Полным ходом. Эстетика и идеология скорости в культуре русского авангарда, 1910–1930 - Тим Харт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Город своим кинемо-калейдоскопным темпом уничтожил единую душу и оставил несклеенные обломки души. Современный индивидуалист выходит на площадь, смешивается с толпой, разбрасывает в толпный шум эти обрывки, становится нищ духом (содержанием) и наполняется чем-то «от города» (форма) [Шершеневич 1916: 49].
По мнению Шершеневича, «кино-калейдоскопный темп» города расколол единое духовное ядро городских жителей, однако «современный индивидуалист» – то есть поэт – может обрести новую идентичность среди городских масс. Бросая «обломки [своей] души» в толпу, напористое индивидуалистическое поэтическое «я» создает форму скоростной, совершенно новой городской эстетики.
Попыткой Шершеневича утвердить центральную роль поэта во фрагментированной реальности современного скоростного существования стала в первую очередь стихотворная пьеса «Быстрь» (1913–1916)[97]. «Быстрь» построенапо образцу трагедии
«Владимир Маяковский»: она изображает город через призму ориентированного на самое себя поэтического «я», и она так же, как и у Маяковского, названа автором «монологической драмой»[98]. Здесь мы видим поэта (или «лирика»), оркеструющего городское движение и звук, круговорот персон и предметов. Герои пьесы – Девушка, Газетчик и Влюбленный, очеловеченные Трамвай и Биплан, а также множество других горожан; но все они оказываются второстепенными по отношению к футуристическому «я» и его очеловеченному городскому пейзажу. Поэт, чьей солипсизм принимает грандиозные масштабы, восклицает:
Только мне кивает железобетонье,
Только для меня сквозь ресницы портьер блестят
зрачки люстр, как головки на вербе,
А век, сквозь слезы, мне предлагает многотронье.
[Шершеневич 1997: 120]
Развивая тенденцию Маяковского к одушевлению современного городского пейзажа, Шершеневич представляет весь урбанистический мир существующим как бы от имени его лирического героя. Поэт «Быстри», упиваясь своим величием и чувством всемогущества, замышляет дать скорости города свободно расти:
Я пришпорю быстроту и, в тьме суматохи,
Перепутаю все имена, страну на страну наложу,
Ваши вопли, жалобы и вздохи
На земную ось нанижу.
[Шершеневич 1997: 140]
Поэтическое «я» здесь берет под контроль скорость эпохи, чтобы самовозвеличиться, и его огромное эго принимает планетарные масштабы. Как всемогущий администратор, оно игнорирует «вопли, жалобы и вздохи» других, нанизывая их на земную ось – гиперболическую аналогию канцелярского штыря, на который накалываются ненужные заметки и квитанции.
Но даже этот мир слишком мал для скорости поэта и его эгоизма. К финалу хаотичной монодрамы Шершеневича всемогущий лирик улетел на своем биплане, и звуки самолета («Тра-та-та-ту-ту-ту-ту-ты-ты-ты! Тррррррррррррррр!») уступают место оживленной речи лирика с воздуха («За мной горрррррода – на ветррррррррровые мосты!») [Шершеневич 1997: 142]. Сопровождаемое звукоподражательной орфографией, напоминающей стихи Маринетти и подчеркивающей, насколько скорость искажает обычный язык, поэтическое «я» буквально уносится прочь. Для грандиозной персоны лирического героя Шершеневича современная «быстрь» стала настолько явной и всеобъемлющей, что городской, земной мир оказывается ограниченным, и единственное новое направление для бунтующего поэта – это подняться в небо и дальше.
Воздухоплавание и его способность и буквально, и метафорически поднять индивидуальный статус современного поэта оказались особенно подходящими для стихов Каменского. Хотя сначала он выступил в качестве активного сторонника неопримитивизма, позже Каменский с энтузиазмом принял авиацию – самый современный из всех современных видов городского досуга[99]. В 1910 году, когда футуризм только зарождался в Европе, Каменский дополнил свою поэтическую деятельность многочисленными вылазками в небо и быстро приобрел известность как один из первых русских авиаторов[100]. Таким образом, в то время, как многие художники начала XX века исследовали скорость творческими средствами, Каменский испытывал ее в физическом мире. В «Жизни с Маяковским» (1940), одной из нескольких своих мемуарных книг, поэт отмечал: «Авиация и литература схватили меня так сильно, что я потерял чувство спокойствия и бросился с самолета на стихи, от поэзии к полету» [Каменский 1940: 4]. Хотя Маринетти был первым футуристом, пропагандировавшим скорость самолетов, а русские творцы – от Хлебникова, Шершеневича и эгофутуриста Константина Олимпова (чьи «Аэропланные поэзы» были опубликованы в 1912 году) до Малевича и Татлина – представляли аэроплан и полет в качестве мощных символов ускоренного движения современного мира к более быстрому и аэродинамичному образу жизни, именно Каменский наиболее последовательно вводил стремительный и энергичный дух авиации в свое творчество[101].
Во многих литературных произведениях Каменского встречаются не только аэропланы, но и лирический герой – авиатор. Так, в 1911 году Каменский написал пьесу «Жизнь авиаторская», четырехактную драму об удовольствиях и опасностях авиации, а в одном из номеров петербургского «Синего журнала» за тот же год опубликовал «Аэроплан и первая любовь», небольшой очерк, написанный от первого лица и основанный на собственном опыте пребывания в воздухе – там, в частности, говорится, что авиаторы предпочитают полет и его опьяняющую скорость романтической любови [Каменский 1911: 13][102]. К 1914 году авиация стала центральным мотивом стихов Каменского, о чем свидетельствует следующий отрывок из стихотворения «Вызов» (его подлинная типографическая манера воспроизводится здесь лишь частично):
КАКеФоНию ДУШи
МоТОрОВ. с и м ф о н и ю
– ф р р р р р р р р р
это Я это Я
ф у т у р и с т – П Е С Н Е Б О Е Ц и
ПИЛОТ-АВИАТОр
В А С И Л И Й К А М Е Н С К И Й
эЛаАсТичНыМ пРопелЛерОм
ВВИНТИЛ ОБл А к А.
[Каменский 1914: 27]
Помимо фиксирования удовольствия от полета, «Вызов» демонстрирует беспрецедентную лингвистическую и поэтическую вольность: Каменский использует нетрадиционный шрифт, заглавные буквы и интервалы между буквами (разрядку), чтобы создать яркий автопортрет поэта-авиатора. Традиционный романтический троп духовного поэтического восхождения был заменен скоростным восхождением футуриста и летчика в облака[103]. В этом стихотворении, впервые напечатанном в 1914 году в «Футуристах: первом журнале русских футуристов», а затем в датированном тем же годом сборнике Каменского «Танго с коровами» (который включал в себя и в высшей степени графичное стихотворение «Полет Васи Каменского на аэроплане в Варшаве»), звуки оживают благодаря возвышенным словам самозваного «песнебойца» Каменского (неологизм, происходящий от «песнопевца» – устаревшего обозначения барда, который декламирует триумфальные стихи). «Эластичный пропеллер» приводит и торжествующие слова поэта, и его самого в
