Семь дней в июне - Тиа Уильямс

– И те не ее, – сообщила высокая девушка в джинсах «Эппл Боттом»[68], сидящая позади Женевьевы.

Она повернулась к говорящей. Из своего угла в конце класса Шейн поймал ее взгляд. И покачал головой. Предупредил, но Женевьева его проигнорировала.

– Что ты сказала?

– Я сказала, что волосы не твои, ха. И что?

– Да, и что? – повторил невысокий мальчик, материализовавшийся рядом с Эппл Боттом. Вероятно, ее бойфренд. На Женевьеву смотрел весь класс. Она была окружена. Единственный знакомый сидел в четырех рядах от нее. Ей не победить.

– Ничего, – пробормотала она.

– Я так и думала, – ответила Эппл Боттом, и класс вернулся к своим занятиям.

Женевьева услышала, как Бойфренд шепнул Эппл Боттом: «Да, сделай это дерьмо».

Настала наэлектризованная тишина. Внезапно шея Женевьевы дернулась назад, а голова стала жутко невесомой. Она обернулась и увидела, что Эппл Боттом в одной руке держит три четверти хвоста Женевьевы, а в другой – ножницы. Парень гоготнул.

– Я позову директора Миллера, – провозгласил мистер Вайсмюллер и бесстрастно, не торопясь, вышел из класса.

Женевьева пощупала за шеей, где больше не было волос. В ней вспыхнула красная ярость, и она с силой толкнула парту Эппл Боттом, отбросив ее назад. Эппл Боттом вскрикнула. Она не ударилась, но лежала под стулом.

– Убить эту новенькую сучку! – крикнул ее парень, обращаясь ко всем.

– Нет, – заявил Шейн, вставая. – Ты. Бейся со мной.

Все посмотрели на парня Эппл Боттом. Он явно не хотел драться.

Какая-то девушка сказала:

– Ну все. Если Шейн взялся за свое дерьмо, я ухожу. Я не собираюсь из-за вас вылететь из школы прямо перед выпускным.

Подхватив рюкзак, она быстро вышла.

– Дерись со мной, ниггер, – повторил Шейн. Теперь они стояли нос к носу. Толпа образовала вокруг них широкий круг.

Бойфренд слабо ударил Шейна по носу. Шейн приложил сломанную руку к груди. Парень ударил Шейна сильнее. Шейн что-то шепнул противнику на ухо, отчего тот размахнулся и треснул Шейна в висок. В классе раздались крики: «Врежь ему, врежь ему!», и Бойфренд толкнул Шейна на землю, размахивая кулаками. Из носа и губы Шейна текла кровь, но он не сопротивлялся.

– Хватит! – крикнула Женевьева. – Господи, Шейн, это всего лишь волосы!

И вдруг Шейн скинул с себя парня и встал. Он дышал неровно, прерывисто. Подняв больную руку, ту, что была в гипсе, он сильно ударил Бойфренда по скуле. Раздался тошнотворный стук. Парень упал.

Шейн прижимал к груди больную руку, кость снова была сломана. Он стоял, дрожа, стиснув зубы, его сияющее лицо блекло. Одарив Женевьеву кровавой улыбкой, он рухнул на пол. Это было самое ужасающее и потрясающее зрелище, которое она когда-либо видела.

– Кто-нибудь, помогите. Он…

Последнее, что увидела Женевьева, был кулак Эппл Боттом в нескольких сантиметрах от ее носа, а потом – миллион ярких огней.

Шесть часов спустя Женевьева и Шейн лежали на кроватях рядом в отгороженном занавеской помещении отделения неотложной помощи Объединенного медицинского центра. Они пролежали там весь день, а школьный психолог, мисс Гузман, расположилась между ними на раскладном стуле. Бойфренда выписали, и он отправился домой с переломом скулы под присмотром бабушки. Эппл Боттом ушла с тетей и ушибленным плечом. На руку Шейна наложили новый гипс, а между верхней губой и левой бровью наложили в общей сложности четырнадцать швов. Женевьева отделалась легче всех, с жутким синяком под глазом и еще более жуткой стрижкой боб.

Ее с Шейном отстранили от занятий, но домой не отпускали, потому что несовершеннолетних могли передать только родителям или опекунам. Мисс Гузман не смогла связаться с Лизетт, что было неудивительно.

Опекуна Шейна мисс Гузман тоже найти не смогла. Очевидно, он жил в приюте для приемных детей, и ни с кем из администраторов связаться не удалось.

Вот они и лежали. И ждали. А мисс Гузман пошла на улицу на тридцать седьмой перекур.

Женевьева мучилась от невыносимой боли. Удар будто разбил ее череп. Врачи скорой помощи обработали глаз, но, несмотря на ее все более настойчивые мольбы, Женевьеве дали лишь обычное болеутоляющее.

При ее мигрени адвил был не полезнее конфет M&M’s.

Сильно дрожа, она свернулась в клубок, впиваясь ногтями в предплечье, чтобы отвлечься.

– Женевьева? – прошептал Шейн со своей койки.

– Джон-Ви-ЭВ, – простонала она сквозь стиснутые зубы.

– Ты в порядке?

– Нет.

Он выглянул в коридор и задернул занавеску. Покопавшись в кармане джинсов, Шейн вытащил упаковку с таблетками и взял стаканчик с водой. Протянул ей и то и другое.

– Оксиконтин поможет?

– Разотри таблетку, – прохрипела она.

Шейн достал из своего волшебного кармана пластиковую карточку (название банка осталось неизвестным) и растолок таблетки на металлическом медицинском подносе на четыре кучки крупного порошка. Потом осторожно поднес порошок к ее носу, поддерживая затылок здоровой рукой, и Женевьева втянула носом бороздки. Это было грубо, но действовало быстро: боль притупилась, лицо расслабилось, мышцы обмякли. Хорошо. Оксиконтин не убивал боль, просто делал ее незаметной.

Шейн откинул ее растрепанные локоны с лица. Она подложила его руку под щеку. Теперь он был весь ее.

– Ты мой самый-самый-самый лучший друг, – полубессознательно и мечтательно вздохнула она.

– Тогда мне надо научиться правильно выговаривать твое имя.

– Мне все равно, как ты меня называешь, – пролепетала она. – Просто называй.

Шейн улыбнулся.

– Пойдем.

– Куда?

– Я знаю одно место. Всем наплевать, где я. У тебя есть родители, которым не наплевать?

Женевьева подумала о Лизетт, которая ждет, когда дочь придет и разбудит ее, чтобы отправиться на работу в салон ее отвратительного бойфренда.

Ответ был очевиден.

Они шли по коридору, спокойные, невозмутимые. Но, едва оказавшись на улице, взялись за руки и побежали. Куда бы Шейн ни шел, она следовала за ним.

Вторник

Глава 9. Словесный румянец

Шейн пришел на двадцать пять минут раньше в кафе «Костюшко», которое было вовсе не кафе. Это была немодная шестидесятилетняя закусочная, оставшаяся с тех времен, когда Краун-Хайтс еще был польским районом. Декор остался с 1964 года: столы из формайки, яркие флуоресцентные лампы, блестящие красные виниловые кабинки и вентиляторы на потолке вместо кондиционеров. Бегло изучив комментарии о заведении на Yelp, Шейн выяснил, что лучшим блюдом «Костюшко» была лазанья. Однако он был слишком взволнован, чтобы есть.

Шейн вообще был слишком взволнован, и сил у него хватило, только чтобы устроиться в кабинке у окна. И ждать. И успокаивать свое колотящееся сердце просмотром видео на YouTube о встречах в аэропорту. (Не считая бега, эти видео лучше всего помогали ему справляться с трудностями.)

В 10:02 в кафе ворвалась Ева. Она направилась к стойке хостес, ничуть не похожая на вчерашнюю гламурную амазонку. Сегодня она выглядела очень просто: растрепанные локоны, облегающая майка, джинсы-бойфренды Jordans. Неподходяще сексуальные очки. В этом образе она была еще более опасной – если такое вообще возможно.

И Шейн превратился из взрослого состоявшегося человека в озабоченного подростка. Женевьева. Это действительно она, совсем