Атака седьмого авианосца - Питер Альбано

Постукивая по столу массивным кулаком, чтобы слова его прозвучали более веско, Брент произнес:

— Мы должны убить Розенкранца. Он — вне законов божеских и человеческих. Он — дикий зверь. Откуда… Откуда берутся такие твари, откуда они выползли на нашу землю?! Почему хорошие люди должны гибнуть, чтобы остановить их нашествие? Гибнуть — и в таком количестве?!

Мацухара крепко — так, что заскрипела щетина на щеках, — потер лицо ладонью.

— Ты читал «Юлия Цезаря»?

Брент знал, что летчик — неуемный книгочей с безмерной шириной вкусов и пристрастий, но все же его вопрос озадачил Брента.

— Читал, конечно. Я вообще люблю Шекспира.

Снова заскрипела под сильными пальцами щетина:

— Помнишь, в первом акте, перед убийством Цезаря, Каска говорит о заговоре? — Брент смотрел на него выжидательно. — «У Капитолия я встретил льва. Взглянув свирепо, мимо он прошел, меня не тронув…»

— Ты хочешь сказать, Розенкранц и есть этот лев?

— Не он один. Каддафи, Арафат, Хомейни…

— На каждого льва найдется укротитель.

— Верно, Брент, — засмеялся Мацухара. — Придется запастись пистолетами, тумбами, хлыстами…

Стук в дверь перебил его. В каюту вошел адмирал Аллен. При виде Мацухары в глазах у него вспыхнул враждебный огонек — точно такой же, как в глазах японского летчика, — и сесть он постарался как можно дальше от него, насколько это было возможно в тесной каюте. Брент, зная, что Аллен тоже предпочитает неразбавленное виски, наполнил и протянул ему стакан. Тот принял его молча. Аллен явно был угнетен и встревожен, и Брент догадывался о причине этого. Впрочем, старый адмирал начал без обиняков:

— Ты убил человека, Брент.

— Да, сэр, — всем своим тоном показывая, что отступать не намерен, ответил тот.

— Ты совершил смертный грех, который нельзя ни отмолить, ни искупить, — продолжал Аллен, вспомнив, наверно, что Брент был воспитан в католической вере.

— Он оказал своему боевому товарищу последнюю услугу, — вмешался Мацухара. — Он выполнил свой долг и поступил так, как велит кодекс чести самурая.

— Это уже второе убийство — рассчитанное и хладнокровное.

— Прошу вас, сэр… Я все знаю. Все! Поверьте, мне нелегко это далось.

— Адмирал Фудзита, должно быть, понял и одобрил тебя? — сказал Аллен, лишний раз продемонстрировав свою проницательность.

— Да, — вздохнул Брент.

— О трибунале и речи не было?

Брент кивнул, сделал глоток виски.

— Хорикоси повесил бы меня собственными руками.

Аллен, потягивая виски, поверх края стакана взглянул на него:

— Тебе надо уйти с «Йонаги».

— Что за ерунда, адмирал?! — воскликнул Мацухара. — Его место — здесь.

— Выбирайте выражения, подполковник, вы говорите со старшим по званию.

— Я — строевой офицер, командир авиационной боевой части авианосца «Йонага». Вы служите на флоте другой страны. Вы вообще человек из другого мира. Считаете, что я нарушил субординацию, — подайте рапорт командиру корабля. Я готов буду ответить за свои слова — перед ним, а не перед вами!

— И ответите, можете не сомневаться.

— Йоси-сан! — Брент был явно огорчен всем происходящим. — Прошу тебя, уйди!

Летчик еще минуту молча глядел на Аллена, потом поднялся и вышел из каюты.

— Пожалуйста, сэр, постарайтесь понять его, — повернулся к Аллену Брент. — Он не в себе: погибли оба его ведомых.

— Знаю. Знаю! — Адмирал выплеснул в рот остатки виски. Брент снова наполнил его стакан. — Можно подумать, ему одному приходилось терять товарищей!

— Пожалуйста, не подавайте рапорт.

— Я не могу оставить это без последствий.

— Но если он извинится перед вами?

Адмирал затряс головой, будто избавляясь от невидимой паутины:

— Ладно… Тут дела поважнее.

— Вы хотите, чтобы я ушел с «Йонаги»?

— Да. И вернулся в РУ ВМС, в Вашингтон, — расширил свои горизонты. И подумал бы о своей карьере.

— Главные события происходят здесь, сэр. Здесь, на «Йонаге». Это единственная сила, способная остановить арабов, и вам это известно не хуже меня.

— Ценю твое самоотречение, Брент, но надо подумать и о себе тоже.

— Я думаю. И я понял, что место мое — здесь.

Адмирал сделал большой глоток. Брент тоже отхлебнул «Чивас Регал», наслаждаясь приятным теплом, растекающимся по телу. Одеревеневшие мышцы расслабились, комната стала медленно кружиться. Он снова налил виски себе и Аллену.

— Брент, мальчик мой… — продолжал тот. — Мацухара и все остальные слишком сильно влияют на тебя. Ты переменился неузнаваемо. В голове не укладывается, как ты — настоящий, стопроцентный американец, разумный, нормальный человек, спортсмен — мог обезглавить двоих? — Он плотно поджал губы, заглянул Бренту в глаза. — Это все плоды общения с самураями — с Фудзитой, Мацухарой, Окумой, Араи и всеми прочими. Они сделали тебя таким же, как они сами. И это опасно, Брент. Пойми, ты оторвался от своих и еще не прибился к чужим. Подумай об этом. Ты на опасном пути.

— Но решать мне, сэр?

Адмирал еще крепче сцепил челюсти. На широком лбу глубже обозначились морщины.

— Убрать тебя с «Йонаги» своей волей я не могу. Мог бы, если бы Фудзита не пользовался таким влиянием в Пентагоне, в администрации и, как поговаривают, даже в Овальном кабинете[4]. — Он опустил сжатый кулак на стол. — Ты сам должен принять решение, Брент, правильное решение. Ты же умный парень!

Брент залпом допил виски.

— Я принял решение, сэр. Я остаюсь.

— Ладно. Остаешься так остаешься.

Адмирал встал, сердито допил свой стакан и вышел из каюты.

3

Флагманская рубка, расположенная между ходовым мостиком и салоном адмирала Фудзиты, была самым крупным помещением на «адмиральском верху». Там стояли длинный дубовый стол и дюжина стульев, на переборках висели карты, в углу за столиком с телефонами дежурил вахтенный связист. За председательским местом висел портрет императора Хирохито, запечатленного в молодости верхом на белом коне. Рубка была ярко освещена десятком сиявших из-под потолка сильных ламп в решетчатой защитной оплетке.

Совещание было назначено на утро. Раны Брента затянулись быстро, хотя швы еще зудели, а место ожога от лодыжки до паха было покрыто, словно гигантское родимое пятно, глянцевитой темно-красной кожей. Сидя на своем обычном месте в дальнем конце стола, он едва сдерживал стон — возобновилась мигрень и тупая пульсирующая боль беспощадно давила на глазные яблоки. Он еще не совсем оправился от своей контузии, но не сказал об этом даже Мацухаре, а о том, чтобы пойти показаться Хорикоси, и речи быть не могло.

А Йоси уже сидел рядом, перелистывая пачку рапортов. Расположившийся напротив адмирал Аллен тоже изучал какие-то бумаги. На другом конце стола адмирал Фудзита был занят разговором со старшим офицером «Йонаги», капитаном третьего ранга Митаке Араи.

Высокого роста, прямой и тонкий, как ружейный шомпол, Араи во время Второй мировой войны командовал миноносцем «Рикоказе» и теперь по мрачной иронии судьбы сидел за одним столом с теми, против кого воевал сорок лет назад. Здоровенный как медведь кэптен Джон Файт, плававший на миноносце «Бредфилд», дрался с ним в том сражении при Соломоновых островах, когда Араи двумя замечательными торпедами «Длинное копье» распорол борт крейсера «Нортхемптон». А самолеты адмирала Аллена во время самоубийственного рейда линкора «Ямато» на Окинаву пустили на дно и линкор, и миноносец охранения. Большая часть команды тогда погибла.

Поначалу между старыми моряками то и дело проскакивали искры враждебности, однако общий враг и смертельная опасность, грозившая им всем, заставили отложить былую рознь, на место которой пришло то, что именуется «боевой спайкой» и «братством по оружию». Но Брент по быстрым взглядам, по интонациям, по преувеличенно учтивой манере держаться угадывал, что прежняя вражда не забыта, ибо есть вещи, которые не забываются никогда: в любую минуту ненависть могла вспыхнуть заново и растопить ледяную вежливость.

По левую руку Фудзиты сидел престарелый капитан третьего ранга Хакусеки Кацубе, высохший до такой степени, будто за те долгие десятилетия, что он простоял на мостике, палящее солнце, соленые брызги пены и ветер выжгли из него всю влагу до последней капли, придав его лицу цвет и прочность старой дубленой кожи. Он был согнут чуть ли не вдвое, словно держал на спине груз неимоверной тяжести, и имел обыкновение посмеиваться каким-то своим мыслям, пуская пузыри беззубым ртом. Он всегда вел протоколы штабных заседаний и военных советов, не признавал, подобно своему адмиралу, никаких новшеств вроде диктофонов и сейчас занес над блокнотом обмокнутую в тушь кисточку.

Рядом с Марком Алленом Брент увидел нового командира эскадрильи пикирующих бомбардировщиков подполковника Казоуси Миуру, заменившего лейтенанта Даизо Сайки, — тот, обвиненный в трусости, застрелился на этом самом месте всего полгода назад. Шестидесятилетний подполковник казался старше своих лет: был рыхловат, а его бесстрастное плоское и широкое лицо проутюжил, казалось, тяжелый каток, который, однако вовремя остановился, пощадив обширный подрагивающий живот. Выпускник Военно-морской академии, Миуру начинал летать во время войны на D3A, дрался на Соломоновых островах, а у Санта-Круса точно отбомбился над авианосцем «Хорнет». В воздушном бою над Филиппинским морем он был ранен и сбит. Выйдя из госпиталя, подал рапорт о зачислении в отряд камикадзе, но из-за раны до конца войны участия в боевых действиях не принимал. Потом благодаря дружеским отношениям с Минору Генда, командовавшим Силами самообороны Японии, Миуру был переаттестован и прослужил в них двадцать два года, после чего вышел в отставку. Брент перехватывал мрачные взгляды, которые подполковник, пользовавшийся репутацией отважного и искусного пилота, время от времени бросал на Аллена и на него самого: как видно, огонь вражды еще тлел, и Миуру не забыл и не простил американцам свою рану.