Его большой день - Рудо Мориц

Лицо парашютиста было как раскрытая книга. Все его чувства отражались на нем. Глаза пылали огнем, щеки горели, стал заметнее шрам на лбу.

Никита передохнул.

— Теперь все уже изменилось. Враг бежит, красноармейцы побеждают. И мы пришли сюда, чтобы помочь и вам освободиться. Ваш враг — это и наш враг.

Он умолк, но продолжал мерить длинными шагами подвал.

— Ты во многих боях участвовал? — не отставал Йожо.

Никита засмеялся.

— Я сражался всегда — и когда отступал, и когда преследовал врага. Терпел голод и холод во вражеском тылу. Вот здесь, — он указал на красный шрам над переносицей, — была глубокая рана. Но рана зажила, и я продолжал сражаться. А однажды пришел приказ: прыгнуть с парашютом над фатранскими лесами, и я прыгнул. Теперь я тоже сражаюсь, но иначе: сижу здесь, в этой дыре, и помогаю уничтожать врага с помощью этого маленького ящичка. — При этом он указал на рацию, разложенную на ящике-столе.

— А награды у тебя есть?

— Есть, но они остались на родине, — ответил Никита. — Орден Красной Звезды я получил под Харьковом… А орден Красного Знамени мне вручал сам генерал.

— Ты настоящий герой, Никита.

— Да что ты, что ты! — засмеялся тот. — Какой я герой! У нас таких героев хоть пруд пруди.

Никита снова засмеялся, и смех его заполнил весь небольшой подвал. А сам Никита в глазах Йожо все рос и рос и становился таким большим, какими могут быть только бесстрашные герои.

Предательство

Вечером с Буковинки спустились пятеро парашютистов, о которых Никита сообщил накануне. Они пришли тихо, как тени.

Никита, Хорват и Йожо ожидали их на опушке, где ограда завода примыкала к полевой дороге.

Заросли стояли перед ними черной стеной. Их окружала тьма. Лишь узкий серн луны висел над вершиной горы. Пока ждали, Хорват объяснял, куда будут прятать сброшенное парашютистами оружие.

— В «тройке», — так называл отец помещение в конце двора, которое было поменьше остальных, — есть бетонированная яма. Не знаю, для чего она была вырыта, но нам теперь прекрасно подойдет. Она сухая и закрывается бетонной крышкой, которую не отличить от плит пола. В этой яме поместится много оружия.

Никита кивал в знак согласия. Вокруг стояла тишина, и говорить приходилось шепотом. Правда, мимо «Взрыва» ночью вряд ли кто-нибудь ходил, но Никита был человек осторожный.

Они сидели, пригнувшись, у кирпичного забора, который тянулся вдоль всего завода. Ночь была ясная и теплая. От тихого ветерка мягко шелестели листья деревьев. С Буковинки доносился терпкий лесной запах.

Никита хотел было что-то сказать Хорвату, но вдруг насторожился:

— Кто-то идет!

И сразу темная стена кустов раскрылась, как занавес. Из тьмы леса вынырнул человек с автоматом в руках.

Через мгновение Никита произнес:

— Сергей!

Неподвижная фигура шевельнулась и ответила:

— Я!

— Наши! — крикнул Никита и первый вскочил на ноги.

За ним и оба Хорвата.

Никита подбежал к незнакомцу, стал его обнимать и целовать. Из зарослей вышли остальные четверо. Йожо растерянно стоял в стороне, не зная, что делать. Внезапное и незаметное появление парашютистов поразило его. Ни одна веточка не треснула, ни один листок не шелохнулся.

— А ты поздоровался с ними? — спросил отец.

Тогда мальчик осмелел и тоже стал здороваться с солдатами. Они дружески похлопывали его по спине, как старого знакомого.

— Есть хотите? — спросил Никита новых друзей.

— Сначала сходим за оружием, — сказал тот, который вышел из зарослей первым. — Тут полчаса ходу.

Хорват нарезал хлеб и подал каждому по ломтю, чтобы они подкрепились по дороге. В предрассветной тьме мальчику удалось рассмотреть парашютистов. Они были в ватниках, серых штанах и сапогах, в шапках-ушанках.

Пошли по просеке, которая вела прямо на гребень Буковинки. По дороге с аппетитом уплетали кисловатый хлеб и рассказывали о себе. Больше всех говорил тот высокий, который первым вышел на дорогу. Из его рассказа стало ясно, что он командир пятерки.

— Чтобы вы знали нас и не путали… Это — Володя, сержант, а рядом с ним Гаврик. Он у нас старшина. Днем вы увидите, какой он рыжий…

Послышался тихий смех приятелей Гаврика. Высокий продолжал:

— А эти двое — близнецы: Василий и Алексей. Они добровольцы.

Командир умолк.

— Ты назвал нам всех, кроме себя. Язык у тебя отнялся, что ли? — пошутил Никита.

— И правда, как только дело доходит до него, он тут же немеет, — рассмеялся Гаврик. — Это — капитан Борис Каменский, наш командир.

Йожо внимательно слушал. Говорили кто по-словацки, кто по-русски. Но хотя речь парашютистов была непривычной и отличалась от украинского языка Никиты, к которому мальчик уже привык, он понимал довольно хорошо.

Они быстро шли вверх по крутому склону. Так быстро, что им стало жарко. Шаги заглушал мягкий покров травы и мха. И только если ботинок или сапог попадал на сухую ветку, раздавался громкий треск.

Перевалили через гребень Буковинки. Капитан Каменский вел их так уверенно, как будто ходил здесь с самого детства, а не был сброшен в этот край с парашютом несколько часов назад. Он привел группу к кустарнику, над которым возвышался старый развесистый бук. Это место невозможно было спутать с другим.

— Пришли, — остановился капитан и перевел дыхание.

Его товарищи стали вытаскивать из кустов большие холщовые мешки. Один мешок с трудом тащили четверо.

Пять объемистых мешков положили в ряд на траве. Рыжий старшина сказал:

— Ну и потрудились же мы, пока их сюда таскали. Они ведь упали в разных местах — целый день пришлось провозиться.

— Надо было оставить их там, где упали. Мы бы общими силами… — вскользь заметил Хорват.

— Э, нет! — вмешался капитан Каменский. — У нас в этом деле опыт… По лесам шатаются разные люди. Увидят подозрительные мешки — и бегом в село, прямо в жандармский участок.

Алексей вытащил из футляра на поясе нож и одним махом разрезал веревки на мешке. Йожо сгорал от нетерпения: что же там? Долго ждать не пришлось. Быстро отгребли сено, которым было переложено оружие, и на траве стала расти гора автоматов, винтовок, обойм и холщовых мешочков с патронами. Капитан стал распределять оружие: каждому по два автомата и по две винтовки, по две обоймы и по два мешочка с патронами.

Дошла очередь и до Йожо.

Капитан протянул ему один автомат, винтовку, обойму и мешочек.

— Мне дайте сколько и всем, — запротестовал мальчик.

— Не донесешь, — покачал головой Никита.

— Дайте… сами увидите!

— Ну, если он хочет, добавь ему еще обойму и патроны, — вступился за сына Хорват.

— И винтовку добавьте, — попросил Йожо.

— Ну и упрямец, — покачал головой капитан. Но смелость мальчика и его уверенность в своих силах понравились ему, и он добавил винтовку, а потом похлопал Йожо по плечу.

Взвалив на себя поклажу, они двинулись в долину.

По пути груз как будто отяжелел. Особенно чувствовал это Йожо. Но мальчик упрямо старался думать о чем-нибудь другом.

— Никита! — окликнул он.

— Ну что… тяжело уже стало? — спросил полушутя, полусерьезно Никита.

— Да нет, — не сдавался мальчик, — я о другом…

— Ну говори!

— А правда, что эти автоматы делают сто выстрелов сразу?

— Кто тебе сказал? — рассмеялся Никита.

— На кирпичном заводе есть один, он был солдатом на Восточном фронте… Взрывом гранаты его ранило в ногу, и он вернулся домой. Это он Габо рассказывал. Знаешь Габо? Это мой друг. Говорил, что русские автоматы — отличная штука. Нажмешь курок — сто выстрелов сразу.

Никита вполголоса ответил:

— Да, братец, штука отличная. Сам увидишь. А от семидесяти до ста не так уж далеко.

— Значит, семьдесят? — обрадовался мальчик.

— А посмотрел бы ты на «катюши»! — похвастался Никита. — Вот это да!..

Йожо совсем забыл о грузе. Ему казалось, что он идет налегке. Он жалел только об одном: что Габо его не видит. Автомат, оружие. И только потом почувствовал, что обоймы и тяжелые патроны порядком оттягивают ему руки. Но к тому времени они уже приближались к «Взрыву».

Оружие и боеприпасы складывали в бетонированную яму в «тройке». В ту ночь им пришлось еще четыре раза возвращаться на Буковинку, чтобы до конца опорожнить большие мешки. Правда, Йожо отец отправил спать. Как мальчик ни просил, отец не разрешил остаться:

— Завтра в школу, выспаться надо!

Когда Йожо на другой день вернулся из школы, в «шестерке» он нашел только Никиту. Сидя на недостроенной стенке, он осматривал окрестности и огрызком карандаша рисовал на листе бумаги кривые и прямые линии — то тонкие, то потолще. Когда мальчик пришел, Никита сложил бумагу и сунул ее в боковой карман.