Месть Танатоса - Михель Гавен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бессмертный батальон, лишенный поддержки извне, принял смерть под лавиной неприятельского огня, предпочтя ее позору плена. И только штыки упрямо вздымались ввысь над месивом мяса, крови, обугленной земли, победно отражая солнце, едва проглядывавшее сквозь черные клубы порохового дыма.
Она слышала, как отпирали засовы, слышала гортанные звуки германских команд и не могла понять, где все это происходит с ней: наяву или все еще во сне. Во сне или наяву все шли и шли перед глазами по полуразрушенной дороге, священному для Франции пути, бесконечной вереницей к Вердену грузовики с войсками, боеприпасами, продовольствием, потому что только так и можно было спасти Францию…
— Мама, мамочка, вставай, — Штефан отчаянно тряс ее за рукав. — Скорее, сюда идет Ваген!
Она подняла голову, сжала пальцами лоб… Гробница Тюренна, Компьенский лес, знамена поверженной армии в Доме инвалидов перед гордой надписью «Наполеон» — все растаяло в один миг. Она увидела встревоженное лицо Штефана перед собой и, спохватившись, спросила:
— Вы съели шоколад, который оставил господин Раух?
— Нет еще, — растерянно ответил сын, — я испугался, что ты заболела.
— Так ешьте скорей, — торопила его Маренн. — Уже выгоняют на построение. Скорей, чтобы никто не видел.
— Мама, а почему ты во сне все время говорила «Гейнемер», а потом «Этьен»? — спросил Штефан, откусывая от коричневой плитки.
— Гейнемер? Этьен? — она удивленно взглянула на него и пожала плечами. — Не знаю. Наверное, мне что-то приснилось.
И глубоко вздохнула — она прекрасно знала почему…
* * *Оберштурмбаннфюрер не спал две ночи подряд, но и в эту ночь, несмотря на усталость предшествующих дней, ему спалось плохо. Не помогало даже снотворное. Отто Скорцени проснулся от стука дождя по стеклу, закурил сигарету и, распахнув окно, долго стоял, глядя в осеннюю темноту, не обращая внимания на холодный ветер. Спавший в кресле Вольф-Айстофель удивленно поднял заспанную морду, поворочался, укладываясь поудобнее, и снова заснул, уткнувшись мордой в лапы. Скорцени прошелся по квартире, открыл бар, достал уже начатую бутылку коньяка, плеснул коньяк в фужер, но нить не стал, а, бросив недокуренную сигарету в пепельницу, подошел к телефону и набрал номер адъютанта. После нескольких долгих гудков заспанный голос ответил:
— Гауптштурмфюрер Раух. Слушаю Вас.
— Я разбудил тебя, извини. Ты звонил Габелю? — спросил у него сразу.
— Звонил, — ответил адъютант, немного подумав.
— И что там?
— Ничего особенного. Запнулись, помолчали. Потом сказали, что все хорошо: они все правильно понимают, приказание выполнили.
— Хорошо. Извини еще раз. Отдыхай.
— Слушаюсь…
Скорцени положил трубку. Взял фужер с коньяком, сигарету из пепельницы и, вернувшись в спальню, лег поверх одеяла, отпил глоток коньяка и глубоко затянулся сигаретой. Перед глазами возникли очертания ее фигуры, искусно драпированные черным бархатом. На мгновение показалось, что бархат падает… Он не заметил, как сигарета прожгла простыню. Раздраженно затушив ее в пепельнице и поставив фужер на пол рядом с кроватью, он устало откинулся на подушку и закрыл глаза, надеясь заснуть.
Дождь барабанил в стекло и по железному подоконнику, шуршал в водосточной трубе, ветер, врываясь сквозь приоткрытое окно, надувал парусом шторы. Скользящие отблески уличных фонарей плясали по комнате. Слышны были далекие оклики патрулей и скрежет тормозов, проезжавших где-то машин.
Он снова поднялся и плотно закрыл окно. Все стихло. Как всегда, коньяк подействовал успокаивающе. Вернувшись в постель и едва закрыв глаза, он словно провалился в бездну тишины, забывшись усталым сном без сновидений, только рука скользнула по одеялу, как будто искала что-то и замерла. Дождь постепенно утих. На востоке забрезжил поздний осенний рассвет.
* * *После совещания высшего офицерского состава СД в загородной резиденции рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера в машине на пути в Берлин штандартенфюрер Науйокс со свойственной ему иронией сказал Скорцени:
— Меня умиляют эти наши совещания по оргвопросам. Особенно когда выступает Мюллер — просто просится слеза. Как трудно ему, оказывается, поддерживать трудовой энтузиазм на предприятиях! У меня по организационной теме только один вопрос: если все будет не так, как мы хотели, кто будет выплачивать компенсацию за моральный ущерб и где вообще получать пенсию: в Вашингтоне?
Скорцени, который сам вел машину, стряхнул пепел с сигареты и, не отрывая взгляда от дороги, пожал плечами:
— Не знаю. Вообще, тебе Шелленберг уже намекал как-то, что твой язык однажды будет тебе дорого стоить.
Алик усмехнулся:
— Шелленберг как будто не знает, что мой язык вообще никому ничего не стоит. Это бесплатное приложение к его Управлению.
По мокрому от дождя асфальту машина неслась почти на предельной скорости, без устали скрипели дворники, тормоза пронизывающе визжали на поворотах. Вдоль дороги за мерцавшими от дождевых капель бронированными стеклами сплошной полосой тянулся лес.
— Хочется верить, что мы не врежемся, — Алик открыл окно, выбросил окурок сигареты. Дождь хлестнул его по лицу.
— Не понимаю, когда закончатся эти ливни? Словно прорвало где-то. Дойдешь до машины — уже весь мокрый, — недовольно проворчал он, отряхивая плащ. Потом закрыл окно по плотнее и откинулся на спинку кресла.
— А ты, я слышал, все еще совершенно одинок, — заметил он, лукаво поглядывая на Скорцени, — в секретариате фюрера, наверное, волнуются. Говорят, Анна фон Блюхер пыталась покончить с собой…
— Не болтай, — Скорцени, нахмурившись, прервал его, — она совсем еще молодая девочка.
— Ну, то, что она молодая — тут я не спорю. Но то, что девочка, — Алик засмеялся. — Я конечно догадывался, что в душе ты джентльмен, но не предполагал, что настолько. Кстати, ты заметил, — перевел он разговор на другую тему, — рейхсфюрер сегодня много говорил о здоровье. Совсем как моя Ирма: не пейте, говорит, много, не перегружайтесь, кушайте фрукты. Мы и так не пьем, не едим, не спим и даже почти не дышим — только по приказу. Спортом, говорит, надо заниматься. Совершенствоваться. Я хотел спросить, если я уже стал чемпионом Олимпийских игр, то в каком направлении мне совершенствоваться? Но потом передумал. Говорят, мы скоро выйдем на межпланетный уровень. Написал же кто-то из людей Геббельса, что наша зондеркоманда скоро полетит на Луну. Это, наверное, те деятели из гитлерюгенда в шортах и с барабанчиками, которые скоро будут в таких же чинах, как и я.
Алик помолчал-, достал сигарету из портсигара и снова заговорил насмешливо:
— А представляешь, завтра позвонить Шелленбергу с утра и сказать: я, мол, на службу сегодня не приду, по приказу рейхсфюрера забочусь о .здоровье. Как забочусь? Да по-разному… Забочусь — и все тут.
Он чиркнул зажигалкой, закурил:
— Я тебе рассказывал, — продолжил вскоре — как я тут на Ирме жениться собрался? Ну, официально, понимаешь ли. Прихожу, мне говорят: «Представьте справку с 1750 года о чисто арийском происхождении Вашем и Вашей невесты». Я спросил: «А с 1752 года можно?» Нет, говорят, нельзя, по званию положено с 1750-го. Я, конечно, просто так спросил, я и с 1902-го не знаю. Я, вообще на улице вырос. Даже в гитлерюгенде не состоял. Потому что когда его организовали, я уже служил в СС.
Но я решил, я еще подожду, когда уже окончательно стану ветераном партии, может быть тогда, как старому бойцу НСДАП, мне в порядке исключения разрешат жениться без справки. Только пусть мне потом кто-нибудь скажет, что я намеренно лишил Германию наследников чистокровной расы: они мне в порядке исключения разрешили, а я в порядке исключения лишил…
— Ты и в ветеранском возрасте собираешься жениться на Ирме? — поинтересовался у него Скорцени.
— А на ком еще я могу жениться?
— Ну, мало ли, какие у тебя планы. На молодой, например.
— Ага, тут один богатый барон в ветеранском возрасте женился на молодой, любитель широких габаритов. Летчица, любимица Геринга, вероятно, во всех отношениях… Так она его разорила. Нет, надо брать испытанные кадры. Ты слышал, что говорил сегодня «Эс» (Гейдрих) о кадровой политике? Да и материальная сторона тоже важна. Я почему так и волнуюсь, где, если что, получать пенсию…
Проскочив контрольно-пропускной пункт машина на полной скорости въехала в город.
Отто Скорцени повернулся к Науйоксу:
— Тебе домой или в Управление? — спросил у него.
— А ты?
— Я — в Управление. Я там еще сегодня не был. С утра — в тренировочном центре, потом выдернули на совещание…
— Ну, давай в Управление, — согласился Алик, — Позвоню оттуда Ирме. Надеюсь, ужинать-то мы сегодня будем.
— Тебе бы только есть. У тебя что, нет никаких дел?