Тонкий лед - Эльмира Нетесова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты откуда знаешь? — прищурилась Мария Тарасовна.
— Не забывай, где работаю, в женской зоне! Там так просветили, вам и не снилось. Все узнал. И не ори на дочь, не она придумала новые веяния. Поэтому советуюсь с вами обеими, как лучше выйти из ситуации.
— Конечно, лучше взять деньги и навсегда тихо расстаться с козлом,— ответила Ольга.
— Не надо денег! Мы не продаемся! Нехай кастрируют гада, а тогда он нам не страшен! — вставила теща.
— Ошибаешься! Лишившись яиц, он до конца жизни станет мстить и выслеживать всех нас. Такую потерю, хоть и дурак, не забудет. С деньгами ему расстаться проще. А вот кастрировав, наживем лютого врага.
— Так и под суд его отдать! В тюрьме он быстро позабудет, зачем яйцы росли. Там заставят поумнеть! — не сдавалась баба.
— Я же много раз говорил, что справка ограждает его от судебного преследования.
— Пусть заберут в дурдом до конца жизни.
— Говорю еще раз: там буйными перезабито. Теми, кто топоры и ножи из рук не выпускают. Могут семьи погубить.
— Что ж теперь? Пусть насилует всех подряд? — негодовала Мария Тарасовна.
— Увезут его в тайгу,— терял терпение Егор.
Этот спор прервал внезапный звонок в двери. Все трое переглянулись от неожиданности. Глянули на часы: шел второй час ночи. Кто бы мог быть, чтобы без предупреждения прийти в такое время?
— Кто? — спросил Платонов, подойдя к двери.
— Открой, Егор! Это я, Соколов,— услышал знакомый голос.
Александр Иванович извинился, войдя в прихожую, за поздний визит.
— Глянул, у вас свет горит. Решил, дай зайду, чем по телефону о таком трепаться! — поздоровался с Марией Тарасовной и Ольгой.— Я к тебе ненадолго. Давай на кухне поговорим с глазу на глаз,— предложил Егору.
Платонов взглядом попросил своих перейти в зал. Сам закрылся с Соколовым на кухне.
— Неприятность у меня, Егор. Твой придурок в жмуры свалил! — сказал, качая головой.— Я ж его в самую спокойную камеру поместил, к ворам, которые никогда не прикоснулись бы к нему из брезгливости. Дурака не стали бы петушить, пальцем к нему не прикоснулись бы. За других не уверен! У воров даже свободная шконка имелась. Придурку на нее указали и предупредили, что он тут ненадолго, дня на три, пока все выяснится. Сам пошел в кабинет. Я даже не тревожился. Никто из нас не обронил ни слова о преступлении. Охрана тоже ничего не знала. И вдруг звонок по внутреннему в десятом вечера, мол, уберите жмура из камеры. Охрана сказала, кто накрылся, а вот как случилось, не могли сразу расколоть. Только потом выдавили суть,— побагровел Соколов.— Видишь ли, фартовым западло канать вместе с чокнутым. Они вытрясли из него, за что тот влетел на зону. Не сами тыздили, при них как всегда сявки. Те и постарались, ни одного целого ребра не оставили. Дурак, понятное дело, не хотел колоться, понимал, что ему светит. Но от своего не слинял. Охрана не услышала, потому что дураку кляп в пасть загнали. И не только в пасть, а всюду, чтоб шорох не поднялся раньше времени.
Сявки обронили, что где-то под конец псих сломался и вякнул про все. Тут уж говорить стало не о чем. Воры приказали ожмурить. Теперь он в морге. Что говорить родителям? Нарушены все договоренности, но, как сам понимаешь, мы не виноваты. В вашей женской зоне бабы в клочья разнесли б его.
— Кто их знает,— засомневался Егор.
— Не веришь? А зря! Там у вас сидят и те, кто, испытав на себе такое, убили насильников, а вместо оправдания получили сроки. Разве это правильно? Или лучше было бы остаться в изнасилованных? Конечно, нет! Вот и попадись к ним в руки такой, что сделают? Да круче воров расправились бы! В котлету измесили б! Бабы не прощают надругательства и осквернения. А уж как отомстить, придумали б. Этот приговор дураку вынесла зона и сразу привела его в исполнение,— усмехнулся Александр Иванович и вспомнил,— конечно, в вашу зону его не взяли бы. Своих паскудниц хватает. И насильницы имеются. Знаешь о них?
— Мимоходом слыхал...
— Ученицы восьмого класса прижучили ночью типографского сторожа. Дедок дежурил у себя на работе, а эти ввалились и требуют: «Дед, ломани!». Старику годков сорок бы с плеч, за подарок воспринял бы их предложение. Самому не уламывать, не тратиться на шоколадки, не искать, сами предложились. Но в том- то и дело, что возраст уже не тот. И в портках вместо стали сплошной мох вырос. Ему не только троих девок, свою бабку нечем стало радовать. А школьницам все нипочем. Завалили деда на раскладушку и повесили замок на яйцы. Тот не своим, дурным голосом вопил от боли. Но девки плевали на его крики. Справили свои дела все трое и, выкинув ключ от замка, ушли по домам. Как старик додышал до приезда «неотложки», даже врачи удивлялись. Сняли замок, а дед еле живой. За стенку цепляясь, целый месяц ходил. И теперь даже на родную бабку не смотрит.
— А насильниц как нашли? — спросил Егор.
— Через неделю всех достали. По описаниям старика. Оно хоть и город, но всяк человек у милиции на виду. Так поверишь, их даже в зале суда ровесники подбадривали и называли продвинутыми и крутыми.— Вот ни хрена себе! — изумился Платонов.
— Чему удивляешься? Теперь пацаны-первоклашки знаешь чем грозят учительнице, когда та в дневник двойку ставит? Ну, да! Ты прав в предположении, в очередь ее огулять всем мальчишечьим составом класса! Так-то вот. А ведь они еще дети! Здесь же — здоровый лоб, бугай, можно сказать. Ворюги забазарили с ним по фене, он — ни в зуб ногой. Посчитали, что «утку» подсунули. Сам не расколется, решили тромбануть. Так и урыли дурака! Оно, может, и к лучшему, что все так вот кончилось. Одной опаской в городе стало меньше. Ну, а ты прости меня. Я и сам не ожидал такой развязки,— вздохнул Соколов.
— Как теперь со стариками говорить? Для нас он дурак, для них родной сын.
— Я сам с ними встречусь, потолкуем. Думаю, они меня поймут правильно и согласятся.
— Послушай, а как же те, кто убил дурака? Неужели простишь без последствий? — спросил Платонов.
— Отправлю их на деляну. Лес будут валить. В этом месяце в тайге двоих потеряли. Одного деревом насмерть придавило, в лепешку расквасило, второго рысь порвала. Я ж людей на деляне меняю. Месяц одна бригада на заготовках, вторая — на подготовке: сортируют и ошкуривают, складывают сортименты в штабели, готовят к отправке на суда. Ты сам все видел и знаешь, что работы в лесу зэки боятся. Тайга средь них сама отбор проводит. Вот и пошлю тех двоих на годок без замены. Тебе ведомо, там и месяц выдержать — подарок. А за год совсем послушными и тихими станут. Иного выбора нет. Дальше их посылать уже некуда,— умолк Александр Иванович.
— Что ж, случившееся не исправить! — согласился Платонов.
Когда Егор пошел проводить Соколова до двери, теща и дочь уже спали. Лишь на следующий день рассказал им о случившемся.
Мария Тарасовна ликовала:
— Получил свое козел! Знать, в тюрьме не без порядочных людей, коль за нашу девчонку вступились. Нет больше полудурка, и говорить не об чем!—улыбалась бабка.
— А как же я теперь? — растерянно спросила Ольга.
— Копить будем. Иного выхода нет,— понурился Егор и только тут приметил краешек письма, торчавшего из газет, пришедших сегодня.— Письмо! —указал на конверт.
Ольга ловко выдернула его и сказала, смеясь:
— Это мне! От мамы!
Девчонка прижала письмо к себе, пошла в комнату, пританцовывая.
Мария Тарасовна, поджав губы, ушла на кухню, позвав за собой зятя. Они пили чай, тихо переговаривались, ожидая Олю. Что ей написала мать? Но девчонка не торопилась. Из ее комнаты не доносилось ни звука. Лишь к вечеру она вышла в зал задумчивая. Оглядела обоих и сказала:
— Ну, вот и все решается само собой.
— Ты это об чем? — не поняла Мария Тарасовна.
Егор отошел к окну, смотрел на улицу, людей, проходивших мимо. Он понял все, едва глянул на дочь. Слова стали лишними.
Но Ольга не поняла, не почувствовала. Ведь самые безжалостные из всех — это родные люди. Только они, зная самые больные места, бьют по ним, не щадя, без промаха.
— Вобщем, я решила и уезжаю к ней. Конечно, насовсем. Постараюсь не возвращаться. И если вы хоть немного желаете мне добра, то препятствовать не будете. Я устала жить в нищете. У меня всего в обрез. И мне хочется стать врачом как мама, а у тебя нет денег, чтобы оплачивать учебу. Да и как пойду на занятия в институт вот в таком тряпье? Теперь даже чучело лучше одевают. Может, в ваше время гордились честностью, порядочностью, зато теперь таких называют лохами, отморозками. Вы вконец отстали от жизни и дышите как пещерные ископаемые. Оглядитесь, потоп давно прошел! Вы не только в другом веке, но и в иной эре!