Жизнь номер два (СИ) - Казьмин Михаил Иванович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это правда, про то, что у тебя с Ириной было? — сесть отец не предложил. Так, значит будет что-то вроде выволочки…
— Было, да, — максимально бессодержательно признал я. Не хватало еще в подробности вдаваться…
— Ты хоть понимаешь, что раз Василий это почувствовал, то и ее родители могли?! — отец понемногу начал закипать. — Ты вообще чем думал в это время?!
— Если бы Волковы почувствовали, они бы сейчас уже или меня били, или тебе жаловались, — сказал я.
— Хм, — отец ненадолго задумался и логику в моих словах явно увидел. — Да и то верно. А с Васькой что у вас получилось?
— Да то и получилось, — я пожал плечами. — Хотел меня стукнуть и то ли передумал, то ли не смог. Я предпочитаю считать, что передумал.
— Почему? — заинтересовался отец.
— Брат все-таки, — пускай боярин Левской теперь сам пытается понять, что я имел в виду. То, что из-за братских чувств Васька не смог меня ударить (хех, кто бы поверил?), или то, что из тех же чувств я о нем хорошо подумал.
— А мне Василий другое сказал. Что это ты от удара закрылся, — отец пристально посмотрел на меня, показывая, что ложь тут не прокатит. Ну и ладно, мне скрывать нечего и лгать никакой необходимости нет.
— Я не закрывался, — сказал я. — Во всяком случае, не закрывался целенаправленно. Я вообще ничего не делал и не ощущал. Видел своим предвидением, как на меня пошла ударная волна и как она пропала. Исчезла. А почему исчезла — не знаю.
— Не лжешь, — кажется, отец этому удивился. — Ну и ладно, — как-то уж сразу успокоился он. — Значит, так. С Ириной чтобы это у вас был первый и последний раз. Узнаю, что нет — тебя накажу, а Волковых придется попросить из дома. Сам понимаешь, мне такой позор ни к чему и радовать Миловановых или, тем более, Маковцевых такими нестроениями в нашем роду я совершенно не хочу.
Да уж… Что Миловановым, немало денег потерявшим как раз из-за конкуренции с заводами Левских, что Маковцевым, отчаянно оспаривавшим позиции Левских в Боярской Думе, любые наши проблемы пролились бы бальзамом на душу.
— Ты, Алексей, в этом отвечаешь за всех Левских, — продолжил отец. — Привыкай. Волковы, какими бы они ни были, наша родня. И нечего им девку перед замужеством сладостями кормить, пусть муж кормит.
М-да. Припечатал, так припечатал. Теперь не ввернешь пару слов про совсем не братские чувства, что питает Васька к Иринке, нехорошо такое доносительство смотреться будет что после моих слов, что после отцовых…
— Что Василий от этой свербигузки [1] того же хочет, я знаю, — усмехнулся отец. Он что, мысли читает?! — И ему я тоже запретил. Иди, Алексей. Иди и не подводи нас.
Я и пошел. К себе? Нет, в библиотеку. Раз уж боярышня Волкова отвлекла меня от Левенгаупта, к нему я и вернусь. Теперь, к сожалению, уже не отвлечет…
Не увидев книги на столике, где я ее оставил, я не удивился. После нашего ухода тут действительно убирались, так что и книгу поставили на полку. Но и на полке я ее не нашел. На месте, с которого, как я точно помнил, я ее брал, стояла совсем другая книга. Та-а-ак… Вообще-то, это проходило по части невозможного. Чтобы в нашей библиотеке книга стояла не на месте, сначала небо должно было упасть на землю, а ничего похожего пока вроде бы не случилось.
Тупо оглядывая полки, я зацепился глазами за торчащую закладку, и, подойдя поближе, увидел пропажу. Стоял Левенгаупт мало того, что не на месте, так вообще в другом стеллаже. Интересно, — подумал я, усаживаясь на диван и раскрывая книгу…
Оказалось, однако, что я даже не предполагал, насколько все будет интересно. Только вот интерес этот был, весьма, хм, своеобразным, не сказать бы грубее. Читать я не смог. Сначала буквы почему-то отказывались складываться в слова. Они плясали, кривлялись, прятались друг за дружку, перебегали с места на место, напрочь отказываясь выполнять свою функцию— хранить и распространять информацию. Я человек упорный, и мне, пусть и с изрядным трудом, все же удалось заставить их перестать обезьянничать и встать по своим местам.
М-да, лучше бы не удавалось. Прочитав всего-то пару абзацев, я испытал массу ощущений, ни одно из которых приятным не назовешь. Меня бросало то в жар, с ручьями пота, стекающими по лицу и телу, то в холод, аж до озноба и выстукивания зубами монотонной чечетки. Мои руки и ноги сводились судорогами, ступни немели, пальцы рук начинали дрожать как у заслуженного алкоголика. И под конец свело живот с такой силой, что я едва успел добежать до уборной, где и провел почти полчаса, страдая от жестокого поноса. Что со мной было бы, прочти я хотя бы пару страниц, я и представлять себе не стал, чтобы опять не пробрал понос со страху. Вернувшись в библиотеку, книгу я обнаружил в том же виде, в каком оставил — раскрытую и лежащую на столике. Осторожно взглянув на разворот, я вновь увидел пляшущие буквы, и продолжать повторный эксперимент не стал, а то ведь на этот раз могу и не добежать… Стараясь не смотреть на текст, я закрыл книгу и…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})И ничего не почувствовал. Не сказать, что мне стало прямо так уж хорошо, но и плохо не было. Просто обычное состояние, такое же, например, как то, в котором я сюда пришел. Поставив книгу на законное место, я покинул библиотеку и поднялся к себе.
Да, дела… Книгу, похоже, инкантировали так же, как и тот взвар. Ну разве что девок голых не видел, да и то, может, потому лишь, что никого женского пола рядом не было. Да и вообще, похоже на то, что целью неведомого заклинателя было не столько нанести мне какой-то вред, сколько просто не дать мне читать эту книгу. Тогда почему он поставил заряженную книгу не на место? Нелогично как-то… Хм, может, просто не знал, где оно, это самое ее место? Да, скорее, что так. Ох ты ж, Левенгаупт, немецкая твоя душа, что же такого ты написал, что не дают мне тебя читать? В любом случае, узнать теперь это можно только двумя способами — либо прочтя книгу где-то в другом месте (интересно, есть ли она в гимназической библиотеке?), либо отнеся наш экземпляр отцу Маркелу или доктору Штейнгафту на снятие инкантации. Лучше, наверное, отцу Маркелу, мне почему-то казалось, что его, в отличие от доктора, будет легче уговорить не сообщать о моей просьбе боярину Левскому.
Сохранить этот случай в тайне от отца я хотел по двум причинам, обусловленным двумя сторонами моей нынешней натуры. Как пятнадцатилетний мальчишка, я мечтал сам разобраться, почему мне не дают читать Левенгаупта, и доложить отцу, а заодно и губному приставу Шаболдину готовый результат. Вот, дескать, какой я умный, и не просто умный, а еще и успешный. А вот как взрослый мужчина, я понимал, что не все тут так прямо и просто, поэтому лучше сначала я сам разберусь, а уж потом подумаю, что из этого говорить и кому.
Что тут такого непростого? Да то, например, что в деле совершенно очевидным образом замешана Иринка. Увела она меня из библиотеки специально, или же кто-то за нами следил и воспользовался представившимся случаем, это, конечно, вопрос принципиальный, но вот то, что без ее вольного или невольного участия зарядить книгу было невозможно, это не вопрос вообще. О том, что сестрица наслаждалась со мной, зная, что в это время мне готовят такую пакость, думать, честно говоря, не хотелось, но и исключить этот вариант было тоже нельзя.
Кстати, об Ирине. Делайте со мной что хотите, но я пребывал в полной уверенности, что отец ввел и Волковых в курс похождений их доченьки. Что и как он им сказал, предположить не возьмусь, но, как говорится, «сучка не восхочет — кобель и не вскочет», и чтобы не допустить продолжения банкета, не только отцу надо придерживать нас с Васькой, но и Волковым следить повнимательнее за своей, хех, свербигузкой. Хорошее словцо отец подобрал — вкусное и точное. Опять же, никуда не делся и вопрос о том, откуда боярышня Волкова узнала о Ваньке Лапине. Хотя… Я же не один тут живу, и могла же она и с Митькой пообщаться, пусть и считает его маленьким еще? А он вполне мог безо всякой задней мысли и про Лапина ей сказать. Пожалуй, стоит проверить… Только не сейчас, а завтра.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})