Семнадцать каменных ангелов - Стюарт Коэн

– Вы разговаривали с Робертом Уотербери?

– Очень мало. Честно говоря, мне показалось, что он был каким-то растерянным. Сказал мне, что он писатель, но несколько лет ничего не печатает, что приехал в Буэнос-Айрес собирать материалы для новой книги. И когда он это сказал, они с этой богатой женщиной переглянулись, хотя, конечно, кто его знает, утверждать не могу. Весь этот эпизод продолжался минут тридцать.

– Как звали эту женщину?

– Не знаю. Вылетело из головы. Тамара, Тереза… Как-то, начиная с «Т».

Афина почувствовала, как ее охватывает возбуждение:

– Тереза?

– Думаю, да.

– Помните, я вам рассказывала о бумажке с телефонным номером, которую нашли в кармане Уотербери? Так вот на ней было написано имя Тереза! Хирург нашел записку перед вскрытием!

– Вы звонили по этому номеру?

– Нет еще.

Теперь Беренски рассматривал ее внимательно, но думал о чем-то еще.

– Не звоните. Дайте мне сначала выяснить, что это за номер. Потом мы сможем пойти дальше во всеоружии.

– А как насчет француженки? Поле́. Нельзя ли с ней поговорить? Мы можем пойти вечером в Синий бар, если вы не заняты.

Он сделал жест рукой:

– Tranquilo, amor.[52] Не нужно придавать номеру такое значение. Если я выйду отсюда и какой-нибудь наркоман всадит в меня пулю, поможет ваш номер в моем кармане подсказать, кто меня убил? – Его губы скривились в улыбку. – Bueno,[53] если бы это произошло, они бы устроили самый грандиозный пир за всю историю полиции Буэнос-Айреса, но если посмотреть на это теоретически… – Он пожал плечами. – Посмотрим. Что до француженки, я не знаю. Ее в последнее время что-то не видно. Может быть, уехала к себе на родину.

Он снова взялся за стакан, и Афина тоже пригубила свой. Она перебирала в уме события этого дня с Мигелем и его обещание приложить все усилия.

– Рикардо, вы не знаете комиссара Фортунато? Из Сан-Хусто? – Она передала ему визитку Фортунато.

Беренски нахмурился.

– Из следственной части, а? – задумчиво проговорил он, постукивая стаканом по столу. – Да. Он постарше возрастом, очень выдержанный, очень обтекаемый. Я как-то раз встречался с ним. Один из его людей обнаружил несколько машин с фальшивыми документами, и потом они вышли на комиссара в Кильмесе. Большего о нем я не знаю.

– Он мой главный контакт в полиции. По мне, – она вспомнила его меланхолическую улыбку, – он кажется очень порядочным. Думаете, я могу надеяться, что он доведет расследование до конца?

– Надеяться на него? – Рикардо качнул головой влево, потом вправо. – Вы можете полагаться на него до тех пор, пока на него полагаться будет нельзя. Он же полиция. – Он задумался, хотел что-то предложить, но мотнул головой. – Нет, – пробормотал он, – с ним я вас связать не могу.

– С кем?

Он глубоко вздохнул:

– Я знаю одного, он своего рода эксперт по полиции в Сан-Хусто. Он знает о вашем Фортунато все на свете. Но должен сказать прямо, он преступник и знается с полицией по тюремной линии.

– Вы знакомы с ним по своим расследованиям?

– Нет. – Рикардо нервно почесал нос. – Я знаю его по Ejercito Revolucionario del Pueblo[54] по семидесятым. – В первый раз Рикардо говорил серьезно. – Это была наша последняя революционная мечта. Потом я очнулся и на восемь лет ушел в эмиграцию. Занимался я в основном информационной работой, издавал «Красную звезду». Но этот muchacho, нет. Это был настоящий боец. Очень смелый. Очень опасный, – повторил он с благоговением к прошлому. – Он уничтожил кучу фашистов. Когда ERP похитила и предала революционному суду генерала Лопеса, казнил его Качо. Не смотрите на меня так. Лопес был hijo de puta. Убийца. Палач. Вор. Он заслуживал смерти. Но убить беззащитного глазом не моргнув… – Он тряхнул головой, тяжело вздохнул. – Muy pesado. Очень трудно. – Беренски вздрогнул, и в голосе у него послышалась горестная нотка, как будто он стыдился своих воспоминаний. – Но это не прошло для него, да и для всех даром. Убили его младшего брата, подростка, не имевшего никакого отношения к политике. Убили его жену. Самого Качо схватили, пытали… И между нами, кто вышел живым из этой войны, пробежала кошка, потому что теперь он работает с теми самыми людьми, против которых мы воевали. – Он покачал головой. – Не знаю. Из этой войны некоторые вышли как ни в чем не бывало, а некоторые не выдержали и сломались. Качо сломался.

– Но вы познакомите меня с ним?

Журналист кивнул:

– Bueno. Между нами, Качо и мной, все очень сложно. Иногда он дает мне информацию. Но в то же время ведет себя очень неприязненно. Озлобленно. Думаю, нам обоим бывает неприятно встречаться. – Он покачал головой, уставившись в стол перед собой. – Человека согнули.

Глава десятая

Проходя через пропахший застоявшимся дымом зал «Ла Глории», где он должен был встретиться с Шефом Бианко, Фортунато изо всех сил старался излучать оптимизм. Бианко только что посетил парикмахерскую, и светлые волосы на его голове были аккуратно подбриты. Нагнувшись поцеловаться с Шефом, Фортунато почувствовал запах сиреневой воды, которой парикмахер явно не пожалел. С облегчением Фортунато отметил про себя, что Бианко не взял с собой тех обезьян.

– Tanguero!

– Присаживайся, Мигель. Присаживайся!

На столе уже имелся маленький поднос, заваленный орешками и оливками, рядом с подносом стоял литр пива, и Фортунато обратил внимание на вдавленные в пепельницу два сигаретных окурка. По радио напевал свою версию «Морской волны» Хулио Coca, и Шеф, когда они уселись, несколько секунд вслушивался в мелодию, словно ожидая услышать что-то давно забытое и милое сердцу. Наконец он недовольно сморщился.

– Никогда не любил Хулио Coca, – произнес Шеф. – Слишком уж он слащавый.

Фортунато сморщил нос.

– Он для женщин, – проговорил он, потом подумал: «Лучше сказать, он был для женщин».

Красивый голос, заполнявший погруженное в полутьму пространство бара, записали тридцать пять лет тому назад. Марсела была жаркой поклонницей Хулио Coca. Он любил прикидываться, будто ревнует ее к Coca с его элегантным костюмом и лихой прической, каким певца изображали на обложках его альбомов. «Хулио! Хулио! – любила она поддразнивать Фортунато. – Все. Ухожу от тебя к Хулио».

Шеф продолжал:

– Взять кого-нибудь еще, скажем El Polaco,[55] он будет петь ту же самую песню, и вы почувствуете аромат виски, вообще целый букет разных ощущений. Это… – он повел рукой вокруг, показывая на висевшее в одряхлевшем помещении бара облако табачного дыма, – это же наша колыбель.

Фортунато ничего не сказал, он продолжал думать о Марселе.

– Ладно, – переключился на другую тему Шеф, – как там дела с этой гринго?

Фортунато с облегчением услышал этот вопрос, потому что давно уже размышлял о пропавшем друге Уотербери, которого звали Пабло и о котором говорила Афина. Пабло. «АмиБанк». И заметка в газетах об «АмиБанке» и Пелегрини.

Но сейчас они говорили о гринго.

– Послушай, Леон, дела такие, что нам нужно дать ей что-нибудь.

Элена принесла еще один металлический поднос, на этот раз с хлебом и маленькими розовыми сосисками.

– Принеси-ка мне виски, amor, – быстро проговорил Фортунато.

– Зачем? – продолжил разговор Шеф, когда она отошла от стола. – Почему ты не можешь просто пару недель походить со своей идиотской физиономией и отправить ее домой?

– Она совсем не такая глупая, Леон. На днях мы с ней сходили к Дуарте. Она задавала вопросы вроде… – Он принялся подражать ее голосу: – «Почему никто не поговорил с его женой? Почему никто не поговорил с его контактами в „АмиБанке“?»

– И Дуарте?

– Отбивался как мог! Говорил про правосудие, судебную власть, нехватку ресурсов, все как обычно, – со злостью бросил Фортунато. – Но девочка ничего этого не проглотила. – Фортунато выковырял сигарету из сигаретницы и взял у Шефа зажигалку.

– И ты, конечно, вернулся к версии с наркотиками?

Фортунато сначала прикурил, потом ответил:

– А как же! Но тогда она снова говорит: «Я все-таки не понимаю, как могло случиться, что наркодилеры убили его за наркотики и оставили в машине шесть мелков чистого кокаина!»

– Но я же сказал ей…

– Да, ты сказал, и я тоже ей говорил, но ты не думай, что одни только мы здесь прикидываемся простачками.

Шеф выпятил губы и рассеянно постучал костяшками кулака по столу, как будто собираясь с мыслями.

– Да, – с досадой произнес Фортунато. – Думаю, не ошибемся, если скажем, что она чувствует, как непрофессионально ведется дело Уотербери.

– Но ведь это ты, Мигель, отвечал за это дело.