Битва богов - Андрей Дмитрук

Конечно, контакт с «коротконосыми» может стоить Эанне новой встречи со следователями Внутреннего Круга; а если Орден узнает, что ссыльный врач нарушил закон о нераспространении знаний Избранных — встреча окончиться трагически. Но слишком уж страшна пьяная монотонность будней, да и никто из солдат поста никогда не сунется в деревню иначе, как в целях облавы. Радиограмма с заказом на партию рабов, как правило, приходит вечером, чтобы командир мог назначить рейд на утро. Так что врача не застанут врасплох.

Сейчас, обнаружив в соседней роще, в дуплах, несколько пчелиных роев, Эанна увлекся идеей деревенской пасеки. Когда будет готов первый долбленый улей, придется, к ужасу деревни, надеть резиновый плащ, маску, да еще обмотать голову — и в таком виде переселять рои. Маленькие, черные дикие пчелы злы до чрезвычайности, и укусы их долго не заживают.

Близился закат. Пузыри на ладонях Эанны, полопавшись, нестерпимо саднили от грязи и пота. Наконец, он передал инструменты напарникам и поплелся к ручью. За его спиной радостно залопотали голоса, сорвались с места десятки босых ног. Теперь-то деревня окружит колоду, и будет лезть носами под самый молоток, между тем как Кси-Су, муж Уму, безобразно важничая и кривляясь, нанесет удар по собственным пальцам…

Густая, приземистая роща без видимой границы переходила в густую щетину тростников, а та — в мутно-желтую речную гладь. Как растрепанные метлы, торчали из чащи к медному небу пальмы. В устье ручья, среди песчаных наносов, вода была холоднее и чище, чем в реке. Голыми коленями плюхнулся Эанна в песок, с наслаждением зачерпнул руками холод, окатил голову…

— Устал? — участливо спросили сзади.

Не оборачиваясь, он представил себе коротконогую, с выпяченным брюхом фигуру Уруки, его грязно-белые шорты и гимнастерку со значком посвящения, пропотевшую от подмышек до поясницы; представил редкие полуседые волосы, тщательно зализанные на лоб, и вечно приоткрытые, как для поцелуя, жирные губы…

Обернулся. Начальник поста смотрел с веселым любопытством, склонив бульдожью голову к левому плечу, — эта манера придавала ему еще большее сходство со старым, опухшим от безделья псом. Из-за его плеча скалился лопоухий, редкозубый водитель Асура — нынешний «дружок» Урука. Должно быть, машину загнали в рощу и долго ждали, пока Эанна уйдет с поляны. Незыблема этика Священной Расы. Нельзя унизить Избранного на глазах у «коротконосых». Даже если Избранный — преступник, которого завтра отправят на суд и расправу к адепту Ордена, начальнику сектора.

Глубоко вонзив ногти в ладони, Эанна подавил смятение первых секунд. Жизнь оканчивалась; пурпурному солнцу, расплющенному жарой, больше не суждено было подняться из-за горизонта. Он медленно встал и утер лицо от воды, натекшей с волос. О да, — когда Эанна набирал воду в ладони, он был еще жив. Всего несколько мгновений назад он жил и радовался жизни.

Белые глаза Уруки, как бы выдавленные из глазниц внутренним напором плоти, сползли с лица Эанны. Перед глазами офицера, навеки слепыми от пьянства, похоти и неутоленной злобы, лежала беззащитная нежно-зеленая полоса вдоль ручья, ковер пугливо шуршащих, юных колосков, обернутых шелковыми листьями; колосков, которым уже не удастся зацвести и осыпаться твердыми сладкими, зернами.

— Очень хороша от резей в желудке, — сказал начальник поста. Голос у него был какой-то дикий, с моментальными переходами от визга к утробному басу. — Что же ты молчишь?

Не дождавшись ответа, Урука мотнул щеками в сторону леса: «Иди»!

Загребая ногами песок, Эанна чувствовал, как у него мерзнет спина от злорадного перешептывания Урука с водителем. Врача никто, никогда не оскорблял грубым словом, тем более рукоприкладством. Теперь он был бесправен, он был затравленным пойманным зверем; эти двое могли как угодно измываться над ним. Больше всего он боялся, что вояки захотят удовлетворить свою скотскую похоть — и, конечно, Эанна сдастся под дулами пистолетов… «А мы-то думали, где это он пропадает целыми днями», — начал Урука, вне себя от радости, что наконец-то выпал случай свести счеты с интеллигентом, — «а он, оказывается, вот оно что! Школу открыл для ублюдков, ему Избранные не компания!» Зависть солдафона, ассенизатора Империи, к человеку утонченной жизни и чистого труда; ненависть твари, знающей только убогие плотские желания, к носителю духовного богатства — все это кипело издевательским сюсюканьем Уруки. «Ага, ага!» — гундосил в ответ водитель, — «грамотный, среднее посвящение имеет — мы ему не компания, он этим хмырям облизывает…»

Вот и роща: запах козьего помета, кривые низкие стволы, трава, вытоптанная копытами. И пятнисто-зеленый вездеход, квадратная лягушка с запасным колесом на заднице, уткнулся в кусты рядом с желтым пескоходом Эанны, будто оба щиплют пыльную листву. Совсем близко — поляна, где так весело щебечут голоса…

Уруку, видимо, вдохновила новая мысль — кажется более отрадная, чем прежние.

— А вот что ты Кругу скажешь, голубчик? А? — спросил он, открывая дверцу своей машины. — Ты перед Кругом так не отмолчишься, он тебе покажет, откуда ноги растут!

Водитель хихикнул, усаживаясь за штурвал пескохода. Урука основательно пихнул Эанну под ребра и еще раз спросил: «А?» Неожиданно для самого себя ссыльный взорвался от этого тычка: пришла какая-то отчаянная лихость, бесстрашие обреченного.

— Ты, вонючий боров! — заорал он в лицо начальника поста, сразу ставшее багровым и бешеным. — То, что я скажу Кругу — я скажу Кругу, а не такому мешку говна! Понял?!

Эанна тут же заслонил локтем лицо — но Урука в соответствии с подлой натурой, ударил его ногой в пах и затем, когда врач завопил и скрючился, — сцепленными руками по затылку…

Сквозь пелену нестерпимой боли Эанна едва разобрал, что его тащат за ноги куда-то вверх — очевидно, в машину. Затем ноги опустили, и далеко, словно под облаками, затрещали пистолетные выстрелы. Усилием тренированной воли одолев тошноту, врач извернулся, встал на колени.

Вниз лицом рухнув из машины, лежал рядом с ним Урука. В широком красном его затылке, меж потных завитков, торчала короткая оперенная стрела.

Водитель, стоя в пескоходе, еще раз наугад выпалил по кустам.

— Эй, — крикнул Эанна, — ложись, дурак!

Лопоухий даже оглянуться не успел. Странная вещь — стрела: в полете ее почти невозможно увидеть, особенно такую короткую. И вдруг — сидит капитально, как вбитый гвоздь, в ямке под горлом. И Асура, нелепо загребая воздух руками ко рту, будто не успел надышаться за годы жизни, грохается на панель управления. Алые капли стекают по ветровому стеклу. На стекле много пыли, кровь быстро делается вязкой и бурой.

…Когда Кси-Су приблизился к доброму богу, перекинув лук через плечо, а друг его Падда, тоже с луком, благоговейно притронулся к ноге божества — тогда бог, сидевший над убитым демоном, обратил на воинов дивные глаза свои, цвета морской травы, и что-то произнес нараспев.

— Что же вы со мной сделали, дети? — сказал Эанна. — Что же вы сделали с собой?

Надо полагать, Урука раззвонил на посту, что едет проверить свои подозрения: не околачивается ли поднадзорный лекарь в деревне? Значит, если пятнистая машина не вернется засветло — ночью к околице подползут фары транспортера…

Врач подумал, что лично для него выход все-таки есть. Отвезти трупы на пост, показать стрелы, выразить негодование. Коварная засада. Он, Эанна, спасся чудом. В такой версии жизнь для него одного — и гибель целых племен, тень Сестры Смерти над Междуречьем.

Он сразу понял, что не сможет этого сделать, и даже застыдился своей испорченности — могло же такое прийти в голову!

…Если бы Кси-Су и Падда не верили, что падение Эанны — случайное, временное, что демоны просто обманули Учителя; если бы они не надеялись на его покровительство и заступничество — вряд ли пролилась бы кровь Избранных. Только потому, что Эанна великодушен и всезнающ, он стал центром деревенского мироздания, а солдаты-человеколовы утратили славу неуязвимых. Солнце — тоже бог, и его иногда проглатывает черный зверь. Надо кричать, стрелять и дымить в небо: хищник испугается и выплюнет светило. В другой раз Солнце будет осторожнее…

Как бы то ни было, роду теперь оставалось одно. Бросить новое поле, загоны со стадами и уходить, куда глаза глядят, болотными пустошами, на дремучие острова дельты.

Но первым делом — закопать убитых…

…Уруку и водителя погрузили в топкую вонючую жижу под корнями рощи. Солнце давно зашло, но от горизонта вставало веером пепельно-серебристое сияние, рождая бледные тени у деревьев и хижин. Радуясь небесному свету, как счастливому предзнаменованию, возбужденные белой ночью, юркие бесшумные люди упаковывали копья в чехлы, привязывали к своим спинам орущих младенцев.