Рассказы - Рафаель Лафферти

— То есть? — спросил Слик.

— Культ предков. Хотя все уже отлично работает на естественной энергии, у машины должны быть пережитки прошлого, бензобак и дизель. Ну что ж, я их встрою. Подождите, сделаю вам машину за три минуты.

— Машина у меня уже есть, — сказал Слик. — Пошли, Джим.

Арт с Джимом повернули назад.

— А я все гадал: что творится в этом квартале, куда никто никогда не заглядывает? — сказал Слик. — Уйма в нашем городе занятных местечек, стоит только поискать.

— В тех лачугах, что стояли здесь раньше, тоже жило несколько странных парней, — сказал Бумер. — Я кое-кого встречал в "Красном Петухе". Один умел кулдыкать индюком. Другой мог вращать глазами одновременно — правым по часовой стрелке, левым против. А работали на маслозаводе, сгребали пустые хлопковые коробочки, пока он не сгорел.

Приятели поравнялись с хижиной стенографистки.

— Эй, милая, а если серьезно, как это ты печатаешь без пишущей машинки? — спросил Слик.

— На машинке слишком небыстро.

— Я спросил не "почему", а "как"?

— Поняла. Но до чего ловко я увертываюсь от твоих вопросов! Пожалуй, выращу-ка к завтрашнему утру у себя перед конторой дуб, чтобы давал тень. Люди добрые, у вас в кармане желудя не найдется?

— Н-нет. А как же ты все-таки печатаешь?

— Дай слово, что никому не скажешь.

— Даю.

— Я печатаю языком, — сказала девушка.

Арт и Джим не торопясь пошли дальше.

— А чем ты делаешь второй экземпляр? — крикнул вдруг Джим Бумер.

— Вторым языком, — ответила девушка.

Из углового дома опять грузили товар в сорокафутовый трейлер. По желобу ползли связки водопроводных труб со стенками толщиной в полдюйма и длиной футов по двадцать. Жесткие трубы двадцатифутовой длины — из семифутовой развалюшки.

— Не понимаю, как он может загружать товаром из такой маленькой лавчонки целые машины? — не унимался Слик.

— Девчонка же сказала — по заменьшенным ценам, — ответил Бумер. Зайдем-ка в "Красный Петух". Может быть, там тоже что-нибудь затевается. В этом квартале всегда хватало разных затейников.

Перевод А. Графова

Прожорливая красотка

жо Спейд меня кличут. А уж башковитее меня вам вряд ли отыскать. Это я придумал Вотто, и Воксо, и еще кучу других штучек, без которых нынче никто и шагу ступить не может. У меня этого серого вещества столько, что порой приходится к специалисту по мозгам обращаться. В тот день, помню, звоню, — все мозговые спецы, которых я знаю, на уик-энде. Что-то уж слишком часто они на уик-энде, когда я к ним звоню. Пришлось к новому врачу идти. У него на дверной табличке написано, будто он анапсихоневролог, — ну, это все равно, что спец по мозгам, ежели по-простому говорить.

— Меня кличут Джо Спейд, — человек, который изобрел все, — говорю я ему и хлопаю его по спине со свойственным мне добродушием. Тут какой-то треск раздается, мне даже поначалу показалось, что я ему ребро сломал. Потом замечаю, что это всего-навсего очки, стало быть — порядок.

— Я из тех, док, про которых говорят: гениальный парень, и никаких гвоздей, — говорю я ему. — И еще у меня в кармане куча этих зелененьких бумажек с такими кудрявыми завитушками.

Тут я беру у него со стола историю болезни и сам ее заполняю, чтобы времени не терять. Я так понимаю, что мне про себя больше известно все-таки, чем ему.

— Поимейте в виду, док, все ваши девятидолларовые слова я могу оптом купить за четыре восемьдесят пять, — беру я его на понт, и тут он смотрит на меня вроде как страдает от чего-то.

— Скромность не входит в число ваших недостатков, — говорит мне этот врач по мозгам. Это он уже, значит, мою карточку изучил. — Хм! Холостой… исключительно интересно…

Я сам написал "холостой", где положено. А что я человек исключительный, так это он и сам видит.

— Платежеспособный, — читает он в том месте, где речь идет о зелененьких. — Вот, — говорит, — это то, что мне нравится в людях. Уговоримся с вами о нескольких сеансах.

— Хватит одного, — говорю я ему. — Время летит, а плачу за него я. Провентилируйте мне мозги по-быстрому, док.

— Хорошо, я могу все сделать очень быстро, — говорит он. — Советую вам поразмыслить над старинным изречением: "Негоже человеку быть одному". Подумайте об этом. Надеюсь, вы сумеете сообразить, сколько будет один и один.

Потом он добавляет этак невесело: "Несчастная женщина"… То ли это поговорка такая в этом году, то ли он о другом пациенте подумал — мне невдомек. И опять добавляет:

— С вас три куска, выражаясь по-вашему.

— Спасибо, док, — говорю я. Отсчитал ему три сотни долларов и двинул вон. Этот спец по мозгам прямо в точку попал, в самую сердцевину.

Непременно надо мне подыскать себе компаньона.

Этого парня я приметил в баре у Грогли. Я сразу усек, что он мне в самый раз. Ростом он был вполовину меня, зато в остальном — вылитый я. Точно два ботинка с одной ноги. Одет шикарно, только на фасаде кое-где кровь подсыхает. Ну, у Грогли это со всяким может случиться, пяти минут хватит. Ребята, но до чего же мы с ним были похожи, ну что два твоих близнеца! Я уже наперед знал, что он на меня так похож.

— Э-хе-хе! Настоящие фугасы… — говорит мой новый компаньон с этакой грустинкой в голосе. Это значит: "Ну, братец, такой денек выдался, что на всю жизнь лая наслушался". В стакане у него было фэнси, а глаза сверкали, точно разбитое стекло.

— Он тут парочку раз схватывался на кулачках, — шепчет мне Грогли. — Только ему не везло. Уж очень медленно он кулаками машет. Я так думаю, что у него какие-то неприятности.

— С этим покончено, — говорю я Грогли, — он мой новый компаньон.

Тут я хлопаю своего нового компаньона по спине со свойственным мне добродушием, и из него вылетает один зуб, — плохо держался, наверно.

— Конец твоим неприятностям, Роско, — говорю я ему, — отныне мы с тобой компаньоны.

Он смотрит на меня вроде как-то болезненно.

— Меня зовут Морис, — говорит он. — Морис Мальтраверс. Ну, а как там делишки в пещере? Вы ведь троглодит, сэр, не так ли? Троглодиты всегда появляются после шакалов. Впервые мне захотелось, чтобы шакалы вернулись поскорей.

Чертова уйма народу меня троглодитом называет.

— Лишенный сочувствия человечества, — говорит этот Морис, — я, кажется, обретаю сочувствие низших подвидов. Интересно, сумею ли я втиснуть в ваши уши… ого-го! Вот эти корыта — это уши?! Что за устрашающий отологический аппарат!.. Мда, сумею ли я втиснуть в них все бремя моих забот?

— Я же сказал тебе, Морис, — конец твоим неприятностям, — говорю я. — Валяй за мной и займемся нашими компанейскими делами.