Санаторий - Владимир Хлумов

— Кто, кто? — не понял Варгин.

— Коридорный, должность у меня такая, — разъяснил Унитер. — Набегаешься за день. За всем же надо уследить, чтоб белье не перепутали с одеждой. «ХБ» в одну сторону, капрон в другую, — Унитер усмехнулся. — В ночную смену еще хуже. Да что я вам про себя? Что же Ремо? Кто знал, что он связан с этой бандой кретинов. Хотя, знаете, именно интеллектуалы весьма подвержены этой болезни.

— Да вы ведь тоже образованный человек, вы не можете не видеть, сколько глупостей вокруг! В газетах чушь какая-то, книги хорошей не достанешь, поговорить нормально не с кем, — возразил Варгин.

Унитер встал и налил еще нарзану, затем подошел к камину, и помолчав немного, сказал, глядя на пламя:

— Конечно, вы правы. Много всякой глупости вокруг. А когда ее было мало? Это, так сказать, бесплатное приложение к тому, что делается. А делается не мало. Пусть с некоторым преувеличенным энтузиазмом — я бы сказал, что идеология нетривиального прогресса не лишена определенного пафоса, огромной, так сказать, притягательной силы. А вообще, конечно, все это чепуха, меня это мало касается. Одни, понимаешь, с ума сошли от идеи охраны окружающей среды, другие не прочь погреть на этом деле свои грязные руки, а третьи, которых бьют по карману, естественно, попытались сопротивляться. Но против народа не попрешь. Да, именно против народа. Вы бы видели, какие демонстрации были, какие митинги, когда унианисты объявили свою программу охраны окружающей среды. Вы говорите, книг хороших нет? Экая чепуха. Зато вон все сыты хоть, болеть меньше стали, выродки перестали плодиться. В изоляторе были?

Варгин утвердительно качнул головой.

— Вот с чем надо бороться. А книги — это временно. Да и почему нет? Пойдемте на второй этаж. Очень даже есть. Кому надо, тот найдет. Надеюсь, библиотеку-то мою осмотрите?

Они поднялись на второй этаж. Все стены здесь занимали стеллажи, заполненные книгами. Унитер подвел Варгина к полке и сказал:

— Вот и Рубак вам, пожалуйте.

Варгин провел рукой по корешкам книг.

— Неужели он столько написал?

— Плодовит ужасно, — Унитер даже причмокнул. — Мало того, он же химик, не меньше ста статей имеет.

— А сейчас он пишет? — спросил Варгин.

— Кто его знает. Писать-то, наверное, пишет, а не печатают. Сидит где-нибудь в провинции, с урожаем борется.

— Но ведь это, по меньшей мере, ужасно, — сказал Варгин.

— Еще один обезумел от ужасов нетривиального прогресса, — прокомментировал Лейб Унитер. — Ну не печатают. Чепуха какая. Все равно никто не читает. А те, кто читают, так пусть они хоть то прочтут, что уже давно написано. Не сейчас, так потом напечатают, лет через сто. Я вообще не понимаю, зачем спешить с этим? Как будто хороший писатель пишет для своих современников! Хороший писатель пишет для потомков. Да-да, не смейтесь.

Варгину действительно стало смешно. Он почувствовал за словами Унитера какой-то тайный интерес. Промелькнула неожиданная мысль. Варгин спросил:

— Сами-то вы, часом, не писатель?

— Пишу, когда время есть, — скромно ответил Унитер.

Он поманил Варгина за собой. В соседней комнате раскрыл дверцу шкафа. На полках стояло десятка два переплетенных рукописей.

— Разрешите? — спросил Варгин.

— Пожалуйста.

Варгин взял рукопись потолще, развернул и прочел:

«Посвящается далеким потомкам. Внукам лжецов, шантажистов и бюрократов, правнукам цензоров, убийц и прочих негодяев. Посвящается вам, детям ротозеев и бездельников, потомкам демагогов и доносчиков. Вам, отпрыскам угнетателей и душегубов…»

— Ну как? — спросил Унитер.

Варгин пожал плечами.

— Да вы, Лейб Унитер, оптимист.

— Зря вы иронизируете. Будущее всегда лучше прошлого, потому что вопрос о том, что лучше, решают те, кто будет жить, а не те, кто умер.

Варгин решил перевести разговор в более конкретное русло.

— Какие цели преследуют эти, как вы выразились, кретины, с которыми связался Ремо Гвалта?

— Эти люди сами по себе никаких целей не преследуют, они просто куплены. Куплены теми, кому нетривиальный прогресс поперек горла стал. Промышленниками, например, производство которых основано на освоении все новых и новых ресурсов. Вы спросите, что общего между промышленниками и Ремо Гвалтой? Глупо думать, что такого человека, как Ремо Гвалта, можно было купить. Купить нельзя, а обмануть можно. Представьте себе, вы ученый, работаете над очень важной, как вам кажется, проблемой. Вдруг вам говорят: сворачивай свою работу, она может иметь опасные последствия для самого существования цивилизации. Но вы ничего не хотите об этом слышать, ведь вы уверены, что никакой опасности ваши исследования не представляют. Один чистый интерес. Так сказать, фундаментальные исследования. Вы не подчиняетесь просьбе. Тогда издают закон о вредности некоторых научных направлений и согласно этому закону увольняют вас с работы. Вы негодуете, возмущаетесь. Вам предлагают другую научную работу, тоже интересную, но не вредную. Но вам не хочется заниматься ничем другим. И тогда вы становитесь вне закона. Начинаете метаться туда-сюда и наконец попадаете в компанию таких же недовольных и готовых действовать. Вас объединяет одна цель — борьба. И вы начинаете бороться, печатаете всякие воззвания, взрываете правительственные учреждения. Так вы стали окончательно государственным преступником. Теперь вам уже и дела нет до того, поддерживает вас народ или нет. А народ-то не поддерживает, народ понял хорошую жизнь и отказываться от нее не собирается. Вот так, мистер Варгин.

Речь Унитера странным образом перекликалась со словами Альфреда Глоба. Это обстоятельство раздражало Варгина, как раздражала и суть сказанного.

— Кто же определяет вредность научной проблемы? — спросил он.

— Специальная государственная комиссия.

— Кто входит в ее состав?

— Компетентные лица: экономисты, биологи, экологи. Да много, кто еще, активисты УНП, например, ученые, поддержавшие нетривиальный прогресс. Конечно, возможны ошибки. Но кто не застрахован? Лучше уж разок ошибиться, нежели пропустить опасное делу исследование. Да-с, — настаивал Унитер, глаза его как-то плотоядно заблестели и весь он стал походить на хищника из зоопарка, измотанного каждодневной пыткой видеть ротозеев, которые приходят поглазеть на него и которых он с удовольствием бы слопал, вместе с ихними конфетами, пряниками и мороженым.

— Еще вопрос, — попросил Варгин.

— Да, пожалуйста, — разрешил Унитер.

— Почему фабрика-прачечная номер сто сорок семь опутана таким покровом секретности?

— В каком это смысле?

— Справочная никаких данных не дает. Отвечают, что такой прачечной нет вообще.

— Так и говорят, что нету? Хе-хе-хе. Ну и напугал же их Гвалта! Я думаю, что органы перестраховались. Обнаружили преступника в прачечной и засекретили ее. Ведь Гвалта жил прямо на работе, в подсобке. Хе-хе, — непонятно было, смеялся Унитер или кашлял. — Не стоит придавать этому значения. Прачечная работает, как ей и полагается. Слава богу, стираем, сушим, отбеливаем. Так что, если чего постирать надо, так пожалуйста. Я вам могу без очереди устроить. Вон у вас пятно на свитере, — Унитер подскочил к Варгину и шутовским образом схватил его за свитер. — Вот пятно, гляньте. Прямо сейчас пойдем и постираем. Сразу убедитесь, что прачечная целехонька.

Варгин оторопел от неожиданной перемены в поведении Лейба Унитера. Он с трудом вырвался из цепких рук хозяина роскошной библиотеки и сказал:

— Что за странная спешка? Я и сам отстираю пятно.

— Ладно, ладно, я пошутил, — сказал Унитер, явно сожалея, что нельзя прямо сейчас же отвести Варгина в прачечную. — Стирайте сами на здоровье.

Они спустились в гостиную. Здесь хозяин стал предлагать Варгину вареных раков. Сказал, что сам лично отловил их в городском пруду.

— Отличные раки, — искушал Унитер. — Представляете, ножка перламутровая, мясо нежное, как поцелуй девушки. Я уж не говорю о вкусе. Вы раков давно ели? Поди, и в красной книге уже не найдешь на этой вашей Земле?

Варгин не обратил внимания на выпад Унитера.

— Вы член УНП?

— Нет, — ответил Унитер, — но я сочувствую движению. Уж больно идея красивая.

— Какая идея?

— Идея нетривиального прогресса. Великолепно придумано: и волки сыты, и овцы целы. С одной стороны, провозглашается главная цель. Собственно, цель всем известна — охрана окружающей среды. Поднимается на знамя лозунг, который близок каждому: спасем все живое. За один только лозунг получаете тридцать процентов избирателей. Но как реализовать, каковы, так сказать, средства? И здесь начинается тонкая игра. Для начала ниспровергается понятие общества. Действительно, что значит — интересы общества? Абстрактная чепуха, нечто бесформенное и неконкретное. Что такое общественная справедливость, общественное счастье, общественные потребности? Все это суть понятия отвлеченные, понятия, чуждые сердцу отдыхающего. Итак, давайте откажемся напрочь от общественного развития. Кому от этого хуже станет? В массе всем глубоко наплевать на это развитие. Каждому важны его личные перспективы. Всех интересует личный счет в банке, а не валовой прирост продукции. Тогда объявляется, что интересы каждого — это есть святая святых, наше, так сказать, национальное достояние. Представьте себе, рождается человек, подрастает, получает образование, профессию. Как сделать так, чтобы он был всегда доволен? Нужно только одно — дать ему уверенность, что завтра он будет жить лучше, чем сегодня. Гарантируемый индивидуальный прогресс — вот предвыборная платформа УНП. Каждый может пройти путь от коридорного до президента. Может, но не обязан. Конечно, если вы стабилизировали экономику, то есть занулили прирост валового продукта, то будьте добры, обеспечьте стабилизацию роста населения. Но это не очень сложная проблема. При высоком уровне жизни, которого мы достигли, три ребенка в семье большая редкость. Проблема в другом. В замкнутом обществе неизбежно возникает элита. Дети состоятельных людей не могут начинать снизу. Не могут, если не отменить права наследственности. А его нужно отменить. Его и отменили. Теперь, хоть ты сын дворника, хоть министра, судьба твоя в твоих руках. Справедливо? Да! Демократично? Конечно! Итак, люди довольны, природа цела.