Толмач - Гиголашвили Михаил

– Есть проблемы?

Прикинувшись дурачком, я сказал:

– Шнайдер говорил мне, что все факты надо охватить. Просто я подумал, может, это важно…

– Что?

– Пока мы ждали внизу, она рассказала мне, что в Харькове на базаре, где она торговала, ее терроризировали украинские нацисты за то, что она не знает украинского языка, не может отвечать на их вопросы. Палатку переворачивали, товар отнимали, портили, били, даже чуть ли не изнасиловали…

Тилле покачал головой:

– Это все равно не меняет дела. В таких случаях следует обращаться в местную полицию, а не в Германию.

– Да там, наверно, и полиция такая же? – наивно предположил я.

Тилле развел руками:

– Вполне может быть. Но у нас другие функции. Мы не можем принимать всех, кого бьют на базарах. Базаров на свете много. И половина конфликтов – из-за языка. Обломки Вавилонской башни, так сказать… Кстати, помните нашего знакомого, который всю Италию пешком прошел?

– Да, Лунгарь. А что, сбежал?..

– Куда ему бежать?.. Нет, просто это никакой не Лунгарь, а некто Сергей Выхристюк. Определили по отпечаткам пальцев. Уже один раз пытался сдаться в азюль в прошлом году.

– Преступник?

– Кто его знает? Год назад этот Выхристюк, получив отказ, исчез, а теперь вот опять объявился, заново пробует.

– Раз он был тут в прошлом году, значит, весь его рассказ – ложь? – подсчитал я.

– Конечно. Как он мог быть одновременно и тут и там?..

– А я, знаете, поверил ему. Он так складно рассказывал, в таких подробностях, – признался я.

Тилле усмехнулся:

– Я тоже… Я попросил переслать мне дело, посмотрим, какие небылицы он в прошлом году плел… Уже закончили с протоколом?.. Не буду вам мешать.

И он вышел в коридор, а я сообщил Оксане о своей безуспешной попытке и о совете Тилле обращаться в местную полицию. Она неопределенно отозвалась:

– Да ну!.. Лучше с урками спать, чем с полицаями на сексоповал идти… Живой не выпустят… Спасибо тебе, солнышко, за все! – И ее колено опять уперлось в мою ногу, горячо приросло к ней, и я решил, что для коменданта лагеря настало время действовать:

– А там, где ты живешь, есть телефон?.. Дай на всякий случай, может, адвокат тебе понадобится или еще что…

– Ага, ага, очень понадобится, – закивала она и, оторвав прямо от протокола малюсенький лоскуток, стала на нем царапать цифры.

В этот момент внезапно вошел Тилле, мы невольно обернулись на его шаги и, как нашкодившие школьники, уставились на него, а он – на нас. Он явно видел бумажку с цифрами, и я был вынужден пояснить:

– Вот, телефон свой даю, она хочет потом к адвокату обратиться, а у меня есть знакомый, который специализируется по таким делам…

Тилле скептически посмотрел на меня:

– Не советую с этим связываться. Никакой адвокат ей не поможет, а деньги с нее будет тянуть исправно. А еще, чего доброго, и с вас, если ваше протеже исчезнет, с ним не расплатившись.

– Но я вовсе не собираюсь ей протежировать, просто дал телефон, – накрыл я протоколом бумажку, в который уж раз ругая себя за мальчишество: не мог подождать с этими глупостями до коридора? Нет, надо было прямо на глазах у Тилле телефонами обмениваться!.. Есть дурачки умные, а ты, видно, из самых глупых…

Я взглянул на часы и уже по-быстрому, без точек и абзацев, доперевел остаток текста. Тилле пошел вместе с нами вниз улаживать какую-то проблему. В коридоре маячил парень в кожаной куртке – муж подруги, приехавший за Оксаной. Заглянув в комнату переводчиков, я увидел, что там сидит Суза и пьет чай; напротив на стуле пристроилась тоненькая молодая негритяночка, а из-под стола выглядывает светло-кофейный негритенок, сосущий шариковую ручку с того конца, которым пишут.

– Вота протоколу ждёмы. С немец жилась тут, а сразу он ей бросал с дитёном… – радостно сообщил мне Суза.

– Политическое дело, надо разобрать в бундестаге, – буркнул я.

– Канецна, политик!.. – заулыбался он и перешел на свои русские воспоминания: – Ленучка, Натьяша, вали-рули сюда, ой-ей, юхнеми, зачема не нада, нада-нада!..

Когда я выглянул в коридор, там уже никого не было. Бирбаух громко вызывал по телефону для кого-то такси. Оказалось, для коллеги Хонг. Попросив подвезти к вокзалу, я подсел в машину и под небесное щебетание вьетнамки думал о том, что после сегодняшних ошибок меня вряд ли пригласят опять. И поделом. «Да какие там ошибки? – говорил другой, упорный голос. – Ты только пробовал помочь человеку, разве это ошибка? Все равно это как мертвому припарки!»

На перроне, шаря по карманам в поисках зажигалки, я обнаружил крохотный лоскуток с ее номером. Успела сунуть! И я перепрятал лоскуток в бумажник. Вдруг ей и правда понадобится адвокат? В конце концов, «всем помогать» – это самая святая заповедь не только толмача, но и человека. Как с этим быть?..

Однако выводы делать надо. А какие? А простые – держать язык за зубами, переводить, что слышишь, – и все, свободен, а со своими советами никуда не лезть и молчать, пока не спросят. Ведь толмач – это только говорящий язык без мозга и головы, хоть и с тиннитусом.

Инспекторши из Азии

Дорогой друг, чем дальше в чащу – тем гуще страх: то лежу, как баклажан в овощехранилище (тепло, темно, уютно, спокойно, никто на куски не режет и в кипящее масло не кидает – чего еще надо), а то глаз сомкнуть не могу, чего-то все ворочаюсь. Вот вчера ночью доворочался: встал в туалет – и вдруг поясница раскололась надвое, натрое, на осколки разлетелась, да так, что упасть пришлось!.. Что за напасть?! Два дня с лежанки вставать не мог, столько на одном боку лежал, что левую часть головы отлежал: глаз слезится, в ухе какие-то новые звуки появились, ноздрю прижало к перепонке, из-за чего дышать только ртом могу, отчего губы обветрены и носоглотка сохнет.

Пришлось к Поясничнику плестись, на кусок бамбука опираясь.

Этот доктор-травматург на кушетку уложил, стал щупать, говоря, между прочим, что у людей с позвоночником проблемы потому, что у человека скелет рассчитан на четырехлапое хождение, а он взял да раньше времени на две ноги поднялся – вот и результат! Человеку среди прямоходящих делать нечего! Его место – в другом подвиде. Конечно, когда обезьяна сообразила встать на задние лапы, а передние высвободить для всяких глупостей и мерзостей, то это был поступок, веха, этап. Но встав, она (или бог с природой) не позаботилась о том, чтобы таз и крестец укрепить, поэтому две бедные задние лапы так и остались в тени, в виде немых слуг, обреченных тупо ходить по грязи, непомерные тяжести носить и гудеть от перегрузок.

«Да и мозг человека желает куда лучшего, – добавил Поясничник, ноги мои туда-сюда двигая (чтобы межпозвоночную грыжу исключить и гангрену опередить). – Пока что у человека активно работают только ящерные участки мозга, отвечающие за разбой, грабеж и агрессию, а следующие слои еще как следует не отформатированы. Да и что вы хотите?.. На вырост лап у рыб миллионы лет понадобилось. А первые люди у своих костровищ и пещер только сорок тысяч лет назад копошиться начали. Нам еще расти и расти, так что ничем вам, дорогой мой пациент, помочь не могу, все претензии – к богу, пусть он вам поможет, если он есть, конечно. А если его нет, то от тупой, злой и бескрылой природы помощи ожидать не советую, она только процессами спаривания, еды и испражнений занята, не до вашего скелета ей сейчас».

Потом начал человеконенавистнические речи о том, что принцип природы прост, как ньютоново яблоко: выживет хомо сапиенс как звено эволюции – хорошо, не выживет – еще лучше, без него жизнь на земле гуще расцветет и в свой ритм войдет, флора и фауна, оклемавшись, благоденствовать будут без нашего, крайне беспокойного и злого, подвида обезьяньих приматов, которые день и ночь атмосферу загаживают, леса рубят, реки травят и мусор тоннами в океан спускают. Да если бы только мусор в океан!.. На небе кометам с астероидами летать скоро места не будет – всё спутниками занято! На Марс и Венеру зарятся, как будто на Земле дела все переделаны и можно по гостям ходить. А дома – дел невпроворот: надо одни города разрушать, а другие – бомбить, старых идолов разбивать, а новых на их место водружать…