Глаз в пирамиде - Роберт Уилсон

— Ты это о чем?

— Да о том, чтобы ты меня трахнул, Джордж.

— Я никогда не встречал девушку, то есть женщину, которая верила бы в капиталистическую экономику и при этом хорошо трахалась.

— Какая связь между твоими трогательными подружками и ценами на золото? Сомневаюсь, что ты когда-нибудь встречал женщину, которая верила бы в реальное капиталистическое невмешательство государства в экономику. Вряд ли такую женщину можно встретить в твоих лево-либеральных кругах. — Мэвис взяла меня за руку и повела в кабинку. Она сбросила с себя плащ и аккуратно расстелила его на полу. На ней были узкий черный свитер и синие джинсы, плотно облегавшие тело. Она стащила через голову свитер. Лифчика на ней не было, и я увидел ее конусообразные груди размером с яблоко, увенчанные сосками-вишенками. Между ними было темно-красное родимое пятно. — Ты представляешь себе капиталистическую женщину как «никсонеточку» образца 1972 года, которая верит в эту сраную корпоративную, социалистическую, ублюдочную фашистскую смешанную экономику, которой Фрэнк Рузвельт облагодетельствовал США. — Она расстегнула широкий черный ремень, молнию на джинсах и с усилием стянула их с бедер. Я почувствовал, как в штанах у меня зашевелилось. — Женщины, борющиеся за свободу, хорошо трахаются, потому что знают, чего хотят, а то, чего они хотят, им очень нравится. — Джинсы упали на пол, открыв трусики золотистого цвета из какого-то странного синтетического материала, похожего на металл.

Разве можно в таких условиях познавать факты, тяжелые и острые, и потом не забывать о них?

— Ты действительно хочешь, чтобы я трахнул тебя прямо здесь, на этом общественном пляже, среди бела дня? — В этот момент дятел решил приступить к работе и, словно ударник из рок-группы, застучал клювом прямо над нашими головами. Мне вдруг вспомнился школьный стишок:

Вчера в нашу дверь долго дятел долбил,Покуда долбильник себе не отбил...

— Джордж, ты слишком серьезен. Разве ты не умеешь играть? Тебе никогда не приходило в голову, что жизнь — это игра? Пойми, между жизнью и игрой нет никакой разницы. Смотри, когда ты играешь с игрушкой, в этой игре нет ни побед, ни поражений. Жизнь -это игрушка, Джордж. Я игрушка. Думай обо мне как о кукле. Вместо того чтобы втыкать в меня иголки, воткни в меня свою штуковину. Я магическая кукла вуду. Кукла — это произведение искусства. Искусство — это магия. Ты создаешь образ того, чем хочешь обладать или с чем хочешь справиться, — и достигаешь цели. Если ты творец, твои творения подчиняются твоей воле. Усек? Разве ты не хочешь мною овладеть? Ты можешь это сделать, но только на мгновение. Я покачал головой.

— Я тебе не верю. Ты говоришь как-то... не реально.

— Я всегда так говорю, когда возбуждена. Наверное, в таком состоянии я становлюсь чувствительнее к космическим вибрациям. Джордж, а единороги реальны? Кто создал единорогов? Мысль о единорогах — это реальная мысль? Чем отличается мысль о единорогах от мысли о моей киске, которую ты представляешь в данную минуту, хотя никогда ее не видел? Разве сам факт, что ты думаешь о том, чтобы трахнуть меня, а я думаю о том, чтобы трахнуться с тобой, означает, что мы обязательно трахнемся? Или Вселенная намерена нас удивить? Быть мудрым скучно, а безрассудным — весело. Что значит для тебя лошадь с одним длинным рогом, торчащим из головы?

Когда она сказала «киска», я невольно посмотрел на выпуклость ее лобка, скрытого под золотыми трусиками, а затем мой взгляд скользнул к родимому пятну в центре груди.

Это была не родинка. Меня словно окатили ледяной водой.

Я указал на нее:

— А что значит для тебя красный глаз внутри красно-белого треугольника?

Она немедленно влепила мне пощечину:

— Ублюдок! Никогда не говори со мной об этом! И тут же опустила голову:

— Извини, Джордж. Я не имела права так поступать. Можешь тоже меня ударить, если хочешь.

— Не хочу. Но, боюсь, ты отбила у меня охоту к сексу.

— Чушь. Ты здоровый мужик. Но сейчас мне хочется тебе кое-что дать, не требуя ничего взамен. — Она опустилась передо мной на расстеленный плащ, раздвинув колени, расстегнула молнию на моих брюках, просунула внутрь быстрые щекочущие пальцы и вытащила мой пенис. Она обволокла его ртом. Моя тюремная фантазия становилась реальностью.

— Что ты делаешь!

Она отняла губы от моего пениса, я посмотрел вниз и увидел его отполированную слюной влажную головку, заметно разбухавшую в быстрых пульсациях. Ее груди — я старательно не смотрел на масонскую татуировку — налились, а соски затвердели и поднялись.

Она улыбнулась.

— Не свисти, когда писаешь, Джордж, и не задавай вопросы, когда у тебя отсасывают. Заткнись и будь потверже. Это просто компенсация.

Кончая, я почувствовал, как мало вылилось спермы. Но ведь я обильно пролил ее в тюрьме. Не без удовольствия я заметил, что Мэвис не выплюнула то немногое, что попало ей в рот. Она с улыбкой это проглотила.

Солнце стояло выше и светило ярче, и дятел торжествовал, увеличивая частоту и громкость стука. Залив искрился, как лучшие бриллианты из коллекции леди Астор. Я засмотрелся на воду: сразу под горизонтом среди бриллиантов поблескивало золото. Вдруг Мэвис выпрямила согнутые в коленях ноги и откинулась на спину.

— Джордж! Я не могу дать, не взяв. Прошу тебя, быстрее, пока он еще твердый, иди сюда и вставь его в меня.

Я посмотрел на нее. Ее губы дрожали. Она оттянула золотые трусики в сторону, обнажив черноволосую промежность. Мой мокрый член уже начал опадать. Я смотрел на нее сверху и ухмылялся.

— Нет, — сказал я. — Мне не нравятся девушки, которые могут дать тебе по морде, а через минуту уже сгорают от нетерпения с тобой трахнуться. Они не соответствуют моей системе ценностей. Я считаю их дурами.

Неспешно и аккуратно я заправил в ширинку свой долбильник (не отбитый, как в стишке, но уже изрядно натертый) и отошел от нее.

— А ты, сукин сын, как я погляжу, не такой уж говнюк, — сказала она сквозь зубы. Ее рука быстро двигалась между ногами. Через мгновение она выгнула спину, сильно зажмурила глаза и издала тихий, удивительно непорочный стон, словно впервые поднявшаяся в небо молодая чайка.

Она секунду отдохнула, затем поднялась с пола и начала одеваться. Она смотрела на залив, а я следил за ее взглядом. Мэвис показала на отдаленный золотой блик.

— Хагбард здесь.

Через водное пространство донесся гул. Через мгновение я заметил мчавшуюся к нам маленькую черную моторную лодку. Мы молча наблюдали, как лодка уткнулась носом в белый песок. Мэвис дала мне знак, и я пошел за ней по песку к кромке воды. На корме лодки сидел мужчина в черном свитере с высоким воротом. Мэвис влезла в лодку и вопросительно взглянула на меня. Дятел учуял плохие вибрации и взлетел, хлопая крыльями и каркая, словно вестник Рока.

В какую чертовщину я вляпался и почему я такой идиот, что соглашаюсь с этим? Я попытался увидеть, что находится в том направлении, откуда пришла моторная лодка, но солнечные блики на золотом металле меня слепили, и я не мог рассмотреть даже очертаний. Я снова взглянул на черную моторную лодку и увидел, что на ее носу изображен круглый золотой предмет, а на корме развевается маленький черный флаг, в центре которого изображен такой же золотой предмет. Я кивнул в сторону этой эмблемы.

— Что это?

— Яблоко, — сказала Мэвис.

Люди, которые выбрали своей эмблемой яблоко, не могут быть совсем уж плохими. Я запрыгнул в лодку, и ее кормчий оттолкнулся веслом от берега. Мы с гулом рассекали водную гладь залива, приближаясь к золотом объекту на горизонте. Он все еще слепил глаза, бликуя отраженным солнечным светом, но я все же сумел разглядеть какой-то длинный низкий силуэт с маленькой башенкой в центре, что-то вроде спичечного коробка на палке от метлы. Затем я понял, что неправильно оценил расстояние. Корабль, или что там это было, находился гораздо дальше от берега, чем показалось мне вначале.

Это была подводная лодка — золотая субмарина — длиной, пожалуй, в пять городских кварталов, не меньше самого большого океанского лайнера. Коническая башня была высотой в три этажа. Когда мы остановились рядом с ней, нам помахал с башни какой-то человек. Мэвис махнула ему в ответ. Я тоже вяло махнул, почему-то решив, что так будет правильно. Я все еще думал об этой масонской татуировке.

В борту подводной лодки открылся люк, куда и вплыла маленькая моторка. Люк закрылся, вода ушла, лодка осела на спусковые салазки. Мэвис показала рукой на дверь, с виду похожую на дверь лифта.

— Иди туда, — велела она. — Увидимся позже, может быть. -Она нажала на кнопку, и, когда открылась дверь, я увидел позолоченную кабину с ковром. Я вошел в нее и был мигом поднят на триэтажа. Когда дверь открылась, я попал в небольшую комнату, гдеменя ожидал человек, позой своей напомнивший мне не то индуса, не то индейца. Я сразу вспомнил замечание Меттерниха о Талейра-не: «Если кто-то пнет его в зад, на его лице не дрогнет ни одна мышца, пока он не решит, что делать».