Герои Гражданской войны - Теодор Гладков

Оказалось, что Щетинин приказал срезать все пуговицы у офицерских брюк, и арестованные поддерживали их, чтобы не потерять.

— Зачем же вы это сделали? — снова спросил Куприянов.

— Да чтоб не убегли, черти… Лес кругом!

Переход белогвардейского полка образовал брешь в линии фронта белых. Уборевич немедленно этим воспользовался и стремительным рывком подошел к важному пункту — городу Онеге. Бой был жарким, но победа досталась красным.

Когда командира 154-го полка смертельно ранило, начдив несколько раз рассылал гонцов по горящему городу за врачами, чтобы спасти умирающего Мулина. Но смерть опередила врачей. И. П. Уборевич тут же после гибели Мулина представил его посмертно к высшей награде — ордену Красного Знамени.

Начдив Уборевич старался использовать любую возможность, чтобы у вражеских солдат пропало желание воевать на советской земле. Был такой случай. При наступлении на станцию Обозерская среди пленных оказался капеллан одного из английских полков, по фамилии Роджерс. По дороге в штаб дивизии он не сомневался, что его ждет мучительная смерть от руки «бандита-большевика». Но Уборевич лично побеседовал с ним, рассказал о грязной роли иностранных войск на русской земле, провел по избам и познакомил с отдыхавшими бойцами, затем угостил завтраком и, созвонившись со штабом армии, отпустил на все четыре стороны. Роджерс не поверил начдиву.

— Вы хотите убить меня… при «попытке к бегству»?

— Да нет же, — улыбнулся Уборевич, — мы слову не изменяем!

Священник прослезился, встав на колени, помолился и произнес:

— Всегда буду молить бога за добрых большевиков!

Разведчики потом рассказывали, что генерал Айронсайд быстро отправил капеллана, как вредного пропагандиста, в Англию.

Между прочим, в Англии Уборевича знали. 21 августа 1918 года в армейской газете «Наша война» была перепечатана заметка из английской газеты «Таймс». В ней говорилось о том, что стоящая против объединенных войск интервентов русская армия состоит из людей, физически способных к действительной службе, что стрельба русских колоссально улучшилась. Заметка заканчивалась такими словами:

«Говорят, что командующим назначен Уборевич, бывший поручик царской армии. Мало найдется английских офицеров, которые будут отрицать, что он знает свое дело. Поразительная точность его огня… показывает, что у его орудий находятся хорошие инструкторы».

По приказу главного командования Иероним Петрович Уборевич в сентябре 1919 года отбыл в распоряжение Южного фронта, где шла борьба с генералом Деникиным.

Это было в те дни, когда англо-американские завоеватели несолоно хлебавши уже убирались с севера, оставляя все свое вооружение белогвардейскому генералу Миллеру.

Расставаясь с созданной дивизией, не пропустившей интервентов не только к Москве, но и к Вологде, И. П. Уборевич в своем прощальном приказе, в частности, писал:

«Дорогие товарищи 18-й стрелковой дивизии!

…Я расстаюсь с вами, оставляя вам доведение до конца нашей задачи — взятие Архангельска и освобождение севера…

…Враг наполовину разбит, союзники признали непобедимость Красной Армии…»

Летом 1919 года Деникин после неудачного похода в 1918 году сформировал снова 150-тысячную армию. Англия, Франция и Америка по горло напоили генерала золотом, и он тысячекилометровым фронтом двинул свои три армии на север.

Ударной силой для захвата Москвы являлась Добровольческая армия под командой генерала Май-Маевского. Внутри этой армии сверхударной силой, впитавшей в себя отборные, состоящие на одну треть из офицеров корниловскую, дроздовскую и марковскую дивизии, являлся корпус, руководимый генералом Кутеповым.

«…Наступил один из самых критических, по всей вероятности, даже самый критический момент социалистической революции», — писал в те дни В. И. Ленин в открытом письме, названном «Все на борьбу с Деникиным!».

Красные части Южного и Юго-Восточного фронтов были тогда немногочисленны: страна вынуждена была держать большинство своих сил на Восточном и Западном фронтах, отбиваясь от натиска Колчака и Юденича. Измотанные в непрерывных тяжелых боях советские дивизии сдали Деникину губернские города Воронеж и Курск. Деникин и Май-Маевский на весь мир заявили, что Красная Армия разбита и теперь нет силы, могущей помешать им войти под колокольный звон в «матушку Москву».

21—26 сентября заседал пленум ЦК партии, обсуждая главный вопрос — укрепление Южного фронта. Решено было, по выражению В. И. Ленина, «ограбить» другие фронты и в ущерб им перебросить под Орел все, что позволял предельный риск: с Западного фронта — Латышскую стрелковую дивизию, из-под Чернигова — лучшую Украинскую бригаду червонных казаков и из последнего резерва главкома — пластунскую бригаду Павлова. Из этих частей предполагалось создать Ударную группу, на которую и возлагались задачи спасения Москвы.

Эту группу подчинили А. И. Геккеру, руководителю 13-й армии, дивизии которой вразброд отступали к Орлу. А в распоряжение молодого Уборевича, назначенного командовать 14-й армией, поступили потрепанные в боях 41, 46, 57 и 7-я дивизии, отступавшие в брянском направлении.

Оба губернских города — Брянск и Орел — являлись последними узловыми пунктами, за которыми лежала открытая, ничем не защищенная дорога к столице. Май-Маевский и Кутепов направляли лучшие свои силы к двум предмостным укрепленным пунктам — узловой станции Стишь на орловском направлении и к уездному городу Кромы, последнему оплоту красных перед Брянском, где расположился штаб 14-й армии.

Вот как охарактеризовал в письме В. И. Ленину член Реввоенсовета 14-й армии Серго Орджоникидзе положение, в которое попал Уборевич:

«Дорогой Владимир Ильич!..

Решил поделиться с Вами теми в высшей степени неважными впечатлениями, которые я вынес из наблюдений за эти два дня в штабах здешних армий. Что-то невероятное, что-то граничащее с предательством. Какое-то легкомысленное отношение к делу, абсолютное непонимание серьезности момента. В штабах никакого намека на порядок, штаб фронта — это балаган… Среди частей создано настроение, что дело Советской власти проиграно, все равно ничего не сделаешь… Где же эти порядки, дисциплина и регулярная армия Троцкого? Как же он допустил дело до такого развала?.. Обидно и за армию и за страну… Момент в высшей, степени ответственный и грозный…»

Уборевич видел, как между деревнями и селами Орловщины откатывались на север разрозненные группы советских частей, но духом не упал. Двадцатитрехлетний командарм поклялся оправдать доверие партии и лично В. И. Ленина. Он недосыпал ночей, постоянно находясь вместе с Серго Орджоникидзе в передовых частях. На ходу перекомплектовывая потрепанные части, оба старались перебросить на передний край побольше оружия, боеприпасов, обуви, хлеба и махорки. Наспех рылись окопы, сооружались минные поля, на опушках лесов создавались огневые точки. По ночам, когда затихал гул боев, в поле, на сеновалах, в крестьянских избах вели они горячие беседы о том, что еще не все потеряно, что свежая Ударная группа вот-вот создаст перелом в пользу красных. От командиров и комиссаров они требовали наведения жесточайшей дисциплины, прекращения паники и анархистской партизанщины. Там, где чувствовалась явная измена, кое-кого пришлось расстрелять перед строем.