Благие намерения - Ингмар Бергман

Фру Карин читает, четко выговаривая слова, с приглушенным драматизмом. Когда попадаются диалоги, она дает беглую характеристику действующим лицам. Взвешенно расцвечивает прочитанное, безыскусно сопереживает, позволяет себя увлечь.

Карин. «Войдя, жена пробста остановилась на пороге и обвела взглядом комнату. Кто-то пытался с ней заговорить, но в тот день она ничего не слышала. Подняв руку, она произнесла сухим, жестким голосом, так, как нередко говорят глухие: «Вы больше не приходите ко мне, поэтому я пришла к вам, чтобы сказать — не ездите в Иерусалим. Это город зла. Там распяли нашего Спасителя!» Карин хотела ей возразить, но та, не слушая, продолжала: «Это город зла, там живут дурные люди. Там распяли Христа. Я пришла сюда, — продолжала она, — потому что это хороший дом. У Ингмарссонов доброе имя. Всегда было доброе имя. Вы должны остаться дома!» И, повернувшись, она вышла. Она выполнила свой долг, теперь можно умереть спокойно. Это был последний поступок, которого потребовала от нее жизнь. После ухода старой жены пробста Карин Ингмарсдоттер заплакала. «Может, нам не надо ехать», — сказала она. Но в то же время ее обрадовали слова старой жены пробста: «У Ингмарссонов доброе имя. Всегда было доброе имя». То был первый и последний раз, когда Карин Ингмарсдоттер видели сомневающейся в великом замысле».

Карин Окерблюм с легким стуком захлопывает книгу, маятник над диваном как раз бьет десять, пора расходиться. «Подумать только, все эти благие намерения, — говорит Свеа, открывая глаза и прищуриваясь на лампу. — Все эти благие намерения приносят столько несчастий. Ведь кончилось-то все это сплошными несчастьями».

Карин (дружелюбно). А я и не знала, что Свеа уже читала «Иерусалим».

Свеа. Милая Карин, я его прочла еще семь лет назад. Когда страдаешь бессонницей, успеваешь много чего прочесть.

Карин, сделав протестующий жест, похлопала Свеу по руке. Как все пышущие здоровьем люди, она не любит разговоров о болезнях.

Карин. Вот увидишь, Свеа, эти новые таблетки с бромом совершат чудо. Девочки, как следует уберите за собой. Идите! Юхан Окерблюм, ну-ка, я помогу тебе с ботинками. Оскар, завтрак для тебя будет готов в семь утра, так что ты спокойно успеешь на стокгольмский поезд. Я велела Лисен подать тебе завтрак в семь. Идем, Юхан, где твоя палка? Анна, будь добра, вынеси поднос с грогом и убери в шкаф коньяк. Анна, Эрнст и кандидат, задержитесь, я скоро вернусь, нам надо кое о чем поговорить. Марта, пожалуйста, открой дверь, вот так, осторожней, Юхан, не споткнись о порог! Больно уж он высок, в нем вообще никакой надобности нет!

Все беспорядочно желают друг другу спокойной ночи. Марта исчезает на веранде покурить. Свекровь не жалует курящих женщин. Хенрик, Анна и Эрнст укладывают в коробку головоломку — получился замок в Нормандии с мостом и телега, запряженная быками. Оскар поспешно удаляется в уличный нужник, фонарь исчезает в ночи. Карл осторожно уносит стол и лампу к себе на мансарду, свою бывшую детскую. Густав выбирает что-нибудь почитать в книжном шкафу со стеклянными дверцами. Спокойно спи, спокойно спи, вот день один еще прошел и не вернется более, спокойно спи, усни.

Анна, Хенрик и Эрнст сидят за обеденным столом. Из холла появляется фру Карин. Она переоделась в мягкий халат фиолетового цвета (весьма строгий, ведь в доме гость). Она садится во главе стола и рукой разглаживает клеенку, которой всегда накрывают стол после ужина. Проводит по клеенке еще раз, на сильных пальцах поблескивают широкие обручальные кольца.

Карин. Эрнст предложил, чтобы вы все трое совершили велосипедную прогулку на летнее пастбище в Бэсна. Если я верно поняла, вы собираетесь там переночевать. Я случайно узнала, что Эльяс в этом году необычно рано отправил своих людей и скот домой. Таким образом, постройки пусты. Эрнст сказал, что Эльяс и его отец разрешили вам занять их на несколько дней. (Пауза.) Я, естественно, резко отрицательно отношусь к вашим планам.

Эрнст. Но, мамочка, милая!

Карин (поднимает руку). Дай мне договорить. Я резко отрицательно отношусь к вашим планам, но не намерена запрещать вам осуществить их. (Саркастически улыбается Хенрику.) Мои дети решительно утверждают, что они взрослые и должны сами отвечать за себя. Родителям остается ожидать последствий. Альтернатива отнюдь не радует. Нити, связывающие стариков и молодежь, весьма тонкие. Нам, старикам, дорога эта связь, и мы оберегаем ее, постоянно идя на компромиссы. Молодежь же, наоборот, с легкостью ее обрывает, если им что-то не по вкусу. Я вас не упрекаю, просто это так и есть. Вы пользуетесь собственной дерзостью и юношеской бесцеремонностью. Наша задача — наблюдать. Короче, я намерена до известных пределов соблюдать нейтралитет. И еще одно: я собираюсь во всех случаях извещать вас о своих планах. Чтобы не было недоразумений, поясню: вы всегда будете знать мое мнение. Вопросы есть?

Анна. Мама, а откуда вам известно, что вы всегда правы? Мы ведь тоже можем быть правы. Разве нет?

Карин. Ты не очень верно истолковала мою мысль. У меня есть опыт, у тебя его нет. Я научилась оценивать свои поступки в более отдаленной перспективе. Ты поступаешь, как тебе заблагорассудится. Молодым это свойственно. В твоем возрасте я тоже так поступала.

Анна. Вы, мама, естественно, слегка подпортили нам удовольствие своими темными и угрожающими речами. Ничего не скажешь, весьма изощренно.

Карин. Если бы ты смогла прочитать мои мысли, если бы смогла заглянуть в мою душу, как это называется, ты бы не нашла там ни угроз, ни — как ты выразилась — изощренности. Ты бы, наверное, обнаружила только несуразную любовь к тебе и твоему брату. Вот что ты бы там увидела.

Анна сразу же кидается к матери и повисает у нее на шее. Карин Окерблюм, позволяя себя обнимать, легонько шлепает дочь по мягкому месту. Молодые люди не проронили ни слова во время этого разговора, который хоть и велся на их родном языке, но остался им совершенно непонятен.

Эрнст. Мама у нас шутница. А тебе так не кажется, Хенрик?

Хенрик. Честно говоря, я не совсем понимаю, что происходит. Объясни, пожалуйста.

Карин (энергично). Вот именно. А теперь идем спать. Я хочу сказать, я иду спать. Вы, наверное, хотите посидеть еще? В буфете есть начатая бутылка красного вина. Спокойной ночи, Эрнст, поцелуй маму. Спокойной ночи, Анна, не разговаривайте слишком громко, помните, что папа в соседней комнате. Он еще с часок почитает, а потом должна быть тишина. Спокойной ночи, Хенрик Бергман. Мой муж сказал, что ваша утренняя беседа произвела определенное впечатление.

Хенрик (отвешивая поклон). Спокойной ночи, фру Окерблюм.

Карин. Анна, не забудь погасить лампу и запри двери на веранду.

Они выезжают в пять утра. Через несколько часов ветер стихнет и станет душно. Солнце в серой дымке, но свет резкий, без теней. Дорога изобилует пригорками. Слепни злобно атакуют спины и шеи, кусаются мухи. После старой паромной переправы становится полегче. Над вересковой пустошью поднимается ветер, они купаются в глубокой, ледяной воде быстрой Будаон. Перекусывают бутербродами, запивая их соком, настроение поднимается. Эрнст со смехом горько жалуется: совершенно непонятно, как могут взрослые люди в здравом уме каждое лето, ежегодно, с тех пор как он себя помнит, губить себя, теснясь на даче начальника транспортных перевозок, заявляя при этом, что все замечательно. «Строго между нами, должен тебе признаться, дорогой Хенрик, что чем сильнее усталость папы, тем хуже становится положение. Мама, чувствуя, что вся ответственность падает на нее, развила в себе потрясающую способность манипулировать и подавлять. Но сейчас мы находимся на расстоянии тридцати километров от этого жуткого скопища недоразумений, растерянности и подчинения. Выпьем за свободу, дети мои!» И они чокаются черносмородинным соком.

«Легко быть неблагодарным, — говорит Анна. — Мама старается изо всех сил. От этого плохо спит и не находит себе места. И чем больше она устает, тем с большим рвением влезает во все хозяйственные мелочи. И, конечно, ругается, а мы сердимся и бываем несправедливыми». — «Да, да, — добавляет Эрнст, — мы с Анной постоянно говорим о маме. И по большей части мы к ней несправедливы. Но нам надо беречь свои предохранительные клапаны. Представьте себе папу в те дни, когда он еще был в расцвете сил, и маму с ее изнуряющей компетентностью. Неудивительно, что братья стали такими, какие они есть. Мы с Анной легко отделались». — «Я уж постараюсь держать Хенрика подальше от нашей семьи», — вдруг говорит Анна и краснеет.