Истребители танков - Владимир Зюськин

И вот мы уже, как растрепанные воробьи в клетке, качаемся в пустом вагоне. Холодно — аж зубы лязгают. Но эта беда — не беда против того, что пережили. На станции затащили в вагон лист железа, пустые ящики, доски. Зажгли костер.

Сперва сидели вокруг огня, разговаривали. А когда разморило, улеглись ногами в сторону огня. Уснули крепким сном.

Проснулись ранним утром. Выглянули — стоим на большой станции Белый Колодезь. Оказалось, что дальше товарняк не пойдет.

Выпрыгнули из вагона на мерзлую землю. Сделали несколько шагов — у троих ребят развалились ботинки. И у меня сапоги каши просят. Вот это погрелись у костра! Мало было печали — еще нажили.

На станции оказалось много воинских частей. Решили попробовать достать обувку. Одни ребята пошли искать нам обувь, другие — за пропитанием.

Вернулись наши интенданты с ведром патоки: раздобыли на сахарном заводе. Можно ее есть или нет — не знаем. Но голод не тетка. И натрескались мы этой патоки, сладкой и черной, как деготь, до отвалу.

Ждем «обувщиков». Вот и они идут, только без обуви. Оказывается, бойцы тыловой охраны, увидев у наших карабины, предложили поменять их на винтовки. В придачу обещали сапоги. Решай, говорят мне ребята.

Нет, говорю, этого делать не будем. Карабин — личное оружие, занесенное в красноармейскую книжку под номером. Вы за него в ответе, так что берегите до конца.

Что ж, говорят, босиком по снегу идти? А может, лета будем ждать в этой дыре, пока немцев не разобьют? Тут мы и явимся, готовые к мирной жизни.

Тоже верно. Замолчали, задумались… Кто-то вспомнил, что у нас есть трофейные пистолеты. Не согласятся ли охранники на такой обмен?

Нашли три пистолета, а надо четыре. Пришлось пожертвовать биноклем. Зато натянули целые сапоги да еще получили в придачу несколько банок американских консервов. Живи — не хочу!

Но правду говорят: беда одна не ходит. Всех наповал уложило расстройство желудка. Вспоминали мы эту патоку такими словами, которые не везде произнесешь. Два дня не могли тронуться с места. Ослабли. Стали беспомощными, как ползунки. Спасибо местным бабкам. Поправили нас с помощью трав да снадобий.

В путь тронулись бледные, вялые — как после ранения. Вскоре наши товарищи-танкисты повстречали своих. Мы расстались с ними, как с родными. А через несколько километров соединились с другой группой, вышедшей из окружения, и пошли с ней. Здесь были и женщины — радистки, телефонистки. Мужественно переносили они тяготы походной жизни. Трудностей хватало, но самым тяжким бичом были вши.

Пройдем, бывало, километров пять, встретим стог сена — командир объявляет санитарный час:

— Мужчины — справа, женщины — слева!

Расходимся, раздеваемся и начинаем «бой». Швы белья от сидящих рядком паразитов — как бисер. Вот сейчас вспоминаю, и тело начинает чесаться. А ведь прошло больше сорока лет! Кровососущие насекомые не давали нам покоя ни днем ни ночью.

В пути узнали, что наши тылы не попали в котел под Харьковом. Это известие окрылило. Вот придем к своим, передохнем и отомстим врагу сполна за все наши беды.

Когда дошли, узнали кучу новостей. Главная из них — сохранено наше боевое знамя. По законам, воинская часть, умевшая сберечь свое знамя, выходя из окружения, имеет право на существование. Значит, мы еще покажем, на что способна наша истребительная противотанковая бригада. Как говорят, за одного битого двух небитых дают!

Соотношение сил под Харьковом не оставляло надежды на то, что город можно будет удержать. Нужно было выводить войска из ловушки, которая вот-вот захлопнется. Чтоб выйти с наименьшими потерями, чтоб не дать фашистским танкам смять отступающие колонны, удар на себя должны принять артиллеристы.

Одна из батарей — пятая — была выдвинута вперед для обороны станции Люботин. 10 марта в журнале боевых действий бригады появилась скупая тревожная запись: «Противник занял Люботин. Сведений от оборонявших его нет». Что же произошло?

Враг наступал танками. Передние взрывались, горели, но идущие следом не снижали скорости. Так движется туча саранчи. Ее давят, кромсают, а она занимает все новые и новые пространства.

Ненадолго смогли артиллеристы задержать бронированную саранчу. Однако времени хватило, чтоб вывести из этого места основные силы. Сама батарея, вернее, то, что осталось от нее — девятнадцать бойцов, — попала в окружение. Стремясь оставаться незамеченными, двинулись в сторону города Мерефы. Там слышались взрывы, шел бой.

Путь дважды преграждали немецкие автоматчики. Пробиться не смогли и вынуждены были свернуть в сторону Харькова.

Где тыл, где передовая — определить непросто. В одних селах, не занятых немцами, жители стремились обогреть и накормить красноармейцев. В других — враг встречал свинцом. Местность напоминала собой слоеный пирог: полоса наших, полоса немцев. В такой обстановке нападения можно было ожидать с любой стороны.

В одном из сел Халтурин с другими офицерами батареи расположился на ночлег в хате, где жила мать с тремя детьми — девочками от трех до пятнадцати лет. Старшая взяла ведро и пошла за водой к колодцу. За ней увязались младшие. Не успели они выйти, как послышался вой немецкого самолета. Мать выскочила на улицу. Раздался оглушительный взрыв, и сразу же — короткий и жуткий крик женщины.

Батарейцы выбежали из хаты. Хозяйка сидела возле воронки и прижимала к лицу детское платьице, точнее, лоскут от него. Волосы ее побелели, а глаза… Тот, кто видел эти глаза, никогда не сможет позабыть их выражение.

Взгляд матери впивался в каждую пядь земли в надежде увидеть хоть одного ребенка, живого или мертвого. Но остановиться ему было не на чем. И она подняла глаза к небу — туда, где гудел самолет с крестами на крыльях, который сбросил всего одну бомбу и распылил три детских тельца…

На окраине Харькова батарея Халтурина встретилась со штабом артполка. В это время немецкие танки уже оказались в центре города. Халтурин получил приказ: прикрыть с тыла наши части, прорывавшиеся из окружения.

Задачу батарея выполнила. Георгий Алексеевич принял приказ отходить. Весенний лед болота, лежавшего на пути, проломился под одной из пушек. Глубина небольшая, однако лошадь тщетно била копытами, стремясь выбраться на лед.

— Пристрелить лошадь! Пушку вывести из строя! — приказал Халтурин.

Короткий выстрел оборвал муки животного. С пушкой — сложнее. На поверхности воды — только ствол. Придется нырять. Наводчик орудия начал молча стаскивать с себя одежду. Для того чтобы снять замок, надо погрузиться в воду с головой.