Полным ходом. Эстетика и идеология скорости в культуре русского авангарда, 1910–1930 - Тим Харт

Между 1910 и 1915 годами поэтическое «я» стало важным компонентом поэзии футуристов, а скорость начала как бы материализовываться внутри лирического героя. Хотя в 1912 году Маринетти призывал футуристов «уничтожить “я” в литературе, то есть всю психологию», русские футуристы, наоборот, резко выделили его на фоне стремительного движения современного мира [Шершеневич 1914: 39]. Часто изображая город как чреватую катастрофой среду, где человек изолирован, а личность стирается машинами, русские футуристы отвечали динамичности городского потока динамичностью лирических героев, способных противостоять бесчеловечным темпам современности. Вера в примат личности и даже беззастенчивый нарциссизм дополняли футуристическую трактовку городской быстроты, а поэтическое «я» вбирало в себя все больше стремительности и амбициозности. Каменский, воспевающий собственные городские приключения, Северянин, Маяковский, Шершеневич и многие другие русские футуристы сформировали себя в качестве личностей, способных одновременно укрощать огромную силу скорости и использовать ее потенциал во имя динамичного будущего. «Мы новые люди новой жизни», – провозгласили русские кубофутуристы в альманахе 1913 года «Садок судей II»[84]. Футуристы, поощряя творческое, а зачастую и воинственное отношение к современной жизни и ее суетливому ритму, представляли свою вечно активную личность как провозвестника нового, еще более стремительного мира.

Производимое футуристами объединение искусства и личности при помощи скорости отражало общую тенденцию в культуре России начала XX века, повседневная жизнь которой считалась удобной для эстетизации. То, что было названо жизнетворчеством, возникло в качестве руководящего принципа многих русских художников того времени[85]. Русские футуристы, например, стремились не только наполнить стихи своей индивидуальностью и личным опытом, но и изобразить свою жизнь как воплощение темпов и утопических устремлений эпохи. Каменский в автобиографическом «Пути энтузиаста» (1931) писал: «…мы <…> футуристы <…> люди моторной современности, поэты всемирного динамизма, пришельцы-вестники из будущего, мастера дела и действия, энтузиасты-строители новых форм жизни» [Каменский 1990: 450]. Каменский и его коллеги – футуристы видели себя пионерами, новыми людьми завтрашнего дня, активно приближающими современную реальность и ее эстетику скорости к будущему[86]. Поэтому футуристы продвигали в стихах себя и своих лирических героев, при этом подчеркивая беспрецедентный темп их движения.

Футуристический культ динамизма поэтического «я» всерьез начался в 1911 году, когда Игорь Северянин опубликовал свой «Пролог “Эгофутуризм”», а годом позже – «Эпилог “Эгофутуризм”». Своими «Прологом» и «Эпилогом» – полемическими утверждениями собственной личности, служащими помпезным обрамлением для участия поэта в движении эгофутуризма, – Северянин поднял образ поэта на новые высоты эгоцентризма. В «Прологе», например, Северянин провозгласил будущее, в котором будут «потрясающие утопии» и которое принесет с собой христоподобный Поэт («Придет Поэт – он близок! близок! //он запоет, воспарит!»). А в «Эпилоге» эгофутуристическое самовосхваление стало еще более смелым:

Я, гений Игорь Северянин,

Своей победой упоен:

Я повсеградно оэкранен!

Я повсесердно утвержден!

[Сажин 1999: 344]

В этом тексте Северянин, гиперболизируя талант и значимость поэтического «я», восхваляет дерзкий футуристический образ гения-творца, стихи которого находят отклик по всей России. С помощью этого лирического героя Северянин утверждал смелый, победоносный способ заявлять о себе и своих амбициях, предвосхищая эстетическую утопию будущего[87]. По мере того как футуристы уделяли все больше внимания идее совершенной и подвижной реальности будущего, поэт взял на себя роль вечнодеятельного пророка или «гения», который инициирует возникновение этой новой динамичной реальности «повсеградно» и «повсесердно».

Представление русских футуристов о пророческом даре и личном динамизме поэтической персоны получило развитие в 1913 году, когда кубофутуристы Каменский, Маяковский и Давид Бурлюк начали появляться на публике, громогласно воспевая себя и свой особый, сознающий себя динамизм. Сначала они провели серию лекций и сольных концертов в Санкт-Петербурге и Москве: в марте 1913 года, например, Маяковский прочитал лекцию «Пришедший сам», в которой подчеркивал, что он и его коллеги – кубофутуристы, олицетворяющие «возрождение истинной роли слова», не имеют равных ни среди современников, ни среди предшественников; в ноябре 1913 года кубофутуристы все вместе появились в Политехническом музее в Москве – Маяковский прочитал лекцию «Достижения футуризма», а Каменский, на лбу которого был нарисован аэроплан, выступил с речью «Аэропланы и футуристическая поэзия»[88]. Вскоре за этими лекциями последовало широко разрекламированное турне кубофутуристов, начавшееся в середине декабря 1913 года; кубофутуристы превратили свое путешествие по южным регионам Российской империи в футуристическую браваду. Они делали остановки в Харькове, Киеве, Одессе, Тифлисе и нескольких менее крупных городах[89]. Их поведение в поездке – шутовское, дерзкое по отношению к традициям, полное театральности – наследовало цирковой манере – таким образом футуристы передавали динамизм своего творческого «я» с помощью странствий, крайне индивидуалистической поэзии и очень энергичных выступлений[90].

Газетный отчет о появлении футуристов в январе 1914 года в провинциальном городе Николаеве процитировал высказывание Маяковского, где тот предстает поборником новой поэзии для нового типа личности, чья активная манера поведения и психология проистекают из стремительного темпа современного города:

Город заменяет природу и стихию. Город сам становится стихией, в недрах которой рождается новый, городской человек. <…> Плавные, спокойные, неспешащие ритмы старой поэзии не соответствуют психике современного горожанина. <…> В городе нет плавных, размеренных, округленных линий: углы, изломы, зигзаги – вот что характеризует картину города. Поэзия должна соответствовать новым элементам психики современного города [Маяковский 1955, 1:453–454].

По мнению Маяковского, скорость и суматоха города, его «углы, изломы, зигзаги» потребовали появления «нового, городского человека». Представляя своих лирических героев именно в этом качестве, кубофутуристы создавали стихотворения, в которых учитывалась «психика современного горожанина». Маяковский, к примеру, сочетал обрывочные ритмы города с гиперболизированным образом самого себя. Ибо только грандиозное «я» могло противостоять быстрому ритму эпохи.

Представление поэтического «я» в качестве олицетворения скорости и нестабильности города проявилось в одном из первых произведений Маяковского – «Я!» (1913) или «Я» (Маяковский демонстративно убрал восклицательный знак в более поздних изданиях)[91]. В цикле из четырех коротких стихотворений, написанных нетрадиционным тоническим стихом, подчеркивается стремление поэта утвердить свое громадное эго в быстрой, фрагментированной городской среде. В первом стихотворении цикла, «По мостовой», лирический герой сливается с городским пейзажем. В начале стихотворения Маяковский изображает движение пешеходов в сознании поэта:

По мостовой

моей души изъезженной

шаги помешанных

вьют жестких фраз пяты.

[Маяковский 1955, 1: 45]

В этом сюрреалистическом психологическом портрете поэт-футурист становится городским пейзажем, его «изъезженная душа» – дорогой для по-сумасшедшему разрозненных слов стихотворения[92]. Таким образом, психика поэта формируется движением людей по городскому пейзажу, поскольку «шаги помешанных» порождают «жесткие