Поход в Страну Каоба - Б. Травен

Селсо надеялся найти в Агуа-Асуль работу. Он пришел на монтерию вовсе не для того, чтобы доставить письмо, а для того, чтобы получить работу. Но как раз в те дни в Агуа-Асуль не требовалось рабочих. На этом участке весь ценный лес был уже вырублен. Директора монтерии, канадцы и шотландцы, вели переговоры с правительством о концессии на новую территорию, но переговоры продвигались крайне медленно. А до окончательного разрешения этого вопроса не могли вестись никакие работы, и, следовательно, монтерия не могла нанимать лесорубов; сплавщики, в которых здесь нуждались, чтобы в период дождей обеспечить сплав огромных запасов красного дерева, были уже набраны. Монтерия Агуа-Асуль пользовалась особой репутацией: она слыла единственной монтерией, где к рабочему относились как к человеку — конечно, в той мере, в какой это вообще возможно на монтерии. Если и на этой монтерии поступали порой бесчеловечно, то обычно не по вине управляющих, а по вине объективных обстоятельств, изменить или смягчить которые они были не в силах. Эти обстоятельства определялись прежде всего тем, что красное дерево растет только в диких, далеких джунглях. Если бы вблизи этих участков проходили железнодорожная ветка или автомобильное шоссе, то на месте джунглей давно бы простирались обработанные поля. Чем дальше находится участок от современного производства, тем более непроходимы джунгли и тем лучше растет там красное дерево.

Селсо пришлось снова сняться с места и отправиться в поисках работы на другую монтерию.

Монтерии расположены не так близко друг от друга, как угольные шахты в Рурском бассейне. Каждая монтерия получает на разработку участок величиной с какое-нибудь европейское герцогство или небольшое королевство. Деревья каоба не растут рядком, как бобы. Поэтому от здания дирекции в одной монтерии до дирекции в другой нужно идти целый день, а иногда и три.

Но Селсо не пришлось долго странствовать. На ближайшей монтерии, куда он попал на второй день, он нашел работу. Впрочем, там наняли бы даже утопленника, если бы была надежда вернуть его к жизни и заставить работать хоть в полсилы. В Агуа-Асуль, даже когда работы шли полным ходом, спрос на людей был невелик, потому что там платили больше и обращались с рабочими лучше, чем на любой другой монтерии. Чем более дурной славой пользовалась монтерня, чем меньше на ней платили и чем бесчеловечнее обращались с людьми, тем больше там нуждались в рабочей силе. И не потому, что рабочие бежали оттуда и искали лучших условий, а просто потому, что их там безжалостно истребляли. Цену имели только руки рабочих, а их головы, души и сердца были как бы бесплатным приложением к сделке, и надсмотрщики мечтали, чтобы этого приложения вообще не существовало. Они хотели бы не принимать в расчет и желудки пеонов. Но подкидывать в них хоть какую-нибудь еду было так же необходимо, как сыпать горючее в топку парового котла.

Именно такой была монтерия, на которой Селсо нашел работу. Он мог бы, конечно, продолжить свой путь и поискать монтерию получше. Но вскоре он все равно убедился бы, что любая новая монтерия еще хуже предыдущей. Это правило не знает исключения. Даже если бы он совершил полный круг и вернулся на первую монтерию, там было бы уже хуже, чем прежде, — за время, что он ходил с места на место, условия работы стали бы тяжелей, а оплата труда успела бы упасть еще ниже.

Надсмотрщик, этот мучитель, палач пеонов, потрогал руки Селсо, ощупал его мускулы и суставы.

— Тебе уже приходилось работать топором? — спросил он.

— Топором мало, но я хороший мачетеро, — ответил Селсо. — На кофейной плантации я несколько лет работал мачете.

— Четыре реала в день, — сказал на это капатас. — Десять песо из первой получки дашь мне за то, что я тебя нанял на работу. Попытаешься бежать — получишь двести пятьдесят плетей, да еще заплатишь пятьдесят песо штрафа в придачу. В другой раз, надо думать, не побежишь, а побежишь — поймают, изобьют до полусмерти и повесят. О подробностях спроси при случае своего соседа, он небось видел, как это происходит. Покупать имеешь право только в тиенде монтерии, а у бродячего торговца можешь приобрести что-либо в том случае, если он имеет специальное разрешение управляющего здесь торговать. Контракт заключается на год, и он нерасторжим. Тебе еще повезло — не придется платить налог за заключение контракта. Но не воображай, что ты сможешь уйти отсюда когда вздумается. Ты должен проработать самое малое год. Меньше чем на год мы людей не берем. Понятно?.. Имя? Возраст? Из какого селения? Хорошо! Будешь работать в отряде дона Паулино.

Из пятидесяти сентаво, которые Селсо зарабатывал в день, двадцать пять приходилось платить повару за еду. Селсо курил — он был вынужден покупать табак. Стоила денег и камфара, которой он натирался, чтобы залечить укусы москитов и других насекомых. Хинин, если он имелся в наличии, выдавали в конторе тем рабочим, у которых учащались тяжелые приступы лихорадки. Кроме того, Селсо приходилось время от времени покупать тальк — засыпать раны от ударов плетью. А плетью здесь угощали не только за побеги, случавшиеся не часто, но и за всевозможные провинности, самой распространенной из которых было невыполнение дневной нормы. Причины невыполнения нормы в расчет не принимались. А причин этих было множество, и пеоны чаще всего не были виноваты в том, что не заготовляли положенного количества дерева. Основной помехой в работе были плохие топоры, колуны и те естественные трудности, которые таили в себе джунгли. Но ни лихорадка, ни другие болезни не считались уважительной причиной, позволяющей не выработать за день положенные две тонны очищенного, готового к отправке красного дерева. В джунглях попадались участки, поросшие молодняком, не представляющим никакой ценности, трухлявыми, разъеденными червями деревьями, и тогда пеонам приходилось прорубать с помощью мачете проход в густых зарослях и искать подходящий участок. Случалось, что эти поиски длились часами, но и они в расчет не принимались. При всех обстоятельствах пеон был обязан повалить за день положенные две тонны первоклассного красного дерева и приготовить его к сплаву. Как справиться с этой нормой — это уж его дело. Ему платили за заготовленное дерево, и он был обязан доставить положенное количество. Случалось, что ему вдруг везло и он умудрялся в какой-нибудь счастливый день заготовить три, а то и четыре тонны дерева. Тогда, если начальник отряда был в хорошем настроении, пеон мог этим излишком покрыть недостачу за предыдущие, менее удачные дни. Но перерасчет выработки начальник делал только в течение недели. Чаще всего, вернее сказать — почти всегда, начальник отряда забывал отмечать в расчетной книжке перевыполнение нормы, зато он никогда не забывал записать даже самую малую недостачу, и капатас, приходя на участок, штрафовал пеонов, не заготовивших за день две тонны красного дерева.

На одежду Селсо тратил меньше, чем старая дева — американка, высохшая как мумия, тратит на попону для своей болонки. Чтобы не изнашивать штанов и рубашки, Селсо работал голым, лишь обмотав вокруг бедер лохмотья. Эти лохмотья и были его рабочим костюмом. А так как пеоны не знали ни воскресений, ни праздников и работали всегда от зари до зари, у них не было нужды в воскресном костюме. Правда, за пеонами оставалось право отдыхать, если в кои-то веки выпадал счастливый день и им удавалось до захода солнца повалить и очистить положенные по норме две тонны дерева. В эти часы столь редкого отдыха они уходили к реке мыться, лечили порезы и раны да жарили вкусных диких козочек, если, конечно, им удавалось их поймать, — так хотелось хоть раз в месяц забыть опротивевший вкус черных бобов, сваренных на воде и слегка приправленных красным или зеленым перцем.

Единственный праздник, отмечавшийся на монтериях, было 15 сентября, день провозглашения независимости Мексики. Владельцы монтерии были добрыми республиканцами: при республике они пользовались значительно большей свободой в делах, чем при испанском владычестве. Поэтому этот революционный праздник был для них так же священен, как могила Магомета для магометанина. Этот день оплачивался на монтериях, и владельцы их немало гордились подобным неопровержимым доказательством своих республиканских убеждений.

Но одно обстоятельство наносило некоторый ущерб этим республиканским убеждениям, а именно — отсутствие календарей в отрядах, работающих в глубине джунглей и по два-три месяца не имеющих никакой связи с центральным участком монтерии. В большинстве случаев даже сам начальник отряда — контратиста, как его здесь называли, — не знал, какой нынче день — воскресенье, среда или пятница. У него было весьма смутное представление даже о том, какой теперь месяц; хорошо еще, если он не путал июль с декабрем. В своей записной книжке он отмечал огромное количество рабочих дней и всегда в конце концов сбивался с календарного счета. Если ему нужно было установить точное число, он принимался его высчитывать, начиная со дня выхода своего отряда с центрального участка. Эту дату он знал точно, она значилась в его контракте. Но подобные сложные расчеты и пересчеты утомляли его, и он постоянно ошибался и в конце концов бросал это бессмысленное занятие, предоставляя президенту Соединенных Штатов и премьер-министру Великобритании следить за календарем.