Истребители танков - Владимир Зюськин

Здесь и прихватила Рожина малярия. Она пришла вместе с весной, полуголодной жизнью и простудой — по водянистому снегу шел в валенках, развалившихся так, что пришлось перевязать их кабелем.

Пока он лежал в лихорадке, товарищи раздобыли где-то гречневой крупы и размололи ее на самодельной мельнице, сооруженной из двух трубок, по бокам которых гвоздем пробили дырки. Мука получилась зернистой, однако тесто замесить удалось. А тут еще подвернулась раненая лошадь. Ее пристрелили и дружно взялись за пельмени.

Обед получился на славу. После голодных переходов здоровые решили, что они еще никогда так вкусно не ели. А у больного аппетита не было. Пельмени показались ему горькими, как и его положение: бросало то в жар, то в холод. Болели, кровоточили ноги: валенки, почти утратившие подошвы, не могли спасти от режущего утреннего льда на дорогах и дневной распутицы.

Хозяйка делала Рожину ножные ванны, заваривая какие-то травы. Это снимало боль. Но лихорадка не отпускала еще долгое время.

Внезапно навалившийся недуг разделил Рожина и его товарищей, которые ушли дальше. А он, вылечившись, уже в другом селе, Юнаковке, был зачислен командиром отделения связи в седьмую истребительную противотанковую артиллерийскую бригаду.

Та часть восьмой бригады, которая продвигалась на Харьков пешим порядком, так и не дошла до города. Оказавшись оторванной от штаба, не имея с ним связи, в той критической ситуации она была переподчинена другому соединению.

«16 марта 1943 года по радио сообщили, что Харьков эвакуирован, а мы еще были в нем, держали оборону неподалеку от развалин тракторного завода», — вспоминает Иванов.

Их было немного — тринадцать человек; в основном политотдельцы, во главе с начальником Заянчковским, работники особого отдела, с майором Сафроновым. Да еще офицер из артиллерийского полка, шофер Иван Колесников и санитарка Маша Крылова.

Получив задание задержать врага, нашли брошенную «сорокапятку» с двадцатью снарядами. Артиллерист установил ее, наладил, и стали ждать немцев. Они появились слева. Колонна танков, за ней автомашин шестьдесят — крытых брезентом и набитых солдатами. Немцы передвигались спокойно, деловито, без стрельбы. Были уверены, что помешать им некому.

Тут-то и рявкнула пушечка. Первый снаряд попал так удачно, что перебил гусеницу переднему танку. Танк завертелся, встал. А пушка ударила по пятому, десятому, пятнадцатому танкам. Несколько выстрелов сделали по машинам. Иванов только успевал снаряды подавать. Удар был настолько внезапен, что немцы в панике посыпались из машин. Видно, решили, что нарвались на крупное соединение.

Весело было смотреть, как они бросались врассыпную, вязли в глубоком рыхлом снегу и орали от ужаса. Колонна встала, но у тринадцати смельчаков кончились снаряды. Вот досада! Была бы хоть пара пушек с боеприпасами — долго не смолкли б эти визги. Однако делать нечего, надо уходить. Благо, что сгустилась тьма.

Через Харьков двинулись на Основу, Безлюдное, Купянск, Новый Оскол. Более двух недель мыкались по немецким тылам. От голода едва переставляли ноги. В каждой деревне пытались раздобыть еду. В ответ слышали: «Нетути, родненькие, нетути, родимые…» Чтобы не умереть с голоду, стреляли галок и скармливали их в первую очередь тем, кто падал на ходу.

«Лишь в одной деревне женщины собрали крохи и сварили для нас борщ да забеленную молоком кашу, — снова вспоминает Иванов. — Лица этих женщин сейчас уже стерлись в памяти, но не остыла благодарность. Никаким золотом не измерить щедрость их поступка».

К своим вышли в Новом Осколе. Пока были свежи воспоминания, Иванов написал о бое 13 марта в «Комсомольскую правду». Тепло ответил ему Юрий Жуков, заведовавший тогда военным отделом.

В последнем бою мы расстреляли последние снаряды. И с горючим — не лучше. Передвигаемся, переливая остатки бензина из машины в машину.

Помню, вечером в одной деревушке собрались в хате, чтобы решить: как быть дальше? Надо избавляться от бесполезной техники, но никто из командиров не решается отдать приказ. И лишь когда на окраине деревни появились немцы, мы его получили: «Взорвать пушки и автомобили!»

Сколько раз наши пушечки выручали нас! Сколько сил противника уничтожили мы, благодаря орудиям, с которыми сроднились! И вот сейчас их нужно погубить собственными руками… Но иначе нельзя: пушки достанутся врагу и будут стрелять по нашим ребятам. Скрепя сердце привели суровый приговор над орудиями в исполнение и, захватив как можно больше патронов да гранат, тронулись в путь.

В эту ночь наша группа, атакованная с нескольких сторон, распалась. Потеряв командиров, мы вышли на рассвете к бойцам разбитой третьей танковой армии. Попали в распоряжение старшины. Пробыли в его подчинении недолго. Вместе с остатками части, теснимые врагом, отступили и укрылись в большом лесу. Здесь находились бойцы других частей. Среди них — майоры, полковники, но все чужие. Как ни искали мы своих — не нашли.

Командиры решили пока закрепиться в этом лесном массиве и готовить прорыв. Начали формировать команды, учитывать оружие. Набралось немало: минометы, пулеметы, автоматы, ружья, гранаты — воевать есть чем.

И вот двинулись в сторону немцев. Наступлением это не назовешь: узкой полосой бежит группа людей, затем другая. Однако враги отступают. Они, видимо, не успели оборудовать позиции да и танков у них тут нет. Долго ли будем передвигаться вот так, без особых помех?

Оказалось, что недолго. Через пяток километров на пути показался населенный пункт. Он встретил нас сильным огнем из автоматов и пулеметов. И чем ближе, тем больше свинца в воздухе. А вскоре начали рваться мины.

Отступили. Часть бойцов ушла вправо, а мы, истребители танков, сговорившись держаться вместе, двинули влево. К вечеру оказались в молодом сосняке. Тут отдохнули до полуночи и снова — в путь.

Кругом — тишина. Только снег под ногами хрустит. Местность пошла на спуск — к пойме реки. За ней — высокий берег и лес.

Впереди, слева от нас, в воздух взлетают немецкие ракеты. Прощупывают. Стрельбы нет, но нервы напряжены. Каждую минуту ждешь: вот сейчас полоснут и, может быть, уже не придется подняться. А может, проскочим незаметно?

Тихонько перешли замерзшую речку. Когда передние бойцы почти добрались до высокого берега, кругом стало светло от ракет. Берег ожил, метнув в нас мины. Застрочили автоматы, пулеметы.

Натолкнувшись на стену огня, красноармейцы бросились назад. Слабый весенний лед, местами взорванный, не выдержал. И вот часть бойцов барахтается в ледяной воде. Кое-кто там остался навсегда. Но большинство выбралось, так как стрельба прекратилась.