Злодейка и палач - Екатерина Панова

— Никогда не пойму, за что ты им нравишься.

Им нужна темнота, чтобы ее освещать, подумала Ясмин. А мы обе полны холодной ночью до самых краев. Мысль была пафосной и смешной.

— За терпение, ум и душевную красоту, — она с готовностью уставилась на Слугу.

Его лицо, попавшее в зону свечения люфтоцветов, фонило слабой белизной на расстоянии в пару метров. Ему хватило такта не снимать с глаз вымокшую в Дожде повязку, и та пересекала его лицо чёрной маслянистой змеей.

Теперь, когда Ясмин получила практически открытое предупреждение о своём убийстве от этой феи, она могла начать действовать. По-своему.

— Душевную красоту, — тихо повторил Слуга.

К сожалению, он не возражал, поэтому Ясмин тут же бросилась ему на выручку:

— А ты считаешь, что я исконное зло, порождение Чернотайи?

В голове вдруг зазвенело от сладкого далекого ужаса, от близости тайны ее жизни, о которой знали в Варде считанные единицы. Этот Слуга не знал. Было так забавно играть словами с человеком, который так опасен, так пьянит кровь, и так безнадежно отстает на полшага.

К сожалению, он был умён и не особенно вспыльчив, и не хотел вступать в диалог, который мог поколебать его убеждения.

— Я просто Слуга, мне не должно считать, — ответил он. — Спи.

Что ж. Ясмин и не надеялась. Эту тактику она использовала в терапии с преступниками младше двадцати двух, и на номере Два она прекрасно себя показала. Даже номер Шесть зацепила по касательной, хотя на это Ясмин и не рассчитывала. Наверное, Слуга был старше.

Люфтоцветы подобрались ближе и свились змеевидным кружком вокруг ее колен, из ближайшего чашелистика на миг высунулся частокол устрашающего вида зубок. Ясмин грустно закрыла глаза. Эти гадкие цветы гнались за ней от места последней стоянки, потому что она вкусная?

Во что превратилась ее жизнь…

— Пусть убирается, — шепнуло в ее голове. — Пусть убирается, пусть убирается, пусть…

Ясмин потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что Ясмин в ее голове гонит не цветы, а Слугу.

Когда требовалась помощь, голос лежал в обмороке, зато на Слугу сработал, как соль на нечисть. Любовь воистину зла.

— Он уйдёт и унесёт плед, — возразила она мысленно.

Голос взвился новыми упреками. Она не помнила, как уснула под этот бубнеж, а встала на самом рассвете невыспавшаяся и раздражённая.

Слуга к этому моменту благородно исчез, что вызывало смесь странных эмоций от восхищения до гнева. Как можно, желая убить человека, соблюдать с ним социальные реверансы, благородно прикрывая ее ночную доброту от репутационного удара? С таким же успехом, в ее мире наемный убийца мог бы придержать Ясмин дверь в подъезде, чтобы после бестрепетно кокнуть по темечку.

Она вышла из пещеры почти наощупь. Новоприобретенные инстинкты ещё подрёмывали, а воздух был так сладок и свеж. А после слух поймал движение сразу с двух сторон, и Ясмин мгновенно насторожилась. С завязанными глазами она была открыта для любой атаки. Что если один из них окажется не так и благороден?

— Утречка, госпожа, — номер Шесть окликнул Ясмину.

— И тебе цветущих роз, — сахарным голосом отозвалась Ясмин.

Она-то понимала, чего он добивается. Голая девица на цветочном поле в окружении трёх мужиков с неясными намерениями. Пусть бы подергалась немного от переживаний. На этот раз Слуга промолчал, и Ясмин с неожиданным сожалением поняла, что и вчера они расстались врагами.

Можно спать, завернувшись в один плед, можно даже шутить, а после спокойно ударить в спину. Или в лицо. Мир — почему ты стал таким?

— Как двинемся? — номер Два не дал себе труда пожелать доброго утра, но Ясмин и не ждала.

Сон рассказал ей достаточно об их взаимоотношениях.

— Мы вчера обговаривались маршрут и за ночь не изменился, — совсем уж сладким голос заметила Ясмин.

Ее потряхивало от ощущения опасности и странной ярости, охватившей разум. А ее нежный голос окончательно распугал группу, которая тут же рассредоточилась вдоль поля. Это правильно, она не умеет пользоваться Лаской, но они-то этого не знают.

— Поле идёт до самой реки, — второй раз она разлепила пересохшие губы только к полудню. — Идти почти сутки, и мы будем идти, потому что пещер нам больше не встретится.

Ответом ей было только тихое шуршание цветов. Отозвался только Слуга.

— Ты ведь знаешь маршрут, мастер?

— Конечно, милый Слуга, я не заведу нас в топи. Я, как ты можешь прочесть в моем личном деле, совершаю до пяти операций в неделю в Чернотайе.

О да, она была первым цветком в исследовательском ведомстве, лучшей четыре года подряд, а мастером стала одной из последних. Она была лучшей и безотказной, ее можно было послать в Чернотайю на год с извинительной улыбкой, что вернётся она в тот же день, когда взяла метку у Примула, можно было поднять ночью и отправить на поиски пропавшей группы, сбежавшего образца, в одиночку сожравшего пятерых бойцов, или переделывать чужую ошибку.

Ясмин молчала и делала. Ясмин ждала.

Она могла выиграть только один раз, но ждать этот раз было невыносимо.

От чертовых невидимых камнеломок под ногами шёл тихий гул и шорох, как если бы они шли по грунту. Люфтоцветы тоже исчезли, но теперь Ясмин не сомневалась, что они тащатся на шаг позади и пялятся на ее голый зад. Тьфу-тьфу-тьфу.

К полудню зарядил Дождь, и настроение с нулевой отметки плавно перетекло на отрицательную. Одежда, едва ли высохшая за ночь, промокла до нитки снова.

Они не разговаривали, только номер Шесть спросил один раз:

— Привал?

— Нет, дружок, — со всей доступной ей нежностью ответила Ясмин.

Прошли почти целые сутки, прежде чем Ясмин раньше собственного тела ощутила окончание поля. И прикинув перспективы, была вынуждена признать, что, если она не желает попасть в чудовищную неловкость, ей придётся пожертвовать физическим комфортом. Ясмин сняла повязку, благоразумно уставившись вниз.

Она накинула нижнее платье прямо на ходу и едва не умерла от жаркой болезненной дрожи, прокатившейся по телу, зато идти стало легче — она почти бежала. Мокрая ткань липла к коже, задиралась до самых колен, но она больше не чувствовала себя голенькой и беззащитной. Второе платье далось легче, потому что она экономила движения. Штаны и рубаху она пропустила, и ничуть не пожалела об этом — едва она ступила на манящую темную зелень, знаменующую границу поля, как номер Два сдернул с глаз повязку.

Ясмин несколько секунд бесстрастно изучала его ошарашенное лицо, а после деликатно закрыла глаза.

— Ах, милый Верн, оденься скорее, — попросила она.

Внутри закручивалась спираль раздражения.

Она бредёт здесь, на границе яви и сна, этот