Микрорассказы Интерпрессконов 1997-2000 - Виктор Мясников

***

История закончилась, и Горб с товарищем, улегшись на скамейки, успокоились. "Да Шахуньи они ещe успеют выспаться, а мне — выходить скоро", — подумал я. Лезть в рюкзак за книгой не хотелось, и я тоже задремал. "Это другой дядя спрятал конфетки. Он тоже нехороший дядя и даже не поздравил меня с днeм рождения…" — услышал я сквозь сон, а затем проснулся от жуткого крика Горба: — Он тут! Это он, он хочет искать у меня в животе! Он вернулся! Валяясь на полу, Горб сучил в воздухе ногами и руками, будто отбиваясь от чего-то, нависшего сверху, а его недавний собеседник мирно храпел на своей скамейке. Электричка уже переехала мост через Линду, и мне пора было выходить. От станции вглубь садоводческих товариществ вела песчаная дорога, где всe ещe работал киоск с непременным набором спиртного и жвачек. Я вышел, но что-то заставило меня бросить взгляд на ярко освещeнные окна моего вагона. Внутри я увидел единственную фигуру — РЕБЕНКА ЛЕТ ПЯТИ С ОКРОВАВЛЕННЫМИ ПО ЛОКОТЬ РУКАМИ. И почему-то я вспомнил, что сегодня восьмое июня. А когда наши взгляды встретились, я только и смог сделать, что выдавить фразу: — С днeм рождения! А полусгнившие губы ребeнка озарила улыбка.

Интерпресскон-2000

Георгий Арефьев СКАЗАHИЕ О ГОЛОВЕ И БЕЗГОЛОВЫХ

Жил на свете Путанов. Жил-поживал, склероз наживал. И все у Путанова было путем, да вот завелись в голове его мысли. Чувствовал он остро, как в мозгах они тихонько копошатся, щекочутся, извилинами шевелят. Вконец измучили — спокойно спать мешают, с фуршетов в зал читальный гонят и думать постоянно заставляют — прямо жизни не дают. Хотел Путанов к знахарю пойти — авось поможет, да мысли воспротивились: дескать, над головою спутники летают, и люди скоро будут пьянствовать на Марсе, не стыдно ль колдунам-то доверяться в наше время? Hу, делать нечего, отправился Путанов в поликлинику. Выслушал его там врач, побарабанил пальцами по голове (и по его, и по своей), и молвил: — Плохо дело. Трепанация нужна. — И так вокруг одна сплошная трепанация на заседаньях и в газетах, — возмутился тут Путанов: — А дела не видать! — Hу что вы, пациент, трепаться зря не стану — без обмана, всего и дел-то, дырку в голове вам провертеть! И мысли через эту щелку частично вытекут, частично испарятся. Задумался Путанов было, да вовремя одумался он думать, пока критические мысли не родились и в разговор невовремя не встряли. — Hадо, значит надо, — отвечает: — От лишней дырки в черепущке вреда не будет — это и ребенку ясно.

…Очнувшись от тяжелого дурмана, он поднял руку к голове, но пальцы, ослабев после наркоза, наткнулись на бинты и в них увязли. — Больной, вы слышите меня? — навис над ним хирург: — Мы вскрыли череп, но оказалось, что весь мозг был поражен идеями и излечению, увы, не подлежал. Спасти вас от ума могла лишь ампутация башки. Ее мы удалили на рассвете. Hо не тревожтесь, шрам почти что не заметен будет — делали на совесть. А в понедельник — на работу. Вы кем работаете? Депутатом? Чудесно голова вам абсолютно не нужна. Ко вторнику Путанов в этом убедился. Hе обошлось без недоразумений — пришлось сниматься заново на удостоверение и паспорт, но, в целом, жизнь катилась по привычной колее. Hу, правда, некоторые молча изумлялись: а как он видит, если нет ни глаз, ни даже головы, с высот которой взгляд они бросали прежде? Hо сам Путанов ничему не удивлялся, ему, естественно, и в голову такой вопрос не приходил… А засыпал теперь он сразу и, к тому же, без подушки. Для выездов же зарубеж, где издавна не любят безголовых (предрассудок недостойный!), он заказал протез с орлиным профилем и благородной сединой. (Hе он был первым, и не он последним — сколько их, пустоголовых, или ватою набитых, с экрана и с газетных фотографий взглядом немигающим, остекленевшим смотрят якобы на нас. Пора б привыкнуть и не обращать вниманья). А дома проще обходиться без протеза. Вот поздно вечером шофер такси, не разглядев, как заорет: "Куда ты под колеса прешься, безголовый раз…!" Hо, неокончив, тут же извинился и, побелев, на красный свет умчался! В родных пенатах накладные головы излишни (а настоящие — накладны) — немало ныне появилось тех, которым голова не интересна, был бы слышен звон, а лучше, шелест… А деньги у Путанова водились — немало сэкономил он на шляпах, на шампунях, на бритье и стрижке, и на мыслях нудных о том, что взятки брать нехорошо, нечестно, недостойно. И жил Путанов еще долго и счастливо, и умер в один день. Аминь.

Вероника Батхен ПРОСТО СКАЗКА

…Ей было девятнадцать лет. Она жила в однокомнатной квартире на третьем этаже дома-хрущевки в спальном районе Москвы, училась на журфаке МГУ, любила стихи и селедку под шубой. И три рыцаря мечтали о руке и сердце прекрасной Дамы — бизнесмен, владелец преуспевающей компьютерной фирмы; перспективный кандидат-астрофизик, восходившее светило науки; и молодой поэт, наделенный всеми мыслимыми достоинствами, кроме денег и здравого смысла. Она колебалась, не умея, а может быть, не желая выбирать, и, наконец, незадолго до нового года, объявила поклонникам, что выйдет замуж за того из них, кто придумает самый чудесный подарок. Она долго готовилась к этому вечеру — свечи, шампанское, роскошный стол, любимое белое платье и мягкая постель с пушистым верблюжим пледом — все для прекрасного Принца. Первым пришел бизнесмен. — Нашу свадьбу мы отметим в Париже. Вот билеты на самолет и ключи от номера в «Рице». Мы увидим Монмартр и Нотр дам де Пари, будем пить столетний коньяк в лучшем ресторане Елисейских полей, с высоты Эйфелевой башни весь мир ляжет к нашим ногам! Рейс через час — ты поедешь? — Уходи. Ты не угадал, — сказала она и закрыла дверь. До боя курантов оставалось два часа. Приход астрофизика был слышен. Она открыла дверь, не дожидаясь звонка, и уперлась взглядом в перевязанную розовыми ленточками, частично упакованную треногу, из-за которой высовывалось счастливое лицо кавалера. — Это тебе. Телескоп. Сейчас я установлю его на балконе, и ты увидишь звезду. Я открыл ее сам и назвал твоим именем. Красная, седьмой величины… — Снег идет третий день. До свидания. Она открыла форточку — квартира пропахла дымом, а поэт терпеть не мог табака, сварила кофе и села ждать дальше. Он пришел без пяти двенадцать. С пустыми руками. — Я люблю тебя. И это все, что у меня есть. Чудо уже то, что я осмелился сделать тебе предложение. Она ждала, не понимая. — Ты — красивая. Нежная. Живая. Ты умеешь говорить без слов и смотреть в окно. Я люблю тебя. Слов действительно не было. Она хлопнула дверью так, что сработала сигнализация на чьей-то машине. Все стало ясно. Она выпила с президентом России шампанского — как лекарство, поплакала немного от обиды и одиночества и уснула, завернувшись в верблюжий плед. В комнате пахло дымом, бурчал невразумительно телевизор, ворочалась кошка в плюшевом кресле под лампой… За окном шел снег. И цвели каштаны.