Юность, 1974-8 - журнал «Юность»
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мало ему света! — проворчал кто-то из девчонок. — А сами-то тлеете, как головешки!
— Кто головешки, мы? — возмутился Зеф.
И пошла веселая перепалка, лишь поэт бесчувственно лежал на полу. Отшумев, все глубоко замолчали, по-настоящему, видно, вникая в стихи… Лена сидела на краю дивана, поджав ноги. Она была стрижена коротко, но мне вдруг почудилось, что вот-вот она возьмет из-за спины косу и распущенным кончиком заводит по губам…
Глава двенадцатая
По воскресеньям я обычно отсыпался, но сегодня уже в семь сна у меня как не бывало. Предстояло два серьезных дела. Странно, что школа, всю жизнь роде бы равнодушная ко мне, тут вдруг ухватилась за меня, словно родное живое существо, почувствовавшее, что с ним собираются расстаться. Вчера, проводив после именин девчонок, мы с Васькой задумались, как же нам теперь размножить анкеты. Я заикнулся, что соседка, живущая под нами, — машинистка из отцовского управления. Забор подпрыгнул от радости, сплавил мне обе анкеты и благословил на новый подвиг. Вернувшись домой, я спросил у папы, не сможет ли он поговорить с тетей Верой, чтобы она сделала нам копии. Отец категорически отказался, ссылаясь на то, что он и по работе-то уже стесняется загружать ее — столько бумаг накопилось. И я решил действовать самостоятельно.
Я встал, потихоньку прибрал в комнате для разминки, склеил порванные вчера пленки, намазал кусок хлеба вареньем и, жуя, улегся опять, прислушиваясь к звукам внизу.
В общем-то, если не считать музыкальных стычек, я мирно жил с Ведьмановыми, даже раза два менял в их телевизоре лампы. Эта семья была тем необычна, что в ней отсутствовали мужчины. У тети Веры не было мужа, у Нэлки тоже не оказалось, а Анютка привыкнет к этому безмужью и, глядишь, туда же. Не знаю, в чем там дело, но скорее всего в пианино — шарахались наверно мужики от бряканья. Тут, видно, простой выбор: или муж, или бряканье. А может, и сложнее…
Часов в девять, когда наши уже встали и зуммер позвал меня завтракать, ведьмановские клавиши наконец проснулись. Не разобрав, кто там заупражнялся, я хвать тетрадку — и вниз. Дверь открыла тетя Вера. Бабушкой ее сделала Анютка, а сама по себе тетя Вера была моложе, стройней и, если честно, красивее моей матери, которой еще далеко до бабушки. И одевалась она всегда опрятно, даже когда спускалась в подвал за картошкой или когда выносила мусорное ведро.
— Доброе утро! — сказал я.
— Аскольд? Заходи.
Я вошел. На полу валялись игрушки, где-то смеялась Анютка.
— Знаете, тетя Вера, я сегодня впервые с нетерпением ждал, когда у вас заиграет пианино!
— Очень приятно! — улыбнулась она.
— А я не рано?
— Смотря за чем.
— По делу.
— По делу всегда кстати. В комнату пройдем?
— Нет, я коротко. — Я расправил свернутую в трубку тетрадку, из которой торчали два папиных листка. — Нельзя ли вот это перепечатать? Для класса.
Тетя Вера взяла тетрадку, полистала, разглядывая количество и качество записей, и сказала:
— В принципе можно. К какому дню?
— К завтра бы, потому что завтра мы уже должны раздать анкеты. Это анкетные вопросы. У нас форум горит! — сказал я, торопливостью стараясь подчеркнуть важность дела.
— Нет, Аскольд, к завтра не выйдет, — твердо ответила она, не считаясь с важностью, и еще раз прикинула объем работы. — В лучшем случае ко вторнику.
— Ко вторнику?.. Ну ладно, ко вторнику.
— А сколько экземпляров?
— Тридцать, которые в тетрадке, и шестьдесят, которые на листочках, — боязливо сказал я.
Тетя Вера ужаснулась:
— Что ты, Аскольд! Что ты, милый! Я думала, два-три, а ты — шестьдесят!.. Нет-нет! Да если я буду делать даже по пять закладок, и то, представляешь, сколько мне придется шлепать? Я же с ума сойду! Заставь-ка тебя одно и то же упражнение переписать десять раз!
Я понуро молчал, поняв, что она ведь действительно не автомат…
На шум из гостиной выглянула Нэлка, с кое-как схваченными на затылке волосами.
— Кто это?.. А-а, глушитель! Чего он хочет? — спросила она у матери, точно меня тут не было.
— Да вот перепечатать.
— Не печатай ему! Он вредный, не дает нам заниматься!
— Я уже не глушу.
— Два дня.
— И навсегда.
— Посмотрим! — Нэлка дернулась и исчезла, хлопнув дверью так, что пискнула защемленная игрушка.
Тетя Вера вздохнула:
— Вот такие дела, Аскольд, не могу. И не потому, конечно, что ты моих пианисток глушишь, а просто не в силах. Ведь объемные работы не для пишущих машинок. Тут надо снять кальку и печатать на светокопировальной установке.
Я насторожился.
— А в управлении она есть?
— Есть.
— И сколько это займет?
— Не знаю. Это у нас Нэля спец. Нэля! — позвала тетя Вера, и Нэлка тотчас вышла, в белой кофточке с большим вырезом. — Посмотри, сколько времени потребуется, чтобы снять вот с этого кальки и напечатать на вашей раме?
Нэлка включила свет и, небрежно-быстро посмотрев нашу писанину, авторитетно бросила:
— Три дня.
— Да меня же Забор убьет! — вырвалось у меня.
— Какой Забор? — спросила Нэлка.
— Комсорг наш.
— Ты уже комсомолец? — удивилась она, глянув на меня пристальней. — Ну и летит времечко! Давно ли я тебя учила пионерский галстук повязывать! Помнишь?
— Помню.
— И уже парняга!
— Да и ты уже мама, — заметила тетя Вера.
— Да, — печально согласилась Нэлка.
Вбежала Анютка и смело спросила меня:
— Ты чей?
— Это дядя Аскольд сверху, который нам с тобой бу-бу-бу делает, — пояснила Нэлка, и Анютка нахмурилась. — Но он больше не будет. Не будешь, дядя Аскольд?
— Ну, вы тут договаривайтесь, — сказала тетя Вера, — а мы пошли. Анюта, кушать!
— Иди, Анютка! — Нэлка подтолкнула дочку. — Раз дядя Аскольд бросил бубукать, то ему, может, стоит помочь.
— Стоит, стоит! — поддержала тетя Вера.
— А за два дня тебя Забор не убьет?
— За два, пожалуй, нет.
— Тогда давай разберемся в ваших каракулях.
И она провела меня в ближнюю комнату. Будучи домоседом, я любил присматриваться к чужой обстановке, особенно у людей странных. Слева — узкая, еще не заправленная кушетка с зеленым ковриком на стене, под цвет наката, в углу — здоровенная коряга-спрут, на щупальца которой накинуты три разноцветных шляпки; справа — однотумбовый стол, над ним — двухъярусная полочка с цветком и с десятком книг, а чуть в сторонке, в петлях из жилки, висели рулончики разных бумаг; против кушетки — невысокий трельяж, под которым, свернувшись по-кошачьи, лежала еще одна коряжина. Окно свободное — хорошо выглядывать, на полу — простенькая дорожка. Вроде ничего странного, хотя если Нэлка обитала здесь, а в гостиной бабушка с внучкой — я прежде видел там диван-кровать и маленькую койку, — то кто же тогда в третьей комнате? Уж не прячут ли там эти женщины трупы своих мужей, как Синяя Борода прятал своих жен?.. Веселенькая гипотеза!
На ходу подправив постель, Нэлка села на единственный стул и взглядом повелела мне встать рядом, что я и сделал. Взяв карандаш и заводив им по строчкам, она стала читать, медленно, исправляя нечеткие буквы и стрелками переставляя некоторые слова. Второй же рукой в задумчивости принялась поигрывать верхней пуговицей кофточки, то расстегивая ее и чуть распахивая ворот, то застегивая. Я с колокольной своей высоты так и уставился обомлело на эту пуговицу и на этот ворот… Околдовывает, околдовывает, думал я, не в силах отвести глаз… Внезапно подняв голову и перехватив мой пугливо-отпрянувший взгляд, Нэлка усмехнулась одними уголками рта и спросила:
— Может, сесть хочешь?
— Ничего, я постою, — пробормотал я.
— Ну что ж, почерк сносный и вопросики игривые. Вот, например: «Есть ли у тебя друг, подруга?» Это в каком смысле?
— В половом, — храбро ответил я.
— Я так и подумала. А не рано ли?
— Какой же рано, когда я через два года могу жениться!
— Да? И женишься?
— Посмотрю.
Снова расстегнув пуговицу, Нэлка рассмеялась, ткнувшись лбом в тетрадку, но вдруг спохватилась:
— Собственно, чему я удивляюсь? Значит, тебе уже шестнадцать. А мне двадцать. Старуха.
— Ну да! — вырвалось у меня протестующе.
— Нет еще? Ну, спасибо! — Улыбаясь, она повернулась ко мне всем телом, схватила за локоть и прошептала энергично: — Слушай, Аскольд, возьми меня в жены, а? Я тебя подожду два года.
— Ладно, если анкеты сделаешь! — со смущенным восторгом согласился я.
— Сделаю!
— По рукам!
И мы весело хлопнулись ладонями.
— Так, завтра я начну копировать и… — Нэлка что-то прикинула в уме, — да, к концу вторника все будет готово. Но если ты меня очень сильно попросишь, я могу начать и сегодня. Тогда все будет готово уже завтра.