Тень Сохатого - Фридрих Незнанский

— Простите… — Он поправил очки и прищурился. — То есть как же это не чувствуете?

— А вот так, — спокойно ответил Леонид. — Я чувствую, что я не мужчина.

Врач усмехнулся:

— А кто же вы, позвольте узнать? Обезьяна? А может быть, рыба?

Леонид покачал головой и ответил с прежним спокойствием в голосе:

— Нет, доктор. Я — женщина.

Усмешка сошла с губ врача.

— Значит, женщина, — серьезно проговорил он. — Гм… И давно это с вами?

— Глупый вопрос! — вспылил Розен. — Лучше спросите, как давно я это обнаружил!

— Ну и когда же вы это обнаружили?

Психиатр вновь глянул на Леонида поверх очков, но уже с большим любопытством.

— По крайней мере, соображаете вы здраво, — деловито заметил он. — Ну хорошо, зададим вопрос так, как вам нравится. Итак, как давно вы заметили, что превратились в девушку?

— Несколько лет назад, — ответил Розен. — Но тогда я еще не был уверен. То есть… я понимал, что со мной что-то не так, но не придавал этому большого значения. Мало ли у кого какие странности.

— И вновь разумное замечание, — кивнул врач. — Молодой человек, если вы хотите «закосить под дурика» — так это у вас, кажется, называется? — то не тратьте напрасно время. Смею вас уверить, что вы не дебил и не имбицил. А что касается шизофрении… — Врач пожал плечами. — Я, конечно, могу поставить вам эту статью, но подумайте о последствиях. Вас же после этого не пустят работать ни в одно уважающее себя учреждение. Или вы не видите себя в будущем никем, кроме дворника?

— Черт, доктор! — выругался Леонид. — Да вы что, совсем меня не слушаете, что ли? Я же говорю вам — я не сумасшедший. Я ощущаю себя женщиной! Неужели в вашей чертовой медицине не было подобных случаев? Ну поймите: вот это вот все… — Леонид провел руками по своей груди и животу, — …оно не мое! Как будто мою душу… или мозг, как там вы это называете… как будто это все пересадили в чужое тело! Понимаете — в чужое! И мне плевать, кем вы при этом меня считаете — шизофреником или дебилом.

Леонид замолчал, угрюмо поглядывая на врача, постукивающего карандашиком по столу. Тот прямо встретил взгляд призывника, слегка усмехнулся и сказал:

— Тэк-с, молодой человек. Значит, так: я предлагаю вам на выбор три варианта. А вы уж выбирайте. Первый вариант — вы идете служить и навеки забываете обо всем этом бреде, который мне тут наговорили. Второй — я направляю вас в психиатрическую клинику с диагнозом «шизофрения». О последствиях этого решения я уже вскользь упоминал. И, наконец, третий вариант… он самый жесткий, а именно — три года тюрьмы за уклонение от службы в рядах Советской армии. — Врач улыбнулся и развел руками. — Выбирайте.

Розен выбрал первый вариант. Который мог вполне оказаться гораздо хуже третьего. Но Леня этого не знал.

Он выделил Генриха среди других новобранцев в первый же день службы. Боровский был высок, хорошо сложен, а в его красивом, гладком лице (возможно, излишне правильном) было что-то от греческого бога. Оно несло на себе печать спокойствия и уверенности в себе и вместе с тем было нежным и добрым. Темные глаза смотрели прямо и мягко, но в них чувствовалась скрытая сила.

До сих пор парни мало интересовали Леонида. Он видел в них лишь грубую, животную силу, которая значительно превышала их интеллект. Но, увидев Боровского, Леонид почувствовал непреодолимое желание подойти к нему и познакомиться.

После минутного колебания он так и сделал.

— Привет, — сказал он, протягивая темноволосому красавцу руку. — Меня зовут Леонид. Леонид Розен. А тебя?

— Генрих, — ответил Боровский, пожимая ладонь Розена своей теплой, широкой ладонью.

— Ты из… — начал было Леонид, но Боровский уже отвернулся к худощавому, светловолосому парню с хитроватым и насмешливым лицом (который, по всей видимости, был его земляком и старым приятелем).

Розену ничего не оставалось как отойти.

В дальнейшие два дня они почти не общались, а на третий случилась эта ужасная драка.

Леонид и сам бы не смог объяснить, зачем он бросился на «деда» и откуда в его душе появилась эта клокочущая ярость. Вероятно, в прыщавом лице старослужащего для Леонида объединились все злые силы этого мира, все те, кто сделал его таким, те, кто шептался у него за спиной, когда он проходил мимо, те, кто провожал его брезгливой и настороженной усмешкой, цедя сквозь зубы:

— То ли педик, то ли просто замороченный.

Он не знал, что именно подвигло его броситься на противника, но, бросившись, он дал полную волю своим чувствам. Он царапал ногтями прыщавое лицо, кусал красные уши, рвал пальцами всклокоченные редкие волосы — и все это вызывало в его душе еще большее ожесточение, еще большую ярость.

Но самым важным для Розена оказалось другое, а именно: своим отчаянным поступком он привлек внимание Генриха Боровского, а спустя еще некоторое время сумел заслужить не только его расположение, но и дружбу. Впрочем, тут помогло еще одно обстоятельство. Друга Боровского — Алика Риневича — положили в лазарет с разбитой головой. Не привыкший к одиночеству Боровский чувствовал себя среди своих новых товарищей не очень уверенно и рад был любой компании. И тут подвернулся Розен.

Выйдя из лазарета, Риневич сразу заметил, насколько его друг сблизился с Розеном, и не пришел от этого в восторг. В его серых, насмешливо прищуренных глазах Леонид прочел ту же брезгливость, какую видел в глазах своих бывших одноклассников. Риневич ревновал Генриха к его новому другу — это было ясно как дважды два.

В тот же день у Леонида появилось предчувствие, что все это закончится чем-то страшным. Страшным для кого? Этого он не знал. Но он гнал от себя все мрачные предчувствия, наслаждаясь лишь одной мыслью: Генрих Боровский принял его дружбу! В сравнении с этим все остальное казалось Розену пустяком, не заслуживающим внимания. А зря.

Глава пятая

Тамбовские волки

— Вован, ты с ним особо не церемонься. Дай ему по почкам. Фашисты вон партизан раскалывали, и ничего. А этого баклана… — Рослый светловолосый парень с широким лицом пренебрежительно махнул рукой, затем нагнулся, вмял окурок в цементный пол гаража и, кивнув на привязанного к стулу окровавленного человека, назидательно повторил: — Бей по почкам, Вован. Пара ударов, и он нам все выложит.

Вован, худой лысый парень с бейсбольной битой в руках, к которому относились слова светловолосого, презрительно сплюнул на пол и возразил:

— Да бил я уже. Он только мычит, как чурка, и башкой трясет. Слышь, Парша, может, ты попробуешь? У меня уже руки болят.

Парша хотел что-то ответить, но вместо этого потянулся и смачно зевнул. Тут в разговор Парши и Вована вмешался третий участник экзекуции — невысокий упитанный парень с длинными черными волосами:

— Слышите, пацаны, а может, ему отрезать че-нибудь? Живо расколется.

Парша ухмыльнулся и покачал головой:

— Ага, попробуй отрежь. Ричард потом сам тебе че-нибудь отрежет.

Черноволосый толстяк, которого звали Петр Невлер, озадаченно почесал небритый подбородок и сказал с задумчивостью в голосе:

— Если этот фраер не расскажет нам, где прячет брюлики, то Ричард с нас так и так шкуру сдерет.

— Ну, шкуру не сдерет, а с гонораром нагреет, — заметил на это Парша. — Слышь, Петруня, давай-ка накатим еще по одной, а то меня уже мутит от этого мудака.

— Ты какого это мудака имеешь в виду? — подозрительно прищурился на него Вован, по-прежнему держащий в руках биту.

Парша снисходительно усмехнулся:

— Да не тебя, успокойся. Баклана этого упрямого, вот кого. Рассказал бы, где прячет деньги, давно бы уже в кабаке гонорары обмывали. И ведь живучий же, падла! Этак мы с ним еще сутки здесь проторчим.

— Ага. Если менты раньше не нагрянут, — сказал Невлер, разливая по стаканам водку. — Вован, тебе накапать?

— Не, я в завязке.

— «Менты», — недовольно передразнил Парша. — Вечно ты каркаешь. — Он взял свой стакан, посмотрел сквозь него на лампочку и поморщился: — Опять волос в стакан натряс.

Невлер осклабил желтоватые зубы:

— Да ладно тебе. Волосы — не мандавошки, пить не западло. Давай за успех!

Они чокнулись гранеными стаканами и выпили.

Парша вытер рот рукавом кожанки, посмотрел на окровавленного мужчину. Потом поставил стакан на стол, встал и подошел к Вовану.

— Вовчик, дай-ка мне биту.

— Не дам, — упрямо ответил Вован.

Парша перевел на него осоловелый взгляд:

— Почему?

— Да знаю я тебя. У тебя, как лишнего выпьешь, сразу башню сносит. Ты его сейчас замочишь, а мне потом перед Ричардом отвечать.

— Здравствуй, мама, новый год! Почему тебе-то?

— Потому что Ричард меня главным назначил, — сурово сдвинув брови, напомнил Вован.

Парша насмешливо прищурил левый глаз: