Удар в сердце - Алексей Живой

«С баллистами сокрушить их было бы гораздо легче, — с горечью подумал Тарас, силясь скрыть свое разочарование и запахиваясь в алый плащ, — одним копьем против такой толпы много не навоюешь, будь ты хоть трижды герой Спарты».

Но вслух ответил с подобающей учтивостью:

— Мы прогоним персов или все умрем на поле боя. Другой судьбы у спартанцев нет.

— Возвращайся с победой и помни, — кивнул на это Фидий, ухмыльнувшись с видом полного превосходства над собеседником — что отныне ты забудешь про свои огненные горшки. Если у тебя остались еще готовые повозки — ты уничтожишь их, повинуясь приказу. А прибыв в Дельфы, передашь царю Леониду нашу волю.

Тарас позволил себе лишь секунду сдерживать этот взгляд — холодный и умный, гипнотизирующий, как у змеи — и затем быстро отвел глаза в сторону. Иначе его уличили бы в дерзости.

«Да ты искренне стремишься властвовать над царями, — подумал Тарас при этом, — как и еще двое. Мало друзей осталось у Леонида среди эфоров. Ну да ничего, царем становятся на всю жизнь, а вас через год уже не будет».

Впрочем, это соображение мало успокоило Гисандра. Этот год еще предстояло прожить. Война с Персией была в самом разгаре, и чем она закончится, не знал никто. За год эфоры вполне могли сильно изменить судьбу самого Леонида и всех его приближенных, что отнюдь не радовало Тараса. Так что сейчас никто, кроме самого Аполлона, не мог предугадать финала этой истории.

Тарас вновь поймал на себе пронизывающий взгляд Фидия и почувствовал, что тот не верит ему до конца. «Не зря же Фидий стал эфором. Дураков здесь не держат. Значит, будут следить, — решил Тарас, направляясь к выходу и поправляя застежку шлема, — если уже не следят. Надо будет вести себя осторожнее. Впрочем, первым делом надо все обсудить с отцом и пифием, а там видно будет».

— Гисандр! — окликнул его у самого выхода третий эфор, молчавший до сих пор.

Тарас остановился, как вкопанный. Этого эфора звали Тидей, и он был, пожалуй, единственным другом царя в новом составе эфората.

— Не забудь, что ты должен принести очистительные жертвы и готовиться к выступлению в поход вместе со второй армией, — проговорил Тидей, не вставая с места, — где бы ты ни провел ближайшие три дня, тебе надлежит вернуться в Спарту в срок.

Это было явно излишним напоминанием, Тарас отлично знал, что ему следует делать согласно обычаям Лакедемона перед походом. А очистительные жертвы предлагалось провести из-за того, что он согрешил в глазах общины, замахнувшись на промысел богов. Выступать на новую битву он мог, лишь очистившись от этой скверны свободомыслия. Но Гисандр понял и тайный смысл сказанного. Тидей привлек его внимание, чтобы напомнить — у царя все же есть друг среди эфоров.

— Я исполню все обычаи, — подтвердил Тарас, слегка наклонив голову в шлеме с красным гребнем, — и вовремя вернусь в расположение армии.

— Ступай, — царственным жестом отпустил его Фидий, — мы сказали все.

Если бы мог, Тарас с большим удовольствием выматерился бы по-русски, едва оказавшись на улице. Но здесь стояли охранники, а кроме того, несколько членов герусии наблюдали за ним, когда он покидал эти неуютные стены. Поэтому Тарас бодрым шагом прошествовал мимо небольшого скопления людей и направился к выходу из города. Лишь там, оказавшись на окраине, он громко выругался и послал эфоров ко всем чертям, каких только знал. Особенно досталось Фидию.

— Вот надменная сволочь, — ругался Тарас, пружинящим шагом передвигаясь в сторону отцовского имения, — ведет себя так, словно это он царь, а Леонид у него на побегушках.

Он ругался вслух почти всю дорогу, дав выход накипевшим за время долгожданной аудиенции чувствам, и успокоился лишь тогда, когда завидел поля родного имения, где велел дожидаться себя своим «спецназовцам». Все они были здесь. Отца, однако, на месте не оказалось. Как сообщил Панорм, встретивший его у порога, геронт Поликарх еще вчера немедленно отбыл по приказанию эфоров с проверкой в южные области Спарты, откуда должен был вернуться не раньше чем через пять дней.

— Он очень сокрушался, что не сможет увидеться с вами в ближайшие дни, господин Гисандр, — проговорил погрустневший Панорм, — но выбора у него не было. И велел передать вам это.

Управляющий протянул небольшую табличку для письма Тарасу и учтиво удалился в дом. «Опять эти эфоры», — подумал Тарас и нервно взломал печать. На иссеченной поверхности было вычерчено всего несколько слов: «До моего возвращения ты можешь доверять только пифию».

— А кому же еще мне теперь доверять, — вздохнул Тарас, глядя на пустой дом, — больше некому. Боюсь, отец, теперь мы долго не увидимся. Пусть хранят тебя боги.

Сделав знак своим людям следовать за ним, Тарас направился вниз по дороге. Спустившись с холма, он остановился и несколько секунд поглядывал в сторону Пелланы, размышляя, не наведаться ли еще разок перед отправкой на фронт к Елене. Но даже быстрая дорога туда и обратно могла занять все оставшееся время, а ситуация с баллистами, казалось решенная раз и навсегда, почему-то беспокоила Тараса все сильнее. И, вздохнув еще раз, он приказал, обернувшись к Брианту:

— Мы идем в царское имение. А ты отправляйся в Пеллану. Скажешь госпоже Елене, что я вновь отправляюсь воевать в Дельфы и приказал забрать своих людей. Вернешься вместе с ними в царский темен. Торопись.

Посмотрев в спину Брианту, который немедленно затрусил в сторону северных провинций, Тарас тоже перешел на легкий бег. Предстояла новая разлука с семьей, но поделать было нечего. Он был солдатом. И ему нужно было спешить.

Когда они прибыли в имение, пифий был у себя, казалось, уже ждал его, словно знал, что спартиат прибудет с минуты на минуту. Однако поведение Клеандра, спокойно разбиравшего какие-то папирусы на столе, озадачило гоплита.

— Ты решил не присылать гонца, а явился сам, — поинтересовался он веселым тоном, который обескуражил и без того расстроенного Тараса, всю дорогу размышлявшего о том, что же теперь делать со всей этой артиллерией, так опрометчиво изготовленной загодя.

— Не хотел подвергать его жизнь опасности, — мрачно пошутил Тарас, усаживаясь на скамью и поправляя ножны меча, — за плохие новости у нас обычно убивают.

— А что, разве ты принес мне плохие новости? — вновь усмехнулся Клеандр. — По-моему, все идет великолепно.

Тарас ушам своим не поверил, но решил не играть больше в слова — в Лакедемоне это было не принято — и, собравшись с духом, выпалил:

— Эфоры запретили царю использовать метательные машины. Это конец. Мы зря все затеяли и теперь должны сжечь все баллисты.

— Но ведь тебя не казнили? — как ни в чем не бывало, осведомился Клеандр, отрывая взгляд от папируса. — Значит, хорошие вести все же есть.

— Да, мне сохранили жизнь, — нехотя признал Тарас, переводя взгляд с папирусов на лицо пифия, который словно пропустил мимо ушей известие о полном провале блестящего предприятия, — даже назвали героем. Но я шел туда не для того, чтобы услышать это.

— Разве это плохо, Гисандр, быть прославленным героем Греции? — продолжал ерничать царский пифий, окончательно сбив его с толку. Клеандр отнюдь не выглядел расстроенным или обескураженным, услышав о том, что ему следует уничтожить все, что он успел изготовить за последние дни напряженной работы.

— Я надеялся, что боги вразумят эфоров и они разрешат нам использовать баллисты для усиления мощи спартанской армии, — проговорил Тарас, — а они твердили лишь о том, что нужно соблюдать заветы Ликурга.

— Все спартиаты должны чтить законы и обычаи, оставленные Ликургом, — подтвердил пифий, став нарочито серьезным, — на этом и стоит наша община.

— Но Ликург не завещал нам ни флота, ни баллист, — выпалил, не сдержавшись, Тарас, вскочив со своего места, — а именно благодаря им мы победили у Фермопил.

Он вперил обезумевший взгляд в Клеандра, который спокойно смотрел на него, не вставая из-за стола.

— Что будет, если вторая армия опоздает? — почти выкрикнул Тарас ему в лицо, опершись руками о стол. — Или в конце концов флот Ксеркса разобьет афинян и появится у этих берегов? Ведь их флот огромен, персам служат лучшие моряки восточных стран — египтяне и финикийцы, — а у нас флота нет. Чем мы будем защищаться, ведь у наших городов, согласно заветам Ликурга, нет даже крепостных стен!

Выкрикнув все это, Тарас вдруг осознал, что разговаривает с представителем самого царя, а не с другим гоплитом, своим собратом по оружию. Он резко умолк и взял себя в руки. Распрямившись, он стоял теперь молча, ожидая гневной отповеди за свою истерику, недостойную сдержанных спартанцев. Но пифий не торопился его казнить.

— Царь не ошибся в тебе, — изрек он наконец и, указав на скамью, добавил спокойным голосом: — Сядь, Гисандр. Разговор будет долгим. Мне много нужно тебе рассказать, так как час настал.