания, новообращённые язычники испытывали всё большие сомнения по поводу их еврейского наследия[312]. Они больше не совершали богослужений в синагогах, какое же они имели отношение к еврейскому богу? Отменил ли Бог свой старый завет? Как может священная история Израиля стать историей христиан? Что на самом деле пророки знали об Иисусе и как они узнали это? Почему Исайя и Захария были так заняты Иисусом, основателем чужой религии?

Одним из самых ранних апологетов христианства был Юстин (100–160), новообращённый язычник из Самарии, что в Святой земле, впоследствии принявший мученическую смерть. Он исследовал различные греческие философские учения, но лишь в христианстве нашёл то, что искал. Логос, Слово из вступления к евангелию от Иоанна напомнило Юстину божественное огненное дыхание, именуемое Логос («Смысл»), Пневма («Дух») или Бог, которое, согласно учению стоиков, дало жизнь всему сущему. Очевидно, христиане и язычники имели общую систему символов. В своих двух Апологиях (Apologiae) Юстин утверждал, что Иисус был воплощением Логоса, который действовал на протяжении всей истории, одинаково осеняя и греков, и евреев. Логос принимал множество обличий, прежде чем окончательно открыться в Иисусе. Он вещал через пророков, которые, таким образом, смогли предсказать приход мессии. Он говорил устами Платона и Сократа. Когда Моисей думал, что слышал Бога, который говорил с ним из горящего куста, на самом деле он внимал Логосу. Предсказания пророков были произнесены не «от самих тех вдохновенных мужей, но от движущего их Слова Божия»[313]. Иногда Логос предсказывал будущее; иной раз вещал от имени Бога, и евреи, думая, что это Бог обращается к ним напрямую, не понимали, что это было «первородное Слово Божие»[314]. В еврейских писаниях Бог оставил человечеству зашифрованное послание, понять которое удалось только христианам.

Юстиновское понятие Логоса стало центральным для ряда богословов, называемых «отцами церкви», так как они сформулировали основополагающие идеи христианства и адаптировали еврейскую веру к греко-римскому миру. С самых ранних периодов отцы церкви рассматривали Танах как сложную и запутанную знаковую систему. Как объяснил Ириней, писания Моисея на самом деле были словами Христа, вечного Логоса, который говорил его устами[315]. Отцы церкви рассматривали Ветхий Завет не как собрание различных текстов, но как одну книгой с единым посланием, которое Ириней назвал гипотеза, — от греческих слов «гипо», внизу, под, и «тесис», положение, — доказательство скрытое, лежащее «под поверхностью». Еврейское Священное Писание не упоминает Иисуса напрямую, но его жизнь и смерть образуют зашифрованный подтекст Библии, а также открывают тайну мироздания[316]. Материальные предметы, невидимые сущности, исторические события и законы природы — буквально всё, что существует — есть часть божественно организованной системы, которую Ириней называл «промысел». Любое явление имело своё собственное место в этом промысле и было связано с любым другим явлением, образуя гармоничное целое. Иисус был воплощением этого божественного промысла. Как объяснял апостол Павел, его пришествие окончательно раскрыло божественный план: «В устроении полноты времён, дабы всё небесное и земное соединить под главою — Христом»[317]. Иисус был причиной, целью и вершиной грандиозного замысла Бога.

Поскольку Христос есть основа еврейского священного писания, оно также является выражением божественного промысла, но этот подтекст становится понятен лишь в том случае, если Библия правильно интерпретируется. Как и вся Вселенная, писание есть текст, от латинского слова textus — ткань, сотканная из бесконечного множества взаимосвязанных сущностей, «сплетённых вместе» и образующих неразрывное целое[318]. Размышляя над зашифрованным текстом писания, люди понимали, что это Иисус связывает всё воедино и объясняет глубинное значение всего Божьего промысла. Задачей экзегета было наглядно показать это, сведя вместе все подсказки, словно соединяющиеся один с другим кусочки огромной головоломки. Ириней сравнивал писания с мозаикой, состоящей из бесчисленных крошечных камешков, которые, будучи помещёнными каждый на своё место, составляли образ прекрасного царя[319].

Толкование писания должно было соответствовать учению апостолов Иисуса, которое Ириней называл «правило веры», а именно — тому, что Логос, воплотившийся в Иисусе, скрыто присутствовал в творении с самого начала[320]:

Если кто станет внимательно читать Писания, то найдёт в них речь о Христе и предизображение нового призывания. Ибо Христос есть сокровище, скрытое в поле, т. е. в мире, — ибо «поле есть мир»[321], — а сокровище, скрытое в писаниях, есть Христос, Который изображался посредством образов и притчей, ибо то, что относится к Его человечеству, невозможно было понять прежде исполнения пророчеств, т. е. пришествия Христа[322].

Однако тот факт, что Иисус был «скрыт» в Писании, означал, что христиане, если они хотели найти его, должны были сделать значительное усилие, чтобы правильно истолковать Писание.

Христиане могли понять Танах, лишь превратив его в аллегорию, в которой все события Ветхого Завета становятся прообразами Христа в Новом Завете. Евангелисты уже находили в еврейских писаниях «образы и притчи», в которых подразумевался Христос, но отцы церкви стремились к большему. «Каждый пророк, каждый древний писатель, каждый переворот в государстве, каждый закон, каждый обряд старого завета указывают только на Христа, возвещают только Его, обозначают только Его», — настаивал Евсевий, епископ Кесарийский (260–340)[323]. Христос-Логос присутствовал в Адаме, прародителе всего рода людского, в мученике Авеле, в Исааке, с готовностью приносимым в жертву его отцом, и в страдающем Иове[324]. Христиане, в сущности, создавали свой хороз, «связывая» людей, события и образы, которые никогда не сопоставлялись до сих пор. Как и раввины, христиане не стремились раскрыть замысел библейского автора и не рассматривали текст в его историческом контексте. Хорошее толкование — это то толкование, которое даёт новое проникновение в божественный промысел.

Не все разделяли это увлечение аллегориями. Так, толкователи из Антиохии сосредотачивались на буквальном значении Писания. Их целью было понять, чему хотели научить сами пророки — а не то, что можно было вычитать из их слов задним числом. Пророки и авторы псалмов часто использовали метафоры и уподобления, но этот образный язык был частью буквального смысла — весьма важной для понимания того, что они хотели сказать. Антиохийские толкователи не видели необходимости в аллегории. Иоанн Златоуст, проповедник конца четвёртого века н. э., показал, что можно извлечь глубокий нравственный урок исходя из простого, буквального смысла Библии. Последователи антиохийской школы не могли совсем отказаться от типологического толкования, ведь к нему так часто прибегали евангелисты, но они советовали богословам придерживаться тех аллегорий, которые приводятся в Новом Завете, и не искать новых. Так, например, Теодор, бывший епископом Мопсуэстии с 392 по 428 г., не видел никакой ценности в Песне Песней: это была просто любовная поэма, которая могла быть прочитана как священный текст лишь в том случае, если привнести в неё абсолютно чуждые ей смыслы.

Однако в александрийской школе Песнь Песней была популярна именно по той причине, что она предлагала такие богатые возможности для аллегорий. Хорошо сведущие в герменевтической традиции, разработанной Филоном, христиане из Александрии создали искусство прочтения, которое они называли духовным толкованием — попытку воспроизвести опыт учеников Иисуса по дороге в Эммаус. Подобно раввинам, они рассматривали Библию как неисчерпаемый текст, способный бесконечно порождать новые смыслы. Они не считали, что навязывают Писанию вещи, которых в нём нет, — они бы согласились с раввинами, что «в нём всё». Самым ярким из толкователей александрийской школы был Ориген (185–254), наиболее влиятельный и плодовитый автор своего времени[325]. Помимо комментариев к Библии, он составил «Гексапла» («Шесть столбцов») — издание Библии, где текст на древнееврейском шёл параллельно с пятью различными греческими переводами, а также два монументальных труда: «Против Цельса» — апологию, призванную опровергнуть языческого философа, критиковавшего христианство, — и «О началах», исчерпывающий отчёт о христианской доктрине.