Криптономикон, часть 2 - Нил Стивенсон

Еще через час слуга проводит их в дальний конец поезда. Последний вагон темнее и обставлен строже, чем тот, в котором их мариновали. Стены обшиты мореным деревом. Здесь даже есть письменный стол — резное барочное чудовище из тонны баварского дуба. Сейчас единственное назначение стола — служить подставкой для одинокого листа бумаги, на котором что-то написано от руки. Внизу подпись. Даже с такого расстояния Руди узнает почерк Анжело.

Им приходится пройти мимо стола в дальний конец вагона, чтобы приблизиться к Герингу, который восседает на монструозном диване в обрамлении Матисса сверху и двух мраморных римских бюстов по сторонам. На рейхсмаршале красные кожаные штаны для верховой езды, красные кожаные туфли, красный кожаный китель, красная кожаная фуражка; над козырьком — золотой череп с рубиновыми глазами. Золотые перстни на жирных пальцах изъедены язвами крупных рубинов; в рукоять красного кожаного хлыста вставлен жирный брильянт. Все это освещается лишь полосками пыльного света из-за штор и жалюзи; солнце встало, и зрачки Геринга, расширенные от морфия, не могут его выносить. Вишневые кожаные сапоги лежат на оттоманке; видимо, у него отекают ноги. Он пьет чай из чашечки размером с наперсток, украшенной золотыми листиками — добыча из какого-то французского замка. Сильный одеколон не может заглушить неприятный запах — гнилых зубов, дурного пищеварения, некротизированого геморроя.

— Доброе утро, господа, — весело говорит Геринг. — Извините, что заставил ждать. Хайль Гитлер! Чаю?

Некоторое время продолжается светская болтовня. Геринг восхищен мастерством Анжело как летчика-испытателя. Более того, у него куча завиральных идей, почерпнутых у баварских иллюминатов, которые он пытается связать с высшей математикой. Руди пугается, что это взвалят на его плечи. Однако вступление утомило даже самого Геринга. Раз или два он слегка отодвигает занавеску хлыстом и тут же отворачивается — видимо, свет доставляет ему мучительную боль.

Наконец поезд замедляет ход, минует еще несколько разъездов и плавно останавливается. Разумеется, они ничего не видят. Руди напрягает слух и вроде бы различает какие-то звуки: топот марширующих ног и отрывистые команды. Геринг смотрит на адъютанта и указывает хлыстом на стол. Адъютант хватает листок и с легким поклоном подает рейхсмаршалу. Геринг быстро просматривает бумагу. Потом поднимает глаза на Руди и Анжело, прищелкивает языком и несколько раз качает исполинской головой. Различные складки, щеки и подбородки раскачиваются с легким запаздыванием.

— Мужеложство, — говорит Геринг. — Знаете, как относится фюрер к таким вещам? — Он складывает листок и трясет им в воздухе. — Стыдитесь! Выдающийся летчик-испытатель, гость нашей страны, и видный математик, работающий в секретнейшей области! Вам следовало понимать, что в Sicherheitsdienst[12] рано или поздно станет об этом известно. — Он вздыхает. — И как мне теперь быть?

Когда Геринг произносит эти слова, Руди, впервые с ночного стука в дверь, сознает, что сегодня его не убьют. Геринг что-то замыслил.

Но прежде жертв надо как следует напугать.

— Знаете, что могло с вами случиться? М-м-м? Знаете?

Руди и Анжело молчат. Вопрос риторический и не нуждается в ответе.

Геринг хлыстом тянется к окну и приподнимает занавеску. Вагон заливает резкий, отраженный от снега свет. Геринг зажмуривается и отворачивается.

Они на открытой местности, обнесенной высокой оградой из колючей проволоки и заставленной длинными рядами черных бараков. В центре дымится большая куча. Вокруг расхаживают эсэсовцы в сапогах и серых шинелях, дуют от холода на руки. Всего в нескольких метрах, на соседних путях, кучка несчастных в полосатой одежде разгружают товарный вагон. Большое количество голых человеческих тел смерзлось в плотную массу, и заключенные орудуют ломами, топорами, пилами. Поскольку все промерзло насквозь, крови нет, и операция проходит на удивление чисто. Двойные стекла вагон-салона так хорошо задерживают звук, что удар пожарного топора по мерзлому животу едва различим.

Один из заключенных поворачивается к ним: он тащит к тачке отрубленную ногу и решается взглянуть на поезд рейхсмаршала. К его робе пришит розовый треугольник. Заключенный пытается проникнуть взглядом через стекло, за штору, установить человеческий контакт с теми, кто внутри. На мгновение Руди пугается, что заключенный его видит. Тут Геринг убирает хлыст, и занавеска падает. Через несколько мгновений поезд снова трогается.

Руди смотрит на любимого. Анжело застыл, как труп за окном, лицо закрыто руками.

Геринг машет хлыстом.

— Вон, — говорит он.

— Что?! — вскрикивают разом Руди и Анжело.

Геринг довольно гогочет.

— Нет, нет! Не из поезда. Я хотел сказать, Анжело, выйди из вагона. Мне надо поговорить с герром доктором профессором фон Хакльгебером наедине. Можешь подождать в соседнем вагоне.

Анжело резво выходит. Геринг машет хлыстом в сторону адъютантов, те тоже выходят. Геринг и Руди остаются одни.

— Сожалею, что пришлось показать такие неприятные вещи, — говорит Геринг. — Просто я хотел внушить вам, как важно хранить тайны.

— Могу заверить рейхсмаршала, что…

Геринг нетерпеливо взмахивает хлыстом.

— Не надо. Знаю, вы принесли все положенные клятвы и получили все наставления касательно режима секретности. Не сомневаюсь в вашей искренности. Но все это слова. Для работы, которую я собираюсь вам поручить, их мало. Чтобы работать на меня, вы должны были увидеть, что увидели, и понять, как высоки ставки.

Руди смотрит на дверь, набирает в грудь воздуха и выдавливает:

— Для меня огромная честь — работать на вас, рейхсмаршал. Тем не менее, поскольку вы имеете доступ ко всем библиотекам и музеям Европы, я, как ученый, хотел бы смиренно попросить вас об одной милости.

В подвале под норрсбрукской церковью, в Швеции, Руди кричит и бросает на пол сигарету: пока он рассказывал, она догорела до пальцев, как бикфордов шнур. Он подносит руку ко рту, лижет пальцы, потом, спохватившись, отдергивает.

— Геринг оказался на удивление сведущим в криптологии. Он знал о моей работе касательно «Энигмы» и не доверял этой машине. Он хотел, чтобы я создал лучшую криптологическую систему в мире, абсолютно невзламываемую — чтобы (он сказал) держать связь с подводными лодками и некоторыми учреждения-Деи в Маниле и в Токио. Я создал такую систему.

— И отдали ее Герингу, — говорит Бишоф.

— Да. — Руди впервые за весь день позволяет себе легкую улыбку. — Система довольно хорошая, хоть я ее и подпортил.

— Испортили? — переспрашивает Роот. — В каком смысле?

— Представьте себе новый авиационный двигатель. Представьте что у него шестнадцать цилиндров. Это самый мощный двигатель в мире. Тем не менее механик может несколькими очень простыми действиями снизить его мощность — скажем, отсоединить половину свеч зажигания. Или нарушить синхронизацию. Это аналогия того, что я сделал с криптосистемой Геринга.

— И что случилось? — спрашивает Шафто. — Они обнаружили саботаж?

Рудольф фон Хакльгебер смеется.

— Маловероятно. В мире человек пять-шесть, способных его обнаружить. Нет, случилось то, что ваши союзники высадились в Сицилии, потом в Италии, а вскоре Муссолини свергли, Италия вышла из Оси, и Анжело, как и сотни тысяч других итальянских фашистов, работающих на рейх, оказался под подозрением. В нем очень нуждались как в летчике-испытателе, но его положение пошатнулось. Он вызвался на самую опасную работу — испытывать опытный образец нового «мессершмитта» с турбореактивным двигателем. Это подтвердило его лояльность в глазах начальства.

Не забудьте, что я в то время расшифровывал переписку подразделения 2702. Результаты я держал при себе, поскольку не чувствовал никаких обязательств по отношению к Третьему Рейху. В середине апреля наблюдалась вспышка активности, потом наступило полное затишье — как если бы подразделение перестало существовать. В эти же самые дни люди Геринга развили бурную деятельность — рейхсмаршал боялся, что Бишоф передаст в эфир тайну U-553.

— Вы о ней знали? — спрашивает Бишоф.

— Натюрлих. U-553 доставляла золото Герингу. Само ее существование было тайной. Когда вы, сержант Шафто, оказались на подлодке Бишофа, Геринг поначалу очень встревожился. Потом все улеглось. В конце весны — начале лета подразделение 2702 не передавало никаких сообщений. Муссолини свергли в конце июня. Тут у Анжело начались неприятности. Русские нанесли вермахту поражение под Курском — знак для все кто еще сомневался, что война на Восточном фронте проиграна. Геринг с удвоенной силой принялся вывозить из страны золото, драгоценности и картины. — Руди смотрит на Бишофа. — Странно, что он не попытался завербовать вас.

— Дениц пытался, — признает Бишоф.

Руди кивает; все сходится.