Изгой - Андрей Никонов

Дверь открылась, и в кабинет проскользнул невысокий тщедушный человечек в техно-очках, с редкими черными волосами, зачесанными набок.

– Она видела его карты. – Он уселся на стол, свесив одну ногу почти до пола и поджав другую. – На последней раздаче. Парню напрямую не подсказывала, с центральных камер это отлично просматривается. На тот случай, если вдруг камеры взломали, проверили еще раз колоду, все карты на месте. Если бы у этого Жерара действительно был король, он бы никуда не делся.

– Он мог подменить его на время, – предположил Фишер.

– Мог, если двигается быстрее, чем настроены камеры, у него с самого начала были две семерки. Скорее, она просто ошиблась, мимикой дала Веласкесу неправильный посыл, он и повелся.

– Дилер? Могла она знать, какая там карта? Дать знак этому Жерару?

– Посмотрим еще раз, но навряд ли. Для каждой раздачи из тех пяти, что там были, выбирали случайным образом. Проверьте ее или всех пятерых.

– А мальчишка? – Карпов достал из ящика стола папку, раскрыл. – Он мог это сделать? Специально слить игру?

– Мы все проголосовали за, – очкарик задорно улыбнулся. – Каждый из нас с такими картами, как у него, сыграл бы так же. Простое невезение, такое случается – его фулл-хаус против каре у этого европейца с хвостом на голове. Риск есть с обеих сторон, знаете ли. Когда этот хвостатый докупился и поставил все, Веласкес обрадовался, мимику не подделаешь. Прогнали Жерара по базам игроков, он один раз засветился на Восточном берегу, проиграл семьдесят тысяч. Это было два года назад. Наше мнение – Веласкес не виноват. Рекомендация – последить за ним и за той девушкой, что на последней раздаче была. Вдруг что-то всплывет.

– А за Лидией? – нервно дернулся Фишер.

– Это вам решать. – Очкарик слез со стола, дошел до двери, взялся за ручку, надавил. – Но он добрал до полной, а она – только один раз.

* * *

Неподалеку от Карпова и его советника, в номере отеля «Хайят» на последнем, четырнадцатом этаже, девушка, которую Павел высадил за день до этого возле больницы Святой Марии, в пижаме с котятами и пушистых оранжевых тапочках, аккуратно положила армейский планшет на стол, поместила на него прозрачную пластину, проследила, чтобы информация сохранилась на носителе, и отключила питание. Потом она отсоединила защитную обложку с батареей, вставила между контактами размыкатель и нажала кнопку. Прибор загудел, и оборудование ценой в четырнадцать тысяч реалов превратилось в спекшийся кусок пластика и металла. То же самое она проделала с самим планшетом – тот пискнул, и индикатор погас.

Через семь минут в номер постучал официант, вкатил тележку с ужином. В комнате никого не было, из ванной слышался шум воды. Официант забрал со стола чаевые, пластину с данными, выбросил мусор в контейнер под тележкой, расставил на столе столовые приборы и блюда, потом тихо удалился, аккуратно прикрыв дверь и повесив табличку «не беспокоить».

Девушка вышла из ванной комнаты через несколько минут, ее черные длинные волосы были влажными и аккуратно расчесанными. Она посмотрела на экран телефона, убедилась, что деньги поступили на нужный счет, хмыкнула и принялась за еду.

Поев, девушка встряхнула почти высохшими волосами и вышла на балкон. Ночь встретила ее россыпью звезд, прохладным северным ветерком и стрекотом насекомых. Прутья балконного ограждения остыли, отдав дневной жар воздуху, и приятно холодили руки. Она постояла, глядя на небо, потом перелезла через ограждение, встав пушистыми тапочками на узкий карниз лицом к улице, заставленной мотоциклами и автомобилями. Держась руками за перила, выровняла тело, так, чтобы оно уверенно стояло на опоре, вдохнула свежий воздух, глубоко, полной грудью, с видимым удовольствием. Сложила руки перед собой. И сделала шаг вперед.

Глава 7

Третий день Рождества, 329 год от Разделения

Протекторат Ньюпорт

Старое поместье было похоже на небольшую крепость с толстыми каменными стенами, узкими окнами-бойницами, домовой церковью, пристроенной к основному зданию, и многочисленными производственными и хозяйственными постройками, обнесенными четырехметровым кирпичным забором с защитными башенками. Основной дом стоял на возвышенности, а стены ограды уходили в океан, отрезая поместье от остального мира. В первые десятилетия после Разделения, когда люди пытались найти свое место в этом мире с оружием в руках, расползаясь по острову, такие предосторожности были необходимы. Через двести пятьдесят лет кирпич полопался, лианы вросли в ограду, переползая на внутреннюю сторону, большая часть построек пустовала, белый песок на пустом пляже все так же блестел под лучами солнца.

Элайя Кавендиш купил поместье тридцать лет назад, сделал на плоской крыше небольшую надстройку с панорамными окнами, позволяющими солнцу проникать в дом и открывающими вид на океан. До остального руки не доходили: старший инспектор Службы контроля – должность, скромная только по названию. По формальному статусу она равнялась начальнику полиции округа, главный инспектор входил в правительство острова, и обязанностей у его заместителей, каждый из которых курировал город или округ, было хоть отбавляй. Тем более если этот город – столица Параизу.

За поместьем ухаживали: три человека обслуги следили, чтобы полы окончательно не пришли в негодность, лестницы не рассохлись и не рухнули, а деревья и лианы, которые на Сегунде росли как на дрожжах, не заполонили все свободное место. Постройки вовремя ремонтировались, капитан Патрик Кавендиш, сын Элайи, даже размещал в них свою штурмовую роту время от времени, чтобы ребята отдохнули и набрались сил.

Элайя поселился в поместье почти ровно год назад, перед Рождеством 328-го, вместе с невесткой, внучкой и племянником Павлом Веласкесом, сыном, как было записано в полицейских протоколах, его троюродной сестры. Парень учился в Ньюпорте, в местном колледже, и в поместье появлялся только на выходных.

– Завтра я умру. – Кавендиш сидел в кресле с высокой резной спинкой и высокими подлокотниками, свет, проникавший сквозь легкие шторы, падал ему на затылок.

Практически во всех домах переселенцев можно было встретить какую-нибудь памятную вещь из прошлого, с Земли. В панорамной надстройке таких было две. За толстым стеклом-хамелеоном, утопленная в стену, висела картина «Высокий берег» мексиканского художника Хосе Марии Веласке Гомеса, как утверждал Элайя – подлинник. В последние дни перед Разделением многие произведения искусства были вывезены на вторую Землю, на время, вот только возвращать их потом было некому и некуда. Под картиной на подставке стояла винтовка CheyTac M200, когда-то принадлежавшая второму лейтенанту Чейзу Кавендишу, снайперу армии США. Оружие содержалось в отличном состоянии, несмотря на то что из него часто стреляли – и сам Элайя, больше для развлечения, и его сын Патрик, тот уверенно попадал в