Затаив дыхание - Адам Торп

— Значит, дело не во сне.

— Возможно, и не в нем. Так как же насчет ужина? Я — целиком за. Совместный ужин в знак дружбы. Примирения Старой и Новой Европы.

— Вы не такой уж старый, правда?

— Мне за тридцать. Сколько именно — неважно. А вам?

— Двадцать шесть.

У меня от изумления брови взлетели на лоб. Она облокотилась на деревянные перила терраски.

— Да, знаю, на вид восемнадцать. Это из-за спорта.

— Благодаря гимнастике?

— Ага. Нам давали таблетки, сдерживающие физическое развитие. Тренер из Восточной Германии. Теперь многие мои друзья болеют. Особенно пловцы. Они глотали пилюли, ускоряющие рост мышц. А теперь в результате — рак. Дети с отклонениями, с увечьями. Или выкидыши. Или вообще этих чертовых детей родить не могут.

Я кивнул, стараясь не думать о Милли и наших с ней чертовых детях.

— Как же, отлично помню советских тяжелоатлеток и пловчих. Женщины величиной с дом, с гигантскими бицепсами. Завоевывали все медали подряд. А вы их тоже получали?

Она рассмеялась.

— Чемпионкой я так и не стала. Но в двенадцать лет заняла втрое место по опорным прыжкам среди спортсменок из прибалтийских республик. Что такое опорный прыжок, знаете? Это когда прыгаешь через коня, широко расставив ноги — как ножницы.

— А, эстонская Ольга Корбут, — с восхищением вставил я, а про себя подивился, с какой готовностью люди распахивают душу, стоит только их немного расспросить. Чудно.

— Что вы, это мне и во сне не снилось. — Она покачала головой. — Да и с чего мне было стать такой, как она? Я же с Хааремаа.

Я мысленно, словно в замедленной съемке, представил себе, как она прыгает через гимнастического коня, широко, почти в шпагате раскинув ноги. Вот откуда у нее свобода и грация движений, редкостная пластичность, вот почему ее запястья изгибаются, как у индийской танцовщицы. Впрочем, если честно, я был бы не менее счастлив, если бы она оказалась чемпионкой по ирландской чечетке в деревянных сабо.

Как было условлено, мы встретились в ресторане африканской кухни, притулившемся под сенью старой городской стены. Ресторан новенький, с иголочки, и очень стильный: низкие столы и банкетки, хорошая западноафриканская музыка. Один из поваров, здоровенный нигериец, оказался приятелем Кайи; он дружески подмигнул мне, и на душе у меня потеплело.

Кайя пришла в длинном платье, надушенная, и выглядела очень соблазнительно. Я не сводил с нее зачарованных глаз и думал: вот он, рай.

Мы еще ни разу не коснулись друг друга, за исключением оплеухи в кафе. Онемевшая щека не совсем отошла — как бывает после анестезии у зубного врача, но Кайя заверила меня, что со стороны ничего не заметно. Синяк под глазом явно решил еще больше разнообразить палитру красок и теперь походил на живописное небо в бурю. Это сравнение Кайи, не мое. Позже она отлучилась в дамскую комнату, а я, рассеянно оглядывая зал, заметил на стоявшем рядом резном буфете крапчатую раковину каури и в ту же минуту понял, что именно напоминают мне ее скулы. Тот же мягкий блеск, полукруглый изгиб, невиданное прежде чудо. Я заранее знал, какие они на ощупь, если провести по ним пальцами. Или губами. Две теплые раковины каури.

За ужином мы разговорились; наши слова смыкались мгновенно и без зазора, будто выточенные по чертежам швейцарских инженеров. Потом мы вышли на поросший травой склон у стены. Уже совсем стемнело, но похолодало не сильно. Скопления огней в предместьях Таллинна перемежались пятнами густой тьмы — скорее всего, там были водоемы или леса. Мы стояли рядом, нас разделял слой воздуха толщиной в пару дюймов. На самом деле то был не воздух — то была схватка электрических зарядов, феромонов, крошечных озорных ангелочков. Нельзя было упускать такой момент.

Последний, самый созидательный шаг — это всегда рывок (вперед), безрассудный, решающий.

Моя рука непроизвольно взлетела вверх, ладонь легла сзади на плечо Кайи. Такое бывает, и сам даже не понимаешь, с чего все началось. Я изменяю жене, мелькнула мысль. Рука заныла, но я ее не убрал. А Кайя уже прислонилась ко мне. Вплотную, бок о бок. Сквозь ее тонкое пальто я ощущал живительное тепло и покой ее тела. Голова ее тихо опустилась мне на плечо.

— Я совершенно счастлив, — вырвалось у меня.

— Как твой глаз?

— Тоже счастлив.

— Когда мне было семь лет, бабушка пыталась меня убить, — негромко проронила она.

— Правда?

Но эта новость просто дополнила общую картину. Все в порядке.

— Правда. По пьяной лавочке. Жизнь у нее была несладкая. Сначала она дала мне в глаз, потом схватила тяжеленную сковороду. Хорошо, что отец ее удержал, не то она разбила бы сковороду об мою головенку. Бабушку отправили в сумасшедший дом, там она и умерла. А синяк у меня был такой же, как у тебя.

Я шеей чувствовал, как вибрирует ее голос.

— Какой ужас! А почему она на тебя напала?

— Может, я напоминала ей о том, что она потеряла навсегда.

Кайя повернула голову, я приблизил к ней лицо, тут он и случился — поцелуй, который я воображал себе в двенадцать лет. Роскошный, шелковистый, чуточку клейкий поцелуй (после ужина нам принесли комплимент от заведения — похожие на пальчики медовые печеньица), в котором мои тонкие губы слились воедино с ее пухлыми чувственными губами.

Это длилось очень долго. Моя слегка еще саднившая щека отзывалась на ее резкие выдохи через нос. Сквозь окутавшую меня пышными фалдами нежную пелену счастья вдруг пробилась тревожная мысль: я старше ее на одиннадцать лет. Ничего страшного. Во всяком случае, в дочери она мне никак не годится.

Я поцеловал ее скулы, сначала одну, потом другую.

— Они похожи на ракушки каури, — произнес я давно отрепетированную фразу.

— На что? На ушки карри?

— На раковины каури. Это очень красивые раковины. В ресторане была одна такая.

Она не ответила. Наверно, мне лучше заткнуться.

Мы шли медленно — голова Кайи по-прежнему лежала у меня на плече, — выбирая тихие темные переулки, и так добрели до парка, раскинувшегося у подножия замка. По черной воде с шумом сновали утки, их лощеные спинки то и дело вспыхивали в свете ночных фонарей.

— Мне кажется, ничего подобного со мной еще ни разу не случалось, — проговорила она.

— А как же твой дружок?

— Я его бросила. Прямо сейчас.

— Ну и хорошо.

Признаюсь, на миг меня охватила паника. Это уже серьезно, очень серьезно.

— Мне кажется, мы знали друг друга еще в прошлой жизни, — продолжала она. — Незнакомого человека я бы ни за что не ударила, понимаешь? Да так сильно. И не почувствовала бы то, что чувствую сейчас.