Владлен Бахнов - Владлен Ефимович Бахнов

Прошли века… И вот уже какой-то пещерный житель нацарапал камнем на закопченной стенке нечто похожее на охотника.

И соседи по пещере восхищенно воскликнули: «Ах!»

А в другой пещере другой дикарь совершенно непонятным образом сам выдумал легенду о богатыре по имени Ий.

И, прослушав ее, первые слушатели потрясенно воскликнули «Ах!» и попросили исполнить легенду на «бис».

А затем сигмиане научились делать оружие из бронзы. И почему-то им нравилось, если оно бывало украшено какими-нибудь завитушками. Бесполезными завитушками, от которых щит не становился прочней, а меч — острее.

Да, жители Сигмы-3 медленно, но верно двигались по узкой тропинке прогресса…

А тропинка становилась все шире, шире, превращаясь в широкую, уходящую вдаль дорогу…

И когда-нибудь они снова научатся всему, что умели прежде. И откроют, что давным-давно на Сигме-3 существовала высокая цивилизация. И станут их ученые гадать, почему эта цивилизация исчезла, и выдвигать самые смелые и невероятные гипотезы.

Одни будут говорить, что цивилизация погибла из-за космической катастрофы. Другие — что ее смыл всемирный потоп или стерли с лица планеты ледники.

И никто не подумает, что эту цивилизацию, могучую и всесильную, погубили какие-то ахи.

Я копаюсь в исторических документах и думаю: открыть мне этак лет через тысячу сигмианам всю правду или не стоит?

Нет, пожалуй, стоит. Ведь все может повториться снова. И нельзя быть уверенным, что деградация опять спасет их.

РОБНИКИ

«Заседание ученого совета окончилось поздно вечером, и теперь старый профессор медленно шел по тихим институтским коридорам. Кое-где в лабораториях еще горел свет, и за матовыми стеклами мелькали тени студентов и роботов.

В сущности, вся жизнь старого профессора прошла в этом здании. Учился, преподавал, затем стал директором… Наверное, когда-нибудь институт станет носить его имя. но профессор надеялся, что это случится не так скоро…

Он шел и думал о том споре, который опять разгорелся на ученом совете. Спор этот возникал не в первый раз, и, по-видимому, кто прав и является ли то, что происходит сейчас со студентами, всего лишь модным увлечением или это нечто более серьезное, могло решить только время.

Профессору очень хотелось, чтобы это было просто очередной причудой.

Трудно сказать, когда и как это началось. Примерно лет пять назад. Вначале это нелепое стремление студентов во всем походить на роботов только смешило и раздражало. Молодые люди, называющие себя робниками, стали говорить о себе, как о кибернетических устройствах: «Сегодня я запрограммирован делать то-то и то-то». «Эта книга ввела в меня примерно столько-то единиц новой информации…»

Потом они научились подражать походке и угловатым движениям роботов, приучились смотреть не мигая, каким-то отсутствующим взглядом, и лица их стали так же невыразительны и бесстрастны, как плоские лица роботов.

Конечно, любая новая мода всегда кого-то раздражает. Профессор хорошо помнил, как лет пятьдесят назад молодые ребята, и он в том числе, подражая битникам, начали отпускать бородки и бороды.

А до этого в моде были прически а-ля Тарзан.

А теперь принято сбривать растительность и на лице и на голове, потому что у роботов, видите ли, нет волос.

Но не это тревожило профессора.

Теперь считалось по меньшей мере старомодным веселиться и грустить, смеяться и плакать; проявление каких бы то ни было чувств настоящие робники объявляли дурным тоном.

— В наш век, — говорили они, — когда мы в состоянии смоделировать любую эмоцию и разложить лабораторным путем на составные части любое чувство, до смешного несовременны и нерациональны сантименты.

А прослыть несовременным или нерационально мыслящим — на это не осмелился бы ни один робник.

Всеми поступками робников руководил разум. Нет, впрочем, не разум, а что-то гораздо менее значительное — рассудок, рассудочность, рассудительность.

Робники хорошо учились, потому что это было разумно.

Робники не пропускали лекций, потому что это было бы неразумным.

Раз в две недели, по субботам, робники устраивали вечеринки, пили, танцевали и, разбившись на пары, уединялись. Мозгам, этой несовершенной аппаратуре, нужен был отдых.

Робники интересовались только наукой, потому что это было современно.

Логика и математика. Будем как роботы!

Так что это — мода или нечто пострашней? И если это только мода, то почему она так долго держится?..

— Я не могу без тебя, понимаешь, не могу! — услыхал вдруг профессор чей-то взволнованный голос. — Когда тебя нет, я думаю о тебе, и мне становится радостно, как только я вспомню, что мы встретимся. Я не знаю, как назвать свое состояние. Мне и грустно и хорошо оттого, что грустно. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Конечно, милый…

«Э, нет, — обрадованно подумал профессор, — есть еще настоящие чувства и настоящие люди!» И это наполнило его такой благодарностью к тем, чей разговор он нечаянно подслушал, что он не удержался и заглянул в лабораторию, из которой доносились голоса.

В лаборатории никого не было, кроме двух роботов.

Старый профессор покачал головой и закрыл дверь.

Он совсем забыл об этой распространившейся среди роботов дурацкой моде: роботы старались подражать теперь всем человеческим слабостям.

СОМНАМБУЛА

Издатель ежедневного научно-фантастического журнала «Сомнамбула» пожилой, но еще вполне фиолетовый дер Эссе торопливо досыпал последний эпизод нового сюжета…

Едва открыв глаза, он сразу подумал о том, чтобы его соединили с автором, прославленным фантастом дер Эллл.

— Боюсь, дер Эссе, это будет не так просто, — подумала в ответ еще совсем голубая секретарша дас Эррр. — Дер писатель предупредил, что отправляется отдыхать на луну, но не уточнил, на какую именно.

— Боже мой, Эр, неужели вы не знаете теории вероятности?

— Конечно, знаю.

— Ну вот и примените ее на практике! — сердито подумал издатель и отключился.

— Дер Эллл внимает! — уловил он через несколько минут мысль секретарши.

— Отлично. Соединяйте.

— Здравствуйте, дер Эссе! — подключился писатель.

— О, дер Эллл, рад принимать ваши мысли. Как отдыхаете?

— Благодарю вас, на одиннадцатой луне чудесная погода. Я чувствую, вы уже проспали мой сюжет?

— Проспал, дорогой мой, проспал. Вы же знаете, что ваши произведения я сплю вне очереди. Но должен признаться, ваш новый сюжет меня несколько озадачил.

— Почему? — удивленно подумал фантаст.

— Разрешите, дер Эллл, я буду с вами откровенен. — Издатель знал, что у фантаста была одна маленькая причуда: он терпеть не мог фамильярности и никому, кроме своих матерей и отцов, не позволял называть себя запросто Элл, а тем более Эл. Поэтому старый издатель называл его полным именем — Эллл. — Я хотел бы, дер Эллл, поделиться некоторыми сомнениями.

— Внимаю.

— Мы сотрудничаем с вами не первый год, и, надеюсь, вы не можете упрекнуть меня в